Купериада

Соседями Куперовского по камере оказались невысокий, но на диво крепкий и мускулистый негр Джон Йавилановип из Техаса и его бог - двадцатисантиметровый, пятикилограммовый, двуногий и двурукий, но с хоботом и бивнями бронзовый идол по имени Великий Слон, очень неопрятный, вечно перемазанный остатками пищи и остро пахнувший пальмовым вином, которое его хозяин (и раб одновременно) добывал неизвестными, но явно преступными путями. Предки Джона вывезли идола двести лет назад с Занзибара, когда французский галеон доставил их, как и еще пять тысяч чернокожих иммигрантов, в Америку, и с тех пор Семейство Йавилановипов хранило в чистоте и незамутненности языческую веру далекой родины. Каждое утро на восходе солнца и каждый вечер на закате Джон молился - почему-то обязательно нагишом, даже без набедренной повязки - и Великий Слон серьезно внимал просьбам о тотальном покарании врагов и безмерном возвышении самого Джона, вплоть до полного удовлетворения всех его желаний и чаяний, об ослаблении режима и улучшении условий содержания, принимал покаяния и отпускал грехи - в основном, сексуального и криминального сорта. Порой бог сердился - и Джон валялся в пыли у его пьедестала, биясь мелкокудрявчатой головой о подножие; порой гневался - и Йавилановип, скрючившись, забивался под койку, в самый тёмный угол, а багровые лучи солнца играли на бронзовых боках, и изогнутые клыки казались испачканными в крови; порой что-то приказывал глухим угрожающим голосом на чужом гортанном языке, и хотя звук, как могло представиться невежественному наблюдателю, исходил из живота самого негра, тот всегда вежливо отвечал Слону и беспрекословно выполнял его распоряжения.

Сожителем Джон оказался неплохим, обладал мягким покладистым и весёлым - иногда даже слишком - нравом, сильно не докучал, вот только дважды, пребывая в чрезмерном раскаянии, разбивал головой унитаз. На третий день знакомства он признался Куперовскому в любви и предложил руку, копьё и сердце, но, получив отказ, не впал в уныние и терпеливо добивался взаимности традиционным способом, то есть с помощью подарков, мелких услуг и других знаков внимания. Лёва до сей поры хранит зубочистку, изготовленную в виде древесного карлика Кху, обнажившего ядовитый зуб Убинипричатаракх. Здесь необходимо отметить, что в своих чувствах Джон был не одинок. Среди огромной разношерстной армии тюремных "невест" Куперовский выделялся атмосферой тайны, окружавшей его имя и преступления (с хорошей регулярностью накануне очередного уикэнда Лёву уводили к агенту Дейлу, но многочасовые допросы так и не "раскололи" его, что само по себе вызывает уважение в определённых общественных кругах), известностью (в течение месяца о нём писали практически все газеты, каждый день над двором для прогулок зависал вертолёт, фаршированный журналистами, и усиленные мегафонами голоса жаждали узнать у господина Шринитрочетвертака, какого он мнения о сексуальных достоинствах новой Мисс Вселенная, купается ли нагишом или в плавках, ест ли сырые бататы и рассчитывает ли после получения гражданства США баллотироваться в президенты или всего лишь в сенаторы), да и общей экзотичностью происхождения (в те благословенные годы далеко не в каждой американской каталажке можно было встретить русского, а уж инопланетянина - и подавно; а ведь Лёва объединял в своем лице и того, и другого, оставаясь при этом - в таких делах тюремная "контрразведка" не ошибается - евреем). Поэтому не удивительно, что по утрам Лёва находил у изголовья букет магнолий, в столовой ему доставались лучшие куски, двери их с Джоном камеры были густо покрыты "валентинками", и невозможно было пройти по игровой площадке, не получив известного предложения от кого-либо из "авторитетов". Формулировка зависела от темперамента и воспитания, но суть оставалась той же: его умоляли (просили, настаивали, рекомендовали, требовали) создать небольшую дружную семью традиционного европейского, либо шведского, либо восточного образца, порой туманно намекая на возможные негативные последствия отказа. Лёва стоически переносил всё, но когда на исходе четвертого месяца с признанием в нежных чувствах и матримониальными планами к нему обратился сам мистер Пингвин, а агент Дейл, проконсультировавшись с НАСА, сообщил Куперовскому-Шринитрочетвертаку, что правительство решило депортировать его на родину - в качестве жеста доброй воли по отношению ко всем жителям Альдебарана ("Видите, как много мы знаем, господин Шри - вы ведь разрешите звать вас так, коротко, по-дружески? Надеемся, что ваши соплеменники оценят миролюбие землян. Сам президент заинтересовался этим делом и три минуты сорок две секунды говорил о нём за десертом с первой леди и директором ФБР".), не выдержал и он. Вернувшись поздним вечером в камеру, он успокоил нервничавшего соседа, перекусил на скорую руку тем, что Бог послал, с Йавилановипом переслал, выбросил в унитаз две дюжины любовных записок (о жестокий! он их даже не прочел, а ведь там были и весьма пикантные, а некоторые - аж в стихах, пусть и нецензурных), морщась, под бдительным взором Джона проглотил приворотное зелье, приготовленное тем лично и ежедневно впаиваемое Куперовскому под видом общеукрепляющего занзибарского бальзама, забрался под одеяло и, наконец оставшись наедине с собой, тщательно обдумал полученное им накануне интересное, хотя и рискованное приглашение и перед тем, как провалился в сон, твердо решил принять его. Завтра, подумал он, завтра и начнём.

