Страница 25 из 60
– Тебе нравится, – сказала прабабушка с щербатой улыбкой, накладывая мне очередную порцию.
Я кивнула.
– Что в нём ? – Я представила удивление мой семьи, если я брошу свой обычный репертуар из макарон и сыра.
– Secreto de familia, – сказала она и добавила ещё что-то на испанском, что было выше моего понимания.
Кастилио перевёл:
– Она говорит, что она сказала бы, что в нём, но не может. Она не верит в рецепты, особенно в случае с моле. Каждый раз он разный.
– Но, – настаивала я, – должны же быть общие правила. Я хочу сказать, что делает соус таким пряным?
– Шоколад, конечно! Разве ты не подумала, почему мои бабушки делают его после сбора урожая?
Индейка с шоколадным соусом? Никогда о таком не слышала.
– Там, откуда я родом, его готовить нельзя, – сказала я Кастилио.
– Вот почему я не хочу уезжать в Америку, – заявил он мне, прикончив очередную порцию.
Я посмеялась над ним.
– У тебя на лице соус, – сказал Кастилио.
– Ой! – я взяла салфетку и вытерла уголки рта.
– Дай я, – сказал Кастилио, схватил салфетку и окунул её в стакан с водой.
– Этот бизнес серьезнее, чем ты думаешь. – Он грубовато вытер мне лицо, будто я дитя малое.
После десерта, представляющего собой торт «три молока» – бисквит, пропитанный тремя разными кремами, один из фермеров притащил свою гитару и гости начали танцевать. Тео танцевал с каждой присутствующей здесь девушкой, включая своих сестёр, мать и обеих бабушек. Я одиноко сидела в углу, ощущая тяжесть и довольствие и вяло размышляла о всех проблемах и людях, которых я оставила. Нынешняя ночь подошла к концу. Луз, мать Тео, собрала оставшийся моле в контейнеры и раздавала всем его, называя «segunda cena» или второй ужин.
Когда гости разошлись, я начала переставлять стулья на свои места.
– Нет, Аня, нет, – сказала Луз и похлопала меня по руке, – мы это сделаем завтра.
– Как-то нехорошо – оставлять вещи.
– И всё же, оставь. Пойдем на кухню. Mi madre делает для семьи шоколад.
Под шоколадом она подразумевала напиток, который мне подали в мое первое здесь утро, поэтому я загорелась желание сходить и попытаться выяснить, что в нём было. Тео, Луна и Кастилио уже расселись вокруг кухонного стола; прабабушка, наверное, уже легла спать. Барная стойка была завалена горшками и кастрюлями, тарелками и объедками. Ближе к бабушке лежал перец чили, апельсиновые корки и пластмассовый медведь, наполовину заполненный мёдом, и что-то похожее на измельченные лепестки красной розы.
– Нет, нет, нет. – Сказала бабушка, увидев меня, и прикрыла стойку руками. Могу сказать, что это подразумевалось как шутка, поэтому не обиделась.
– Не смотрю, – пообещала я.
Затем, как это часто бывало, бабушка что-то сказала на испанском и я разобрала своё имя. ( Она произнесла что-то похожее на ая-яй.) Секундой позже Тео выбежал.
– Тео, – заорала Луз. – Вернись, сынок! Бабушка просто пошутила! – Луз повернулась к своей матери. – Мама, тебе не стоит дразнить его этим!
– Что? – спросила я. – Что случилось?
– No es nada/ ничего, Аня. Ба немного позабавилась с Тео, – объяснила Луна.
– Я услышала своё имя, – воспротивилась я.
Кастилио вздохнул.
– Бабушка сказала, что Аня получит рецепт, только если станет членом семьи.
Я уставилась на бабушку. Она пожала плечами, как бы говоря «Ну и что с того?» Затем она принялась яростно взбивать всё, что лежало в горшке. Я сказала всем, что хочу с ним поговорить.
Я вышла в гостиную. Его там не было, поэтому я взяла фонарик и вышла в сад, излюбленное место Тео. Хотя было темно, я знала, что он где-то там, с мачете в руке, проверял деревья какао на признаки грибка.
– Тео, – позвала его я.
– Только потому что сезон в основном закончился, ты не увидишь посев, Аня. Посвети фонариком.
Я направила на него свет.
– Смотри, вот здесь монилия. Невероятно! – Тео срезал малюсенький стручок. Порез не был чистым. Если бы он был моим, Тео его бы переделал.
– Здесь, – сказала я и забрала у него мачете. – Дай я. – Я взмахнула им.
– Неплохо, – признал Тео.
– Тео, – начала я, но он меня прервал.
– Послушай, Аня, они ошибаются. Я тебя не люблю. – Он помолчал. – Я просто их ненавижу.
Я спросила, кого это – их.
– Мою семью, – сказал он. Всех их.
Я спросила, как он мог их ненавидеть. Они же бли такими замечательными и добры по отношению ко мне.
– Это пытка – жить в одном доме с женщинами! Сборище глупых старых сплетниц. Но я не могу от них сбежать. С моего рождения они ожидают, когда я стану здесь всем заправлять. Даже моё имя, Аня. Они ожидают что я буду всё это делать, но никто меня не спрашивал. Никто не спрашивал. Я не люблю тебя, нет.
– Как скажешь, – пошутила я.
– Нет-нет, ты мне очень нравишься. Но с тех пор, как ты сюда приехала... Я тебе завидую! Я хочу увидеть ещё что-нибудь, кроме фермы в Чьяпасе, фабрики в Оахаке и Табаско. Я хочу походить на тебя и не знать, что делать дальше.
– Тео, мне здесь очень нравится.
– Тебе находиться здесь в удовольствие, потому что не нужно находиться тут вечность. Видеть уже не могу одних и тех же людей день за днем до конца всей своей жизни. Они думают, что я в тебя влюблен, в некотором роде даже так и есть. Я рад встретить такого человека как ты. Я рад знать, что кто-то считает меня умным, и кто не говорит как я, и кто не знает меня с пеленок. И может быть, я в тебя влюблен – если любовь означает, что я боюсь того дня, когда мы расстанемся. Я знаю, мой мир снова уменьшится.
– Тео, мне здесь очень нравится. И это место, и твоя семья, они невероятно добры ко мне. Там, откуда прибыла... Всё не так, как ты думаешь. У меня не было выбора. И я ушла.
Тео взглянул на меня.
– Что это значит?
– Я хотела бы объяснить, но не могу.
– Я рассказал тебе все свои секреты, а ты мне ни одного. Ты мне не доверяешь?
Я задумалась над этим. Я ему не доверяла. Я решила рассказать только часть истории. Перво-наперво я взяла с него обещание не рассказывать семье.
– Буду осмотрителен.
– Довольно шумная осмотрительность, – сказала я.
– Ты же меня знаешь, Аня. Я только глупости несу. Ничего важного не срывается с моих губ.
– Ты говоришь, что завидуешь мне, но клянусь, Тео, у меня больше оснований завидовать тебе. – Я рассказала ему об убийстве моих родителей, подставе старшего брата и как он оказался в бегах ( я решила не упоминать, что я тоже была в бегах), как в прошлом году умерла моя бабушка и мы с сестрой остались одни, и что меня убивает невозможность быть с нею каждый час и каждый день. – Были бы у меня твои проблемы.
Тео кивнул. Его глаза и сжавшиеся челюсти подсказали мне, что он хотел уточнить, но не стал. Вместо этого он долго молчал.
– Ты снова это сделала – заставила меня чувствовать себя дуралеем. – Он взял мою руку и ухмыльнулся. – Ты останешься до следующего урожая? Мне предстоит тебя многому и многому научить. И мне нравится вот так запросто говорить с кем-то.
– Да. – Конечно, я остаюсь здесь до следующего урожая. Я застряла здесь точно так же, как и Тео, если не дольше. Я хочу оставаться здесь, даю себе обещание вернуться в Нью-Йорк или пока меня привечают Маркесы, смотря что случится раньше.
ГЛАВА 8
Я ПРИНИМАЮ ПОСЕТИТЕЛЯ С НЕОЖИДАННОЙ ПРОСЬБОЙ
Несмотря на то, что я была более-менее примерной католичкой, большую часть своей жизни я ненавидела Рождество. Не ту часть, где Иисус рождается в яслях, а праздник сам по себе. Во-первых, потому что умерла моя мама, встречать Рождество без нее было ужасно. Когда умер отец, ненависть переросла в истинное отвращение. За этим последовал краткий период, когда Рождество стало для меня просто неприятным благодаря усилиям бабушки. С другой стороны, она брала нас смотреть фейерверки. (О да, там до сих пор были фейерверки ; там всегда были фейерверки!) А потом она прохаживалась по поводу танцующих дам и подсовывала нам дольки апельсинок и миндальное печенье. Потом бабушка заболела и, разумеется, те традиции прекратились, и я снова вернулась к ненависти Рождества. Это было первое Рождество после смерти бабушки, и я мыслями обратилась к Нэтти в Нью-Йорке. Я надеялась на Скарлет, Вина и Имоджен, что они сделали его более выносимым для моей сестры.