Страница 15 из 44
— Не знаю. Может, он был другого мнения.
Глория отхлебнула виски.
— Нет, ласковые имена не для него, как и другие проявления любви. Может, с этой сучкой Майзель он менялся, но не со мной. Я думаю, за пять с половиной лет он раза два сказал мне «дорогая». И все. Только тискал меня. Впрочем, мне ничего более и не требовалось.
Не грусти, девочка, подумал я, другим также ничего другого не требуются, даже если они этого и не знают. Ты-то, по крайней мере, знала.
— А каким он стал после встречи с Конни Майзель?
— Что значит, каким?
— Изменился ли он? Стал по-другому говорить? Начал пить?
Глория покачала головой.
— Стал более спокойным. Собственно, видела я его только на работе. Он начал иначе одеваться. Раньше предпочитал консервативные костюмы, а тут купил себе новый гардероб. Яркие галстуки, широкие лацканы пиджаков. Вы понимаете.
— Что еще?
— От встречи с ней до его отставки, вызванной публикацией Сайза, прошел всего месяц. С самого начала он всюду появлялся с ней. Не прятал ее от чужих взглядов, как меня. Бывал с ней повсюду: в ресторане Пола Янга, в «Монокле», у «Камилла». Иногда он просил меня заказать им столик. Словно старался выставить ее напоказ, чтобы ему все завидовали.
— Вы видели его в компании полковника Баггера или человека по фамилии Каттер?
— Каттер и Баггер, — повторила она. — Они-то и навлекли на него неприятности. Я видела их один раз. В субботу. Меня попросили взять его билет в «Юнайтед», а потом обменять чек на наличные в винном магазине на Пенсильвания-авеню. Поэтому мне пришлось работать в ту субботу.
— На какую сумму был чек?
Еще глоток виски, и ее бокал практически опустел.
— Не помню. Долларов на сто. На такси и чаевые.
— Как вы заплатили за авиабилет?
— По кредитной карточке. На работе у нас специальные бланки. Он их подписывает, я несу в авиакомпанию, и деньги автоматически снимаются с его счета.
— Значит, он не забыл билет дома?
— Я сама дала ему билет. С чего вы об этом спрашиваете?
— Не знаю. Глупый какой-то вопрос.
— Вы собираетесь написать о… о нем и обо мне?
— Думаю, что нет.
— Честно говоря, мне все равно, напишите вы или нет.
— Вы все еще любите его, не так ли?
Она не ответила. Допила виски.
— Вы ничего не записываете. Только сидите и слушаете. Вы — хороший слушатель.
— Стараюсь.
— Поверьте мне, я в этом дока. Я тоже хороший слушатель. Бывало, только и делала, что слушала его. Вот что я вам скажу.
— Что?
— Этот дурачок думал, что сможет стать президентом. Говорил мне об этом, — она помолчала. — Да нет, разговаривал он не со мной. Его основным слушателем был он сам.
— И когда он говорил об этом?
— О, давным давно. Когда мы… когда у нас все только началось.
— Когда его в первый раз избрали сенатором?
— Сразу после этого. Он все рассчитал. Намеревался использовать деньги жены. У нее миллионы, а у него приятная внешность, принадлежность к демократической партии и достаточно большой штат на Среднем Западе. Он действительно полагал, что к пятидесяти шести годам это сочетание забросит его в Белый дом. И знаете, о чем я его тогда спросила?
— О чем?
— Я спросила, а что будет со мной, когда он станет президентом? — Глория рассеялась, но очень уж невесело. — Мы что-нибудь придумаем, сказал он. А потом я частенько сидела, представляя себе, как темной ночью меня, закутанную в норковое манто, большой черный лимузин везет в Белый дом… — она замолчала, рот ее приоткрылся, затем уголки его опустились, отчего Глория стала похожа на Трагедию, как изображали ее древние греки. Плечи задрожали, она уронила стакан и из груди вырвалось рыдание. Слезы потекли по щекам и в открытый рот. Она столкнула кота на пол. И разрыдалась в полную силу.
Я решил, что слезы не помеха моему следующему вопросу.
— Что сказала вам Конни Майзель на похоронах?
Глория сдержала рыдания.
— Она… она сказала мне… сказала, что засадит меня в тюрьму, в камеру к лесбиянкам, если я не отстану от него. Она… она напугала меня. Она… она плохая!
