Страница 7 из 11
Даже самая легчайшая, малейшая „попытка исследования“ европейского (и русского, в частности) „гомо“ легко в этом убеждает.
Подробности истории западноевропейских и северных скандинавских, и уже собственно древнерусских дружинных корпораций нам в определенной степени известны. Сугубо средневековый институт дружинной корпорации вытеснил „прототипные“ регулярные армии Атиллы и Рима. Связующие дружинников обряды посвящения (инициации, „приема в объединение“); иерархические взаимоотношения внутри корпорации маркировались определенными „внешними приметами“: прической, татуировкой, разновидностями украшений. Дружинный бой — поединок двоих. „Ячейка“ дружинной структуры — „пара“ — „старший и младший“. Любопытно, что позднейшие попытки интерпретировать (уже в „регулярной“ европейской армии) эту самую „парность“ как „сыновство-отцовство“ неизменно терпели крах; не складывается: „сто сыновей и сто отцов“. „Отец“ в структуре регулярной армии один — „полковник“, „mon general“. Дружина же четко членится на „пары“ — „старший — младший“, „покровитель — помощник“, „друг — друг“. Дружинный полководец — не „отец“, не „полковник“, но „один из наших“, выборное лицо; с ним возможен спор, его возможно „сместить“. Таким дружинным полководцем предстает, например, ярчайшая личность русского средневековья: князь Святослав I… В основе дружинной ячейки — отношения „гомо“. Идеология регулярных армий активно вытесняет „друга-гомо“, усиленно насаждая культ „отца“, „патрона“. Нельзя сказать, что это самое „вытеснение“ не удается вовсе. Удается. Только результаты довольно любопытны. Всевозможные летописи, анналы и хроники сообщают нам крайне мало данных о жестокости дружинных походов. Скорее, напротив, подчеркивается некое воинское благородство, „иду на вы“; недаром именно из дружинных объединений вырастет „институт рыцарства“ во всем многообразии своих смыслов, и совсем в иной тональности описываются действия „прототипных“ регулярных армий — будь то воинство Атиллы или тумены Батыя. Здесь упор делается на „немилость к побежденным“, на „жестокое отношение к мирному населению“. Отметим, что „ячейка“, например, „монгольской модели“, уже не „гомо-пара“, а „десятка“, подчиненная „командиру-отцу“. Отношения „гомо“ теснятся, уходят в сферу „периферийных отношений“, перестают быть „основой идеологии“. Активные отношения с „другом“ заменяются абстрактной преданностью „отцу“. „Мужская дружба“, впрочем, терминологически держится в системе армейской идеологии, но, утратив свой гармонический „гомо-смысл“, преобразуется в некую ханжескую опять же абстракцию. Всю бездну гадости этого занятного ханжества надо еще и понять. То есть, надо понять, что молодой мужской особи, находящейся в системе регулярной армии, не полагается никакого „легального“ сексуально-эротического обслуживания; молодая мужская особь обязана довольствоваться терпеливым ожиданием „легитимного“ (пресловутый „законный брак“) соединения с единственной женской особью и „бескорыстной мужской дружбой“. (Что такое эта самая „бескорыстная дружба мужская“, скажите вы мне? Это стало быть, не гомоэрос, поскольку последний запрещен „официально“. А тогда какая же она бывает, эта „бескорыстная мужская дружба“? Ох! Никто не знает. Ужасно страшная тайна!). Но человек, поставленный ханжескими установками в невозможные для жизни условия (как пассажир Ильфа и Петрова: то ли танцевать с чемоданами, то ли нанять носильщика, чтобы танцевал рядышком), находит, конечно, „выход“; правда „выход“ этот не выглядит особенно гуманным, поскольку проявляется в ужесточении внутриармейских (внутриструктурных) отношений, в том самом немилосердии к побежденным. Жесткость, жестокость довлеют в идеологии регулярной армии как принцип…
