Страница 4 из 16
— Вы меня встретите, когда я вернусь? — тихо осведомился я.
— Обязательно, — заверил он и добавил: — А теперь давайте обменяемся номерами сотовых телефонов. У вас ведь есть сотовый?
Я кивнул. Подумал: "А если бы не было? Что, пришлось бы покупать?"
Я дал ему свой номер, он — свой.
— Но звоните только при самой крайней необходимости, — предупредил он. — Надеюсь, что этого не произойдет…
"Странные слова", — сказал я себе.
— Ну, — вздохнул Семен, — кажется, все, что хотел, я вам передал. Пора идти на поезд.
Я согласно закивал. Мы молча встали и пошли к объявленной платформе.
Около железнодорожных путей порывы ветра казались сильными. Мы без труда нашли нужный плацкартный вагон, я протянул билет проводнице, грузной женщине в сером ватнике, беззаботно судачившей с коллегой дюймовочкой из другого вагона. Проводница долго изучала мой проездной документ, и мне уже показалось, что сейчас все волшебным образом изменится, и эта абсурдная пьеса закончится тем, что мой билет окажется поддельным. Но женщина в ватнике безучастно вернула мне бумажку и собралась было продолжить беседу с соседкой.
— Можно проходить? — глупо спросил я.
— Конечно, — осклабилась она, сверкнув глазами в полумраке.
Семен протянул мне свою холодную руку, бросил: "Ну, с богом", мы сцепились в рукопожатии, и я, наконец, забрался в вагон. Внутри вагона было мрачно и тепло. И похоже, почти все места уже были заняты. Я с трудом отыскал свою верхнюю полку (благо, что не боковую), забросил туда сумку и сел на нижнюю полку рядом с каким-то рослым таджиком.
Состав тронулся четко по расписанию. Я с легкой тоской проводил взглядом уплывающие окрестности Сибирска. Вскоре в вагоне дали свет. Как оказалось, таджики составляли большую часть пассажиров моего вагона. Смуглые, рослые и некрасивые, все они, как я узнал позже, ехали до конечной остановки, до Петербурга. Словно селедка в бочке. Впрочем, я не страдал ксенофобией или расовыми предрассудками и отнесся к этому факту равнодушно. Купив у проводника постельное белье, я застелил свою лежанку, потом переоделся, попил чай и завалился спать…
На следующий день, отлежав все бока, я наверно самым последним из переночевавших пассажиров слез с полки. И сразу поплелся в тамбур, чтобы выкурить сигарету. Потом я заварил китайскую дрянь, купленную мной еще по дороге на вокзал.
Между прочим, я даже был доволен, что Семен не купил мне билет в купе. (Не стал проявлять излишнего беспокойства?) Я любил ездить в плацкартных вагонах. Мирная болтовня многочисленных разномастных пассажиров под мерный стук колес, мелькающие за окном убогие деревушки… Ты как бы приобщаешься одновременно и к скрытой красоте российских просторов, и к привлекательной суете путешествующего люда.
В этот день я познакомился со своими непосредственными соседями по купе, молодой парой таджиков, и выяснил, что они едут в Петербург на заработки.
— Дома строит будэм.
— А где жить намереваетесь? — ненавязчиво спросил я, наматывая на ложку длинную китайскую лапшу.
— В бытовк… Пиво будэш? — долговязый таджик с неказистым лицом достал из матерчатой сумки полуторалитровый пластик и выставил на стол.
Его ладная жена, пышущая округлыми формами, холодно улыбнулась. Я молча протянул стакан.
Дальше мы попили несвежее теплое пиво и обсудили еще несколько вопросов. Как то: что-то плохо стали топить в вагоне, долго ли стоим на следующей станции и тому подобное. К моей семейной паре то и дело подсаживались другие таджики, все мужчины; лущили семечки, калякали на своем причудливом скоропалительном языке и тоже пили пиво. Потом я забрался на свою полку с детективом, прихваченным из дома.
Так незаметно прошел день. По расписанию поезд прибывал на следующий день в шесть утра. Поэтому я лег спать пораньше. Долго ворочался, испытывая неясную тревогу в предчувствии приезда, но постепенно уснул.