— О, Господи, — я подошел к Глории, помог ей встать. Обнял, погладил по волосам. Она дрожала всем телом, но рыдания прекратились. Теперь она лишь всхлипывала. — Я никоенвижуего, — всхлипывания слили фразу в одно малопонятное слово.
— Что?
— Я… я никогда не увижу его!
Я успокаивал ее похлопыванием по спине и поглаживанием по волосам. Стихли и всхлипывания. Она подняла голову. Она хочет, чтобы я ее поцеловал, подумал я. Не лично я. Кто угодно. Лишь бы он был повыше ростом, сильнее и сказал ей, что все будет в порядке. Поэтому я поцеловал ее. Как сестру. Младшую. Но мгновением позже губы ее раскрылись и язык устремился мне в рот. Мне предоставлялся выбор: откусить его или ответить на поцелуй. Я ответил. А когда оторвался от Глории, чтобы вдохнуть, вновь похлопал ее по спине.
— Давайте сядем, — я взял ее за руку, подвел к дивану, усадил. — Где у вас ванная?
Она показала.
Я вернулся с влажной тряпкой и сухим полотенцем. Она послушно подняла голову, чтобы я мог вымыть и вытереть ей лицо.
— Хотите еще выпить? — спросил я.
Она покачала головой.
— Зачем вы задавали мне все эти вопросы?
— Старался понять, что же с ним произошло.
— Он не брал тех пятидесяти тысяч, о которых написал Сайз.
— Не брал?
— Нет.
— Почему вы так решили?
— Я знаю, что не брал. Он никогда не пошел бы на такое.
— Так что же его заставило выступить с той речью?
— Не знаю. Но все шло хорошо, пока он не встретил ее.
— Конни Майзель?
— Во всем виновата она. Только она, — Глория посмотрела на меня. — Не хотели бы вы лечь со мной в постель? Если такое желание есть, я возражать не стану.
— Давайте подумаем об этом, — я похлопал ее по колену, — когда вы немного успокоитесь.
Она уже забыла, о чем спрашивала.
— Когда вы выясните, что за этим стоит, ему, скорее всего, не поздоровится. Его арестуют и надолго посадят в тюрьму, не так ли?
— Не знаю, — в моем голосе слышалось сомнение. — Откровенно говоря, я не могу вспомнить хотя бы одного экс-сенатора Соединенных Штатов, получившего большой срок.
Глава 10
Через десять лет в центре Вашингтона по-видимому не останется ни одного отеля. «Уиллард» давно закрылся. АФТ/КПП[4] купили отель, что располагался рядом с их штаб-квартирой, и сровняли его с землей. «Аннаполис» обанкротился. Армия спасения заняла «Гамильтон». На Капитолийском холме канули в небытие «Додж», «Конгрешнл» и «Континентал». Одно время шли разговоры о том, что снести «Вашингтон» и построить на его месте что-нибудь более полезное, к примеру, автостоянку. Расположен отель «Вашингтон» неподалеку от здания министерства финансов, и при здравом размышлении я прихожу к выводу, что участок, который оно занимает, очень даже сгодился бы под ту самую автостоянку.
Но «Вашингтон» выжил. Номера обставили новой мебелью. Лифты заменили. На одном из этажей открыли французский ресторан с отличной кухней. В баре этого самого ресторана в пять часов царили тишина и покой.
Игнатий Олтигби опоздал на несколько минут. Я, как обычно, прибыл вовремя. Пунктуальность вошла у меня в привычку, отчего я теряю много времени, ожидая тех, с кем назначена встреча.
— Ужасно извиняюсь, — Олтигби уселся на стул за маленьким столиком.
— Я сам только что пришел, — эту дежурную фразу я говорил всем опаздывающим, даже тем, кто припозднился на двадцать девять минут. Минутой спустя они меня уже не заставали.
— Что мы пьем? — спросил Олтигби.
— Шотландское с водой.
— Отлично.
Олтигби подождал, пока официант поставит перед нами полные бокалы, а затем поднял с пола «дипломат», который принес с собой, и положил на свободный стул. Я даже не взглянул на «дипломат».
Мы поприветствовали друг друга поднятыми бокалами, отпили по глотку.
4
АФТ/КПП — Американская конфедерация труда и Конгресс производственных профсоюзов.