План побега был сложен, как все негениальное, и нёс на себе неизгладимый отпечаток личности автора. Его творец, известный в криминальной среде как Диспетчер, получил эту кличку за то, что первое своё ограбление супермаркета начал с захвата телефонной станции, ибо решил именно таким окольным способом блокировать сигнализацию и пресечь возможность сторожей связаться с полицией. Диспетчер, однако, не учёл, что само по себе отключение охраняемого объекта неминуемо влечёт контрольный визит фараонов, и когда он, после двухчасовых мучительных для нервов экспериментов с клеммами найдя-таки искомые, обесточил что мог и в радостном предвкушении явился в магазин, его там уже ждали.

На сей же раз Диспетчер превзошел себя. В его плане, как в винегрете, было всё: Лёва, отвлекающий Пингвина романтическими разговорами; неразлучные друзья Палёный и Джо, скрывающиеся на броневике и возвращающиеся на пожарной машине; трио рецидивистов - Билли, Красотка и Индеец Том - пробивающие стену бульдозером; террорист Японец, затаившийся на крыше и с помощью дистанционного управления взрывающий спрятанные в тюремном дворе петарды. Расчет вёлся буквально по минутам.

Увы, коварная судьба разрушает самые точные построения человеческого разума. А ведь Лёва, который сам себе казался наиболее уязвимым компонентом плана, сделал всё, что от него требовалось. В назначенный час он постучал в дверь мистера Пингвина, и вскоре уже сидел в уютном кресле, прямо под портретом достопочтенного Крейза, украшенным надписью: "Если у вас болит голова, дети мои, или нога, или душа, или ещё что-нибудь, примите таблетку, и излечитесь. Возблагодарите Господа!" Директор был радушен:

- Как я счастлив, мистер Шринитрочетвертак. Вы так редко заходите ко мне, а ведь знаете, как я к вам отношусь. Угощайтесь.

Пингвин широким жестом указал на огромную коробку с великолепными конфетами, занимавшую примерно полстола. Это была фирменная продукция Движения, его гордость и главный секрет. Дело в том, что в каждой шоколадной бомбочке, помимо ликёра, скрывалась напечатанная мельчайшими буквами на специальной съедобной бумаге одна из многочисленных проповедей незавбвенного Крейза. Адепты Движения должны были, как пахарь - зёрна, распространять сладкие мины среди окружающих их непросветлённых граждан, дабы истины метафизического иеговизма незаметно для упорствующих в заблуждениях грешников проникали им в плоть и кровь. Потому что сказал великий основатель Движения, обращаясь к одному из своих апостолов: "Сухую почву душ их унавоживай поучениями моими и сей слово моё, ибо моими устами говорит Бог! Так мне кажется, во всяком случае, а я редко ошибаюсь. И не стесняй себя в выборе средств, твоё дело - любыми способами загнать Истину вовнутрь к этим несчастным невеждам и успеть заткнуть у них природные отверстия, чтобы она с поносом тут же не вышла наружу". Кстати, самим метафизическим иеговистам было категорически запрещено - в целях экономии - есть пропагандистскую продукцию. В самом деле, они и без того прониклись, зачем же продукт портить? Однако все - кроме разве что наиболее ярых фанатиков - грубо и без зазрения совести нарушали приказ, справедливо заключив, что лишний раз восприять слово Божье не повредит. Да и конфеты - вне зависимости от идеологического содержания - были очень вкусны. Вот и в шоколадных бастионах мистера Пингвина зияло множество брешей, пробитых, судя по всему, его прекрасным аппетитом. Впрочем, возможно, я и не справедлив по отношению к благочестивому директору. Вполне вероятно, что он неустанно проповедовал в последнее время, а дополнительных поставок давно не было.