Спички

— Я, блин, одно только не пойму, — жаловался он. — Почему не могу попасть в Париж или, скажем, в Нью-Йорк. Эх, найти бы такую дырку.

— Значит, ты просто ее не нашел пока, — успокоил Олег.

— Да, эти прорехи в Питере должны быть, я нутром чувствую. Завтра пойдем искать.

Олега такая перспектива обрадовала. Половить двух зайцев — продолжить осмотр Санкт-Петербурга и заодно поискать каналы за границу, — было бы очень здорово.

— Жаль только спичек мало остается, — посетовал Михалыч, отбросив в угол опустевшую бутылку. Та лишь брякнула и не разбилась.

Но после второго стаканчика второй бутылки Михалыч неожиданно подобрел и заявил:

— А все-все-такиесли б не ты, я бы вообще… Вообще без спичек бы остался, блин. Ногами бы их запинали, на фиг, и все. Мы должны поделиться, по чесс… По чесноку.

— Ты в натуре, что ли, Михалыч? — Олег, заразившись вспышкой доброты, придвинулся к собутыльнику, обнял его за плечо и потрепал немного.

— Да, конеш, братан! — качнувшись, подтвердил Михалыч и достал коробок.

Олег качнулся вместе с ним. Михалыч высыпал спички на газету и начал считать.

— Раз, два, три… Десять… Пи-пятнадцать. — Головки спичек в отсветах костра казались позолоченными. — Фу, черт, сбился. Давай снова.

Коллективно насчитали двадцать семь спичек. Михалыч отодвинул в сторону Олега девять штук. Тут же разорвал коробок и отдал одно ребро. Олег спрятал его в карман рубашки. Хотел сразу прибрать и свою долю спичек, но постеснялся. До утра успеется.

— Тебе третья часть. Все по справедливости, братан?

— Все по справедливости, братан. — Олег клюнул головой в пустоту.

— Давай пять!

И они сцепились руками.

И потом было еще что-то. Сбивчивая, с повторами, речь Михалыча про то, как он мальчишкой убегал из дома, как они хотели с друзьями добраться до Москвы, но "подлые менты" не дали осуществить шальной план. И фоном треск пылающих дощечек, языки пламени на стенах, словно причудливые многоголовые чудовища, ласкающе теплая кровь в жилах, полет дурной мысли, и какая-то невесомость. Будто манило выйти из разбитого окна и полететь над ночным Петербургом, над его сказочными огнями, рассыпанными замершим фейерверком, над черной змеиной Невой с разведенными клешнями — мостами, над куполами Храмов, сияющими в ночи божественным блеском, над тусклыми островками парков и сквериков.

И то, как наступил сон — напрочь выпало из сознания.

Олег очнулся от какого-то кошмара. Первые мгновения не мог понять, что происходит. Странный свет ударял в глаза. Все внутренности переворачивались, дышать было нечем, жуткий, едкий дым лез в ноздри и в рот. Сильный жар пронимал кожу. Откашливаясь, он соскочил со старого матраса. Половина комнаты пылала огнем. Олег сообразил, что спал он у выхода, и что надо немедля бежать. Но где же Михалыч? Неужели он там, в желто-красном аду? А если он уже выскочил, то почему не разбудил?

Олег стремглав вынесся на улицу. Отбежал подальше, сел на корточки, и долго, долго кашлял, плевался и ругался. Пламя вырывалось из окон их комнаты на первом этаже, потом из других окон, и вот уже загомонили откуда-то взявшиеся люди, оглушающе завыли сирены, зашуршали пенные струи. Олег сидел в прострации и смотрел на борьбу пены с огнем. Дышать стало легче, только приступы кашля периодически одолевали. Мутная голова отказывалась думать.

Наконец, какие-то закоулки сознания донесли до него, что случилось непоправимое. Что Михалыча больше не будет никогда (сначала он еще ждал, надеялся, будто мужичок подойдет сзади и положит руку на плечо), что Михалыч превратился в обугленный труп. И что спичек чудесных больше не будет никогда. И он, Олег, остался один одинешенек в далеком северном городе, таком красивом, холодном и бесконечно чужом. Уже занимался рассвет, и надо было идти прочь, пока его не застукали.

Олег долго бродил по незнакомым улицам Питера. Солнце всходило нехотя, было зябко, и он время от времени начинал дрожать. Старинные дома, казалось, с укором взирали на него. А прохожие точно посмеивались над ним. Где-то бодро зазывали на экскурсии, где-то урчали поливочные машины, северная столица медленно выходила из дремы. Неведомыми путями он пришел к храму Спаса на Крови. Окунулся в церковь и помолился за Михалыча, как умел. Мысли пришли в порядок.

