Жизнь Джейн Остин

Отец оставил ему после своей смерти в 1779 году землю и деньги, но явно недостаточно. В 1780 году де Фейид вышел в отставку, сохранив половинное жалованье, а в 1781-м женился на Элизе Хэнкок. В начале 1782 года он получил от короля патент на осуществление своего проекта и отправился на юг надзирать за работами, оставив молодую жену и ее мать в Париже. Дело, однако, пошло со скрипом, отчасти потому, что кое-кто из местных землевладельцев оспаривал его право на землю, отчасти же оттого, что крестьяне начали протестовать против огораживания общинных земель, где они с незапамятных времен пасли скот и собирали камыш. К тому же затраты оказались куда значительнее, чем он рассчитывал. На ведение работ ушло все его наследство и частично наследство жены, и он снова занял деньги у миссис Хэнкок.

История Элизы с этого момента становится экономическим романом, иллюстрирующим, как в конце восемнадцатого века деньги перемещались по миру. Английская невеста приносила мужу деньги, скопленные в Индии (а может, и добытые мошенническим путем), эти деньги вкладывались в осушение болот во французских Ландах — цель сама по себе благая, но приводившая в ярость местных жителей, поскольку все финансовые выгоды предназначались лишь Капо де Фейиду. Но на этом история денег и улучшения земель отнюдь не заканчивается. В мае 1784 года Элиза с матерью отправились на юг посмотреть, как идут работы. Чтобы достойно их принять, Капо де Фейид вынужден был подыскивать дом, ведь ни один из имевшихся не годился для Элизы. Он все же умудрился снять один, вполне подходящий для графини, и сначала отправил туда мать, чтобы та подготовила теплый прием для своей богатой невестки. Шато-де-Журдан, ставший их резиденцией на ближайшие два года, поражал (и до сих пор поражает) неуместной бессмысленной романтичностью. Он больше походил на декорацию к «Спящей красавице», чем на жилище земельного преобразователя. Расположенный между Нераком и Марэ, он представляет собой замок совершенно во французском вкусе — не крепость, а большой каменный трехэтажный дворец с мансардой, ставнями на окнах и пряничными башенками по углам. Стоит он на вершине крутого холма, и его окна смотрят на лес и небо. Место тут довольно пустынное, в 1780-х годах ближайший город находился за двадцать миль.

Миссис Хэнкок и Элиза проделали длинный (четыреста пятьдесят миль) путь на юг в июне. Элиза проводила столько времени на солнце, что начала покрываться «загаром, который усилил смуглый цвет моего лица». В Ландах они могли посещать лишь несколько аристократических семейств, которые жили неподалеку, в основном же их соседями были крестьяне, говорившие на невразумительном наречии и жившие в таких примитивных условиях, что казались существами какой-то другой породы. Зима заперла Элизу в четырех стенах, а почти все ее домочадцы свалились с высокой температурой. А весной внезапно умерла ее свекровь. Опечаленный супруг Элизы с головой ушел в работу, приобретавшую все больший размах. И сегодня, гуляя по этим местам и видя каналы, поля зерновых, виноградники, целые мили леса, еще можно оценить проведенные им тогда преобразования…

Де Фейид и себе построил шато, квадратное, лишенное романтичности сооружение при дороге, а затем, не обращая внимания на растущие долги, понастроил еще конюшен, ферм, служб и дом для своего брата, в тот момент находившегося в Вест-Индии. Масштабы этих работ так захватили Элизу, что в посланиях кузине Филе (и Остинам, без сомнения, тоже) она с энтузиазмом расписывала земельные владения — дар короля «месье де Фейиду и его наследникам навечно». И похоже, наследник должен был появиться очень скоро. Но к несчастью, у нее случился выкидыш, который она очень тяжело переживала. Похоже, ей предстояло остаться здесь надолго.

Для поправки здоровья Элиза с мужем и матерью отправились в Пиренеи, на курорт Баньер-де-Бигор. Его облюбовали английские семейства, и Элиза хвасталась, что встретила там лорда Честерфилда. Этот лорд отметился в истории главным образом своей апатичностью: будучи назначен послом в Испанию, он так никогда и не доехал до Мадрида. На чету де Фейид курорт произвел желаемый эффект: Капо де Фейид оправился от хворей, а Элиза вновь забеременела. Несмотря на это, она намеревалась под новый год отправиться в гости к друзьям, чтобы поучаствовать в домашних спектаклях: «Я обещала провести время карнавала… в очень приятном обществе, среди людей, устроивших элегантный театр, чтобы разыгрывать пьески для самих себя»[41].