В пять утра меня дернула за ногу проводница. Я протер глаза и неохотно слез с полки. В запасе был еще целый час, а вагон уже копошился, как растревоженный улей. Я выпил кружку крепкого горячего чая, затем покурил в холодном тамбуре, выстоял очередь в уборную, вернулся в вагон, упаковался и, наконец, пристроился у свободного окна, там, где наливают кипяток.
Стрелки на часах уже приближались к шести. Редкий лес, едва различимый в утренней мгле, вскоре сменился какими-то промышленными постройками. Стали мелькать огни. А потом высветилась пустая автотрасса, и неожиданно выросли в отдалении многочисленные высотные дома. Там, где сияло множество огней, как сказочный домик появился Ладожский вокзал. Состав изгибался, словно членистая игрушка, и электровоз стремился к зеву под двускатной крышей…
Вскоре я с тяжелым смешанным чувством ступил на землю Петербурга. Смешанным чувством волнения, радости и одновременно небольшого страха. Было морозно. Сине-черное небо где-то за непонятными строениями заканчивалось слабым рыжеватым мазком. Выгрузившиеся с поезда люди потянулись с перрона вверх по длинному трапу. Я влился в их ряды и вскоре проник в огромное нутро вокзала. Просторное помещение со своими круглыми авангардными окнами показалось мне неким фантастическим космодромом. Непривычно озираясь по сторонам, я постепенно вышел к холлу, ведущему прямо в метро. Что ж, по схеме, предоставленной Семеном, мне нужно было проехать одну остановку на метро от Ладожского вокзала. Так, не выходя пока в город, я окунулся в подземку.
Здесь я прежде всего купил карту города. С первого взгляда Петербург на ней показался мне каким-то несуразным, разрезанным на корявые куски реками и каналами. Заодно я приобрел несколько жетонов.
За свои тридцать лет я уже бывал в метро в других больших городах. Но такой глубокой подземки еще не встречал ни где. Конец эскалатора едва проглядывался далеко внизу.
Я проехал одну остановку до станции Новочеркасской. И примерно без двадцати семь выбрался из-под земли на полупустынный Заневский проспект. По схеме, выданной Семеном, мне нужно было пройти несколько метров по проспекту и свернуть на другую улицу. Я пострелял глазами в стороны, поджег сигарету и побрел вперед.
— Недурно придумано, — пробормотал я вслух, — раз находится за Невским проспектом, судя по карте, поэтому и Заневский. Впрочем, возможно дело совсем в другом…
По широкому проспекту неслись автомобили — их было пока еще немного. Серые дома в пять-шесть этажей, тянувшиеся вдоль улицы, почему-то показались мне в эти минуты грозными и внушительными. Навстречу попадались редкие прохожие: дворники, бомжи или ранние работяги. Я ежился от холода, то и дело подымая непослушный воротник кожаной куртки и натягивая кепку на глаза. Мелкий снежок щекотал нос.
Узковатыми сонными окнами, причудливо-старинными адресными табличками, смешением мерцающих вывесок Петербург настороженно и тихо встречал меня. Естественно, ухмыльнулся я, ему вообще должно быть до фени, что еще один новичок вторгся в его пределы. Ведь тысячи, миллионы раз сюда уже проникали такие как я. Что ему до нас? Ему, родившемуся на болотах с тяжелой руки славного государя и выросшему по слухам до красивейшего европейского города. Ему, исхоженному Гоголем, Пушкиным и Достоевским. Впрочем, ладно, хватит пафоса, одернул я себя!
— Дремлет притихший… северный город, — тут же забубнил я себе под нос, стараясь взбодриться.
Давным-давно, в дошкольном детстве, я любил эту песню, как магическую колыбельную. Но потом, с годами, напрочь забыл. А теперь вдруг вспомнил…
"Интересно, далеко ли отсюда крейсер Аврора?" — подумалось мне.
А вот и она, гостиница, в которой по заверению Семена мне уже забронирован номер. Я ступил на крыльцо, выкинул остаток сигареты и с трепетом потянул дверь за ручку.
Просторный слабо освещенный холл; охранник, дышащий в густые усы; вялая как рыба администраторша — стриженая под каре блондинка со строгим, но вполне симпатичным лицом. Я несмело представился, протягивая паспорт. Она безучастно порылась в компьютере и, как ни в чем не бывало, выдала мне ключ от номера. А вместе с ним — обычный почтовый конверт без каких-либо надписей.