Ну что ж теперь делать? Как-нибудь выберусь. Нужно только каким-то образом дозвониться до жены и попросить, чтоб выслала деньги до востребования. Придет перевод, куплю билет, благо паспорт есть. Михалыч как в воду глядел, царство ему небесное.

Но город вскоре засиял под ярким солнцем и согрел своего гостя. Где-то у реки Мойки, стоя на набережной, Олег начал обшаривать карманы, чтобы собрать и пересчитать все оставшиеся деньги. Во внутреннем кармане ветровки нащупал замусоленную купюру, достал — оказалось, лишняя сотня. И вдруг, о, чудо! На брусчатку выпала спичка с желтой головкой. По всему телу пробежали мурашки — до самых пяток. Ура, спасен! Счастье ты ненаглядное, милая спичечка, как же ты затерялась? Видно, там еще, в Екатеринбурге? И боковина есть, чтобы тебя поджечь.

Радость поднималась из глубин и подступала к горлу. Хотелось поделиться с прохожими. Дрожащей рукой Олег подобрал спичку. Он знал уже, что в Питере есть дыра в Красноярск, на Заневском проспекте. Главное, не ошибиться в подсчете шагов.

Он вышел на Невский и скачущей походкой направился к остановке. Теперь город радовался вместе с ним, и, чудилось, не хотел прощаться. А впрочем, куда торопиться, подумалось ему? Еще не побывал в Казанском соборе, в Александро-Невской Лавре, по Кронштадту не прошвырнулся.

Воротить его перестало, напротив, засосало в желудке, намекая на пустоту. Он походил в поисках дешевой закусочной. Пока не напал на что-то подходящее. Студенческая забегаловка с вывеской

КУЛИНАРИЯ

Светлый маленький магазин продуктов и закуток с тремя столиками. За витриной стояла премиленькая буфетчица в белом колпаке и синем фартуке поверх блузки и улыбалась ротиком с пухлыми губками, а глаза у нее были черные, игривые. В витрине красовались пышные пирожные, аппетитные бутерброды, песочные котлеты. Олег заказал сосиску в тесте, салат Оливье, чай и булочку. Получив свой скромный обед, он повернулся к столам. Два столика занимали говорливые студенты: симпатичные девушки с точеными ножками в колготках, рослые парни с надписями на футболках. За третьим столиком сидел плотненький шатен лет сорока пяти с печальными глазами. Олег обреченно опустился на стул напротив шатена.

Тот подлил водки в пластиковый стаканчик, посмотрел на визави расплывчато и с грустью.

— Выпьешь со мной? — сиплым голосом спросил он.

Олег замялся. Конечно, оставался еще осадок от дыма и похмелья. Опять же сухость в горле. Но голод перебивал, да и с незнакомыми как-то не очень.

— Давай, выпей! Я же вижу, глаза мутные, болеешь наверно, — ободряюще сказал шатен. — Для аппетита.

— Ну если чуточку, — смирился Олег.

Шатен налил в другой стаканчик. Там похоже у него был сок, потому что когда Олег выпил, почувствовал в теплой водке цитрусовый привкус. Поморщился, кашлянул.

— От, молодец! Горе у меня, понимаешь?

Олег начал жевать и между делом слушать бедолагу. Тот раскраснелся.

— Мать умирает. По телефону сказали: максимум — один день остался. А живет она, знаешь, где? Во Владивостоке. Мне туда только на самолете успеть. А билет сколько стоит, в курсе? А, то-то же. В жизнь не собрать.

— Да, печально, — покивал Олег. Сосиска застряла в горле. Он сглотнул.

— Я ведь ее десять лет не видел. Сам-то питерский? (Олег помотал головой.) Ну вот, и меня сюда с молодости занесло. Сначала в Москве учился, в МГУ. Думал, большим человеком стану. Потом в Ленинград по распределению. Так и осел. А в последнее время звонил-то ей… Раз в полгода, может. Дурак я, дурак, — у шатена под глазом блеснула слеза. — Помню, в юности прилетаешь после сессии, а она мне: "сыночек, сыночек". Коньяк достанет, пирожков настряпает. А было как-то, нагрубил по телефону, так все простила, слова потом не сказала, как будто и не было ничего.