Муж, похоже, напомнил ей, как важно, чтобы их ребенок родился в Англии, тем более что в Лондоне как раз находится лорд Гастингс. К сожалению, работы в Марэ лишали его возможности сопровождать жену. Элиза и миссис Хэнкок в очередной раз погрузились со всеми своими вещами в экипаж и в конце мая отправились преодолевать сотни миль плохой дороги и непредсказуемую переправу из Кале в Дувр (причем пассажиров перевозили на корабль шлюпкой). Все это было крайне утомительно и трудно для женщины на большом сроке беременности. Мать и дочь достигли Лондона в июне, как раз к рождению малыша.

Такова была история Элизы до Рождества 1786 года. Жизнь ей улыбалась, и казалось, что дальше все будет только лучше и лучше. Ее кузен Джеймс Остин находился на полпути к Нераку, что еще больше сблизило две семьи. Элиза произвела на свет сына и наследника для своего супруга, и рядом с ней по-прежнему находился самый близкий для нее человек — мать, готовая во всем помочь и поддержать. Граф тем временем продолжал свои работы, которые должны были обогатить не только его самого, но и их детей и внуков. И никто, похоже, еще не замечал, что с полугодовалым Гастингсом (пухлым и очаровательным, по свидетельству его двоюродной бабушки Остин) что-то не в порядке. Но постепенно становилось все очевиднее, что семье предстояло в очередной раз пройти через горький опыт — наблюдать, как внешне здоровый от рождения ребенок перестает нормально развиваться.

В два года Гастингс не умел ни стоять, ни говорить, зато производил много шума. С ним часто случались судорожные припадки. У него был странный взгляд, и, в общем-то, любому было сразу видно, что ребенок не вполне нормален. Элиза повела себя иначе, чем в свое время ее тетка Остин в ситуации со своим вторым сыном. Неизвестно, сообщила ли она мужу неприятную новость, но сына держала при себе и пыталась всячески способствовать его развитию. Она трогательно и настойчиво указывала на достижения своего малыша, хотя заключались они всего лишь в том, как он «сжимает кулачки и боксирует совершенно в английском стиле». Кузина Фила в письме брату выражала опасения, что Гастингс «похож на бедного Джорджа Остина», и все же Элиза продолжала хвастать «замечательными способностями моего шалунишки» и даже не рассматривала возможности воспитывать его вне дома. Несмотря на свою репутацию веселой, любящей удовольствия особы, Элиза обладала и упорством, и добротой.

Внешне она ничуть не изменилась. Ей повезло, мать помогала ей во всем, и Элиза даже могла вести светскую жизнь, почти по-прежнему. В апреле Генри провел месяц в городе у нее в гостях и вернулся домой весьма довольный. Он готовился к поступлению в Оксфорд и собирался, как и Джеймс, получить стипендию отца-основателя — воображение уже рисовало ему блистательное будущее. Вместе с Элизой они решили, что Генри будет сопровождать ее при возвращении во Францию. Эту свою затею они обсуждали без умолку, так что успели всем надоесть.

А пока Элиза вместе с кузиной Филадельфией Уолтер посетила Танбридж-Уэллс[42] и поразила воображение даже тамошнего искушенного, видавшего виды общества. Не остались незамеченными ни ее платье, «самое роскошное в зале», ни ее экстравагантный стиль. «В пятницу утром мы с графиней охотились за шляпками по всем лавкам… Она подарила мне прелестную шляпку, которую надо носить сдвинув на один бок, и, поскольку все дело в сочетании цветов, я выбрала зеленый с розовым, с веночком из роз и перышек… Но ей нравятся совершенно невероятные цвета», — сообщала Фила, не зная, восхититься ей или возмутиться. Они посещали скачки, слушали прославленных итальянских певцов, танцевали на балах до полуночи, бывали в театре. Элизе особенно понравились спектакли «Который из мужчин?» и «Светское общество». Первая из этих пьес принадлежала перу женщины-драматурга Ханны Коули[43] и рассказывала об очаровательной вдове, которая никак не могла остановить свой выбор ни на одном из поклонников. Героями второй пьесы, довольно рискованного фарса Гаррика, являлись супруги, которые чудом избежали адюльтера. Скверное французское поведение противопоставляется старой доброй английской морали, и мисс Титтап, зараженная французским влиянием, заявляет: «Знаешь ли, мы должны пожениться, так как и прочие светские люди женятся, но я стану думать о себе очень дурно, если после свадьбы испытаю хоть каплю привязанности к мужу». Элизе так понравились обе пьесы, что она предложила поставить их в Стивентоне. Конечно, и Генри, и Джейн с готовностью прочли их.

41

Элиза де Фейид — Филадельфии Уолтер, 17 января 1786 г.

42

Танбридж-Уэллс — модный курорт с минеральными источниками в графстве Кент; в XVII–XVIII вв. посещался королевской семьей и знатью. — Примеч. пер.

43

Ханна Коули (1743–1809) — английская поэтесса и драматург. Хотя ее творчество и не пользуется сейчас большой популярностью, некоторые английские критики ставят Коули вровень с ее знаменитыми современниками Голдсмитом и Шериданом. — Примеч. пер.