Но… совершенное изгнание отношений „гомо“ из армейских систем, разумеется, не удается. Потому что… потому что эти отношения… естественны! Пресловутое „гони природу в дверь…“ Не возить же с собой в обозе женщин и, соответственно, детей! Ага! Значит, если бы возможно было возить (то есть нанимать носильщика, чтобы танцевал рядышком), то и не возникало бы отношений „гомо“? В том-то и дело, что в данном случае „мужское партнерство“ („мужская корыстная дружба“?) вовсе не заменяет, не подменяет собою некие „естественные“ отношения с женщиной. Социально-психологический смысл партнерства с женщиной — создание и поддержка „хозяйства“, экономической „ячейки“ обществ. Здесь же и „репродукция“, воспроизводство новых и новых „общественных единиц“. Социально-психологический смысл партнерства „гомо“ — взаимная активная поддержка, взаимопомощь при координации совместных социальных действий (воинские походы — для мужчин; „артельный“, совместный труд — для женщин). Разным социальным задачам соответствуют разные, гармонические для той или иной „общественной ситуации“ формы сексуально-эротического „обслуживания“…
Таким образом наш „гомо-архаист“, наш „ретроград“ оказывается прямо-таки „новатором гуманизма“! И вполне естественно его тянет именно к тем структурам, в которых (пусть рудиментарно) сохраняются „парные отношения гомо“. Отсюда и парадоксальное (на первый взгляд!) метание между воровской шайкой, казармой, самым „сливочным“ аристократизмом, католическим монастырем и старообрядческим скитом…
Впрочем, даже сторонники классификации отношений „гомо“ в качестве отношений „патологических“ вынуждены признать частоту и даже некую обязательность, непременность подобных отношений хотя бы в „добрачный“ (подростковый и юношеский) периоды человеческой жизни (см., например, Kinsey A.C., Pomeroy W.B., Martin C.E. „Sexual behavior in the human male.“ Philadelphia, 1948; или Kinsey A.C., Pomeroy W.B., Martin C.E., Gebhard P.H. „Sexual behavior in the human female.“ Philadelphia, 1953.)
Советский исследователь отношений „гомо“ и вовсе вынужден был „танцевать с двумя чемоданами в руках“ на предельной грани абсурда, утверждая при этом следующие занятные парадоксальности (опять же): „Гомосексуальные игры нередко встречаются у детей, хотя обычно они еще не имеют сексуальной окраски“, или — „Максимальная гомосексуальная активность приходится на этап формирования психосексуальной ориентации, когда еще выражено разделение коллективов на однополые группы“. Откуда взяты цитаты, не скажу, чтобы не обижать благополучно здравствующих авторов. Но кто мне объяснит, каким это образом „сексуальные игры“ все-таки „не имеют сексуальной окраски“?! Что же касается человеческих объединений („коллективов“?), то они имеют некую стабильную тенденцию именно „разделяться на однополые группы“ отнюдь не только в тех случаях, когда состоят из индивидов нежного возраста „формирования психосексуальных ориентации“… То есть как ни верти, какие ни вытанцовывай интересные „танцы с чемоданами“, а эти самые отношения „гомо“, они для человеческой особи — не патология, а норма, в какой бы форме ни проявлялись: в эротической, или же — в сугубо сексуальной, как самодостаточные, или же — в качестве некоего „элемента многообразия“…
Но вот ведь: „эротическая“ или „сексуальная“? То есть: „я не мог на него наглядеться“, или же — объясняйте нам очень подробно, посредством „неприличной“ (обсценной) лексики; а не то — посредством „шершавого языка“ гинекологии и андрологии: чего это такое и как же оно делается: иррумация, пенилинкция, фелляция и coitus peranum… И если уж завелась речь об „Андрее Николаиче“ классической русской прозы, то он „ничего такого“ никогда не делал, он „совсем не такой“! Да?!.. „Да!“ — отвечают советские психологи „застоя“. Для них: „нежность и ласковость“ — черты по сути „девические“; а вот „чисто мужская модель“, она „нацелена на обладание“, потому что она и есть „культивировавшийся веками и воспитываемый у мальчиков социальный стереотип мужественности“. (Откуда цитаты — опять не скажу.) Однако… предположим, что аналог воинский „нацеленности на обладание“ — быстрое взятие и разграбление крепости, сопровождаемое эксцессным насилием. Но ведь такая форма ведения военных действий как „честный поединок“ — значительно древнее! Ну а если не полагать единственно естественной классическую формулу: „мужчина женат на женщине и от этого рождаются дети“?.. Борис Виан в „Красной траве“ устами Вольфа, нежно утешающего своего молодого приятеля Сафира Лазули, подметил, что „мужчины утешаются точно так же, как женщины“… А мы, (то есть я) подметим, в свою очередь, что даже задолго до рождения классического М. Кузмина, русская классическая проза умела сказать решительно ВСЁ, не прибегая к „шершавым языкам“ белого халата и мата.