Шестая станция

В один из воскресных базарных дней Андрей особенно много про это думал. Было ему не по себе, и голос его звучал особенно жалостливо, и ему не надо было притворяться грустным и пропадающим… Когда он кончил петь и кучка людей вокруг него стала расходиться, его кто-то тихонько тронул за рукав. Андрюшка испуганно обернулся. Но молодой парень не походил ни на переодетого мильтона, ни на шкраба, ни на блатного. Это был настоящий работяга — видно, один из тех, кто строил эту интересную штуку на реке. Андрюшка его видал и раньше. Он часто останавливался, слушал его, и Андрюшка заприметил доброе лицо и подхрамывающую походку.

«Сейчас начнет меня уговаривать пойти в милицию и проситься в приемник», — подумал Андрей и посмотрел назад, есть ли там кто еще, удобно ли будет смываться от непрошеного сочувствия.

Но парень, видно, не собирался спасать Андрея. И его занимало что-то совсем другое. Он спросил:

— Хорошо, парень, поешь! Но что ж ты, кроме этой песни, никакой другой не знаешь?

— А чего не знать?! — обиделся Андрей. — Я и другие песни пою…

— Ну, какие твои песни! Про Гоп со смыком, что ли? Так какая же это песня? Так, блатная глупистика какая-то… А ты настоящие песни послушать хочешь?

— Ну, хочу…

— Знаешь, где клуб здешний?

— Ну, знаю…

— Вот как отпоешь свое, приходи в клуб и спроси Варенцова — то есть меня… Да ты не смотри на меня как Красная Шапочка на Серого волка! Я никуда тебя не дену и в детприемник не пошлю. Только дам тебе послушать такие песни, что ты и слыхом их никогда не слышал! Приходи — не пожалеешь…

Пока базар шумел, Андрейка пел про соловья и мальчишку на чужбине и все время думал про этого парня и его странное предложение. Хорошие песни ему страх как хотелось послушать!.. В Москве ему приходилось слушать только, как поют блатные. Но они всегда пели, когда напивались, и не пели, а кричали, и песни их были нахальные и некрасивые… А этот хромой человек — он не блатной и не из лягавых… И можно попробовать сходить и послушать. А убежать он всегда сумеет и не от таких, хромых, бегал!

Еще базар не разошелся, а Андрейка пошел к клубу. Ему ли не знать этот клуб, где кино, куда он так часто пробирался без билета на сцену… Он подошел к крыльцу клуба и долго не решался спросить этого — Варенцова… Потом все-таки не выдержал и у какого-то выходящего спросил:

— А как мне найти дяденьку Варенцова?

— Это какой такой дяденька? А, нашего отсекра, что ли?

Он вернулся назад и с крыльца крикнул в коридор:

— Гришка! А ну, выйди! Тут тебя твой племянничек спрашивает!

На крыльцо вышел хромом парень. Он одобрительно сказал:

— Молодец, Шаляпин, что пришел… Ну поди-ка сюда!..

Осторожно Андрей пошел за Баренцевым по коридору.

Они зашли в комнату. За столом сидел чернявый парень и, насвистывая, перелистывал книгу.

— Вот, Миша, — сказал ему Варенцов, — это знаменитый на всю Волховстройку певец. У него даже кличка такая — Шаляпин… Я его, понимаешь, уговорил прийти сюда и послушать, как поют настоящие певцы. И не на барахолке, а в самой Москве, в Большом театре, или еще где… Ты говорил, что сейчас время, когда можно слушать… А ну, доставай свою машинку! А тебя, Шаляпин, как мама-то звала?

— Андрюшкой…

— Вот, Андрей, садись сюда, к столу…

Миша подошел к шкафу и достал небольшой черный ящичек. Он поставил его на стол, ловко поймал свисающие со стены провода и прикрутил их какими-то винтиками к ящику. На его верхней крышке торчали какие-то непонятные ручки. Миша подключил к ящику еще провод и надел на голову металлическую скобу, на одном конце которой был наушник. Он поудобнее прижал наушник к уху, потом взялся рукой за рычажок, к которому была прикреплена тоненькая пружинка. Он стал ею щупать маленький поблескивающий камешек на крышке ящика. Миша внимательно вслушивался, осторожно подкручивая ручки. Потом он снял с головы тугую металлическую скобу и сказал:

— Ну, Шаляпин, слушай! — и стал надевать скобу на вихрастую, нечесаную голову Андрея.

Он приладил к его уху эту круглую штуку, и в ухо Андрея ворвался странный шум, потрескивание, звуки неведомых инструментов. И все это перекрыл низкий и бархатный голос такой небывалой, неслыханной красоты, что у Андрея перехватило дыхание, ему казалось, что у него лопнет сердце или еще что случится…

Голос пел песню со словами непонятными, по такими же красивыми и печальными, как эта мелодия, грустно повторяемая неизвестными Андрею инструментами.

«Уймитесь волнения страсти, — пел где-то далеко в Москве этот удивительный человек, — засни безнадежное сердце, я плачу, я стражду, душа истомилась в разлуке…»

Собственно, он пел о том же, о чем пел и сам Андрюшка: о том, как плохо, когда ты одни и вокруг тебя нет никого, кто бы сказал ласковое слово и пожалел… Только это было невероятно красивее и лучше, нежели Андрюшкина песня про мальчика, жалеющего, что никто не узнает, где его могилка… На глазах Андрея, выступили слезы, и внимательно смотревшие на него Варенцов и Миша отвернулись, сделали вид, что они ничего не видят, чем-то заняты… Песня закончилась, и неестественно бодрый женский голос объявил:

«На этом передача музыки заканчивается. Говорит Москва! Говорит радиостанция имени Коминтерна! Слушайте нашу следующую передачу…» И все замолкло. Андрей еще вслушивался некоторое время, но в наушнике только потрескивало, ничего не было слышно. Он медленно стал снимать с головы тугую скобу.

— Ах, жалко, что малость ты запоздал… Кончили пластинки крутить, — сказал Миша. — А знаешь, кто это пел? Твой тезка — Шаляпин! Ну как? Кто из вас поет лучше?

— Брось ты, Миша, свои дурацкие шутки, — недовольно сказал Варенцов, — каждый поет как умеет. У Андрея совсем другой голос, по тоже красивый, может, и из него что получится. Он-то еще ничего в жизни и не видел, кроме барахолок, да сараев, да подвалов. Ну-ка найди ему что-нибудь еще!..

Андрей был совершенно подавлен тем, что с ним случилось за какие-то полчаса… Он знал, слышал от кого-то из ребят, что существует вот это — странная, непонятная штука, позволяющая услышать чужой голос за бог знает сколько верст…

— Это радиво называется, да?

— Радио, а не радиво.

— А как оно сделано? А что в этом ящичке?

— Э, брат, эта штука занятная и не простая. Но если хочешь, можем тебя научить делать эту штуку: она называется радиоприемник…

— И у меня будет такой? Совсем такой? И как захочу, так и буду слушать?

— Да вроде так… Сделаешь и будешь слушать. А захочешь — и еще кому-нибудь сделаешь. Я