Рельсы

— За пригоршню долларов, — возразил, не моргнув глазом, другой, чья информация в прошлом не раз оказывалась верной. — Больше того, здесь человек вступает в царство соблазнительных секретов.

— Но просто так доступа к ним не получишь. Их продают распространители слухов. — Разумеется, за качество информации никакой ответственности они не несут. Хотя и говорят обычно покупателям, что на их месте больше доверяли бы той истории, а не этой, так как у нее выше ценник. Да, вот еще что: тому, кто покупает одну историю, вторую отдают даром, но уж это наверняка будут бредни какого-нибудь завравшегося фантазера.

На «Мидасе» подняли флаги, оповещающие всех интересующихся о том, кто они и откуда, а также специальный символ — скрещенные кости с красным восклицательным знаком, — сообщение о том, что на борту раненый.

— Тихий ход. — Голос капитана Напхи в интеркоме звучал даже строже обычного. «Сердится, наверное, что пришлось оторваться от своей философии», — подумал Шэм. «Мидас» огибал скалы у входа в бухту, на них громко спорили дорожные чайки.

Веерные пути гавани занимали многочисленные составы в окружении тележек, на которые с поездов сгружали товары, чтобы отвезти их на берег; с каждого борта на них внимательно смотрели чужие моряки. Один паровоз со здоровой трубой выпустил при их приближении облако сажи, как будто фыркнул презрительно. «Мидас», переползая с пути на путь, продвигался вглубь гавани. Вот он подошел к еще одному составу так близко, что фигуры на их локомотивах сблизились, точно собираясь поцеловаться — близорукие возлюбленные. Это был такой же дизельный кротобой, как «Мидас». В гавани в основном были кротобои.

Но были и другие поезда. Для чего они, Шэм понятия не имел. Они были короче охотников и казались какими-то кургузыми. Рабочие на них смазывали оборудование, которому он и названия не находил. Однако он был уверен, что это не сальважиры. На одном дизеле странной конструкции двое людей энергично крутили заводную ручку какого-то механизма: длинный, на коротких выступах ножек, он походил на гусеницу; механизм постреливал, из него торчала длинная спиральная труба; соединенный с ней человек в шлеме со стеклянным забралом и в коричневом костюме, полностью покрывающем тело, задумчиво выполнял физические упражнения.

— А это еще что? — вслух спросил Шэм. Люди у рукоятки были краснокожими, их лица скрывали напичканные электроникой и обвешанные всякой хренотенью пучеглазые очочки Камми Хамми, этого таинственного народа множества островов, управляемого, как считалось, военными вождями.

— Вон то? — Шэм продолжал говорить сам с собой, но Йехат Борр, на одних руках карабкавшийся по ближайшей веревочной лестнице, услышал. Он замер, повернулся головой вниз и, все так же на руках стремительно сбежав к Шэму, завис вверх ногами лицом к лицу с ним.

— Это, — сказал Борр, — исследователи.

— Ну, конечно. — Слишком уж они отличались от кротобоев-дальнобойщиков, приползающих к суше только заправить свои поезда топливом да принять на борт что-нибудь, кроме кротовой солонины да червивых сухарей. Боллон был ближайшим к Камбеллии портом. Именно сюда стекались все храбрые пираты, пионеры и разбойники в поисках слухов и сплетен, неизменно окружающих таинственные континенты. Именно в Боллоне они разживались рассказами о жутких механических ангелах на краю мира, чудовищных кузенах хранителей и ремонтников путей. Легендами о том, как в один прекрасный день поезд, который пронесется мимо них, окажется за пределами времени и истории. В краю всех умерших или еще не родившихся денег. Среди исключительно богатых кладовых Рая.

Шэм принюхивался к ним то ли со сладострастием желания, то ли с каким-то иным, не поддающимся определению чувством. В вагонах поезда-исследователя наверняка есть и еда, и оружие, и другие припасы. Может быть, даже средства передвижения по суше, фонари, товары для обмена с дикими племенами. И даже высокогорное снаряжение для самых амбициозных, вроде той женщины, что, сняв сейчас шлем, показывает большой палец рабочим у рукоятки.

Апдайвер. Она едет в Камбеллию не просто так: она будет подниматься. Пересечет границу между мирами, забираясь все выше в горы, покуда хватит дыхательного кабеля, а команда поддержки внизу будет крутить и крутить ручку, поддерживая в ней жизнь, ну, или хотя бы дыхание до тех пор, пока ее не убьет если не дурной воздух, то какая-нибудь обитающая в нем тварь, призрак отравленного нагорья.

Глава 14

Кто-то из бюрократов сжалился. «Мидас» получил стоянку в доке и теперь, маневрируя, пробирался к своему месту рядом с конторой начальника порта. Попутно миновали военный поезд аж из Манихики: как многие малочисленные островные народы, боллонцы поручали защиту своих рубежей — а в случае надобности, и нападение на другие страны, — великой державе рельсоморья; разумеется, за деньги. Скучающие офицеры в серой форме расхаживали туда и сюда по верхним палубам своего состава, чистили оружие, провожали взглядами «Мидас».

Шэм сошел на берег одним из первых — вместе с доктором Фремло он должен был передать Ункуса Стоуна в руки местных костоправов. Он шагнул с трапа на твердую землю: булыжная мостовая не бултыхалась у него под ногами, недвижная, как скала. Всем известно, что после многих недель в рейсе первые шаги по суше даются с трудом: инертная почва подбрасывает человека не хуже, чем какой-нибудь трамплин. И это оказалось верным: первым делом Шэм упал. Его товарищи заржали. Он было скривился, потом передумал и тоже захохотал.

Местный экипаж повез Шэма, доктора, капитана и первого помощника — все четверо суетились вокруг бредившего Ункуса Стоуна — по узким улицам Боллона. Шэм держал раненого, доктор проверял повязки. Про себя он молился Великому Огму, толстому богу-распорядителю, одному из немногих, кого почитали во всем рельсоморье, независимо от особенностей местного пантеона. Боллонцы придерживались экуменических воззрений: храмы разрешалось открывать любым богам, были бы их верующие с деньгами. Однако Великому Огму они молились истово, с особым пылом, какого не наблюдалось нигде на других островах. Шэм понятия не имел, верит ли он сам во что-нибудь, и если да, то во что именно, но никогда не видел вреда в том, чтобы шепнуть пару словечек любому богу, чье имя подворачивалось на язык.

Когда они добрались до госпиталя, доктор остался там, ругаться с местными врачами о том, как лучше лечить больного. Вот почему на обратном пути к «Мидасу» капитан заговорила, наконец, с Шэмом.

— Каково твое профессиональное мнение, Суурап? — спросила она.

— Э-э-э… — Профессиональное мнение! Он мог бы профессионально объяснить ей, что лучше всего вырезать ножом на брюхе деревянного манекена, если надо убить скуку, но разве она об этом спрашивает? Он пожал плечами. — Доктор Фремло, кажется, не теряет надежды, мадам.

Она отвернулась.

Шэму предстояло вернуться в госпиталь на следующий день, за распоряжениями. Пока же он был свободен.

Теперь, когда Ункус Стоун был пристроен, у всех точно камень с плеч упал, тревога рассеялась. Команда, как ни бранила Боллон и его обитателей всю дорогу, теперь вдруг загорелась желанием обследовать город. Люди разбились на группы согласно своим приоритетам. Яшкан и Линд потащились в какое-то неприятное заведение, где предавались скандальным и не вполне легальным развлечениям: впускали туда только по паролю, который, как они не уставали намекать, был им известен. Богобоязненные разошлись по церквам и храмам. Другие облизывались, предвкушая хорошую сухопутную еду. Иными овладела похоть.

Конечно, Шэма особенно интересовали последние. Он наблюдал за ними, когда они, хихикая, обмениваясь грубыми жестами, полупристойными шутками и сальными намеками, вполголоса обсуждали заведения, куда они намеревались отправиться. Да, он был заинтригован, но скромность пока еще побеждала в нем любопытство, и он, подумав, примкнул к компании Вуринама, Борра, Бенайтли, Кирагабо Лак и других веселых и крикливых членов команды, чьи намерения вполне прозрачно передавала громогласная интерпретация известной песни, которую рельсоходы поют, сходя на берег: «А мы идем напиться, напиться, напиться, до чертиков зеленых напиться (в ближний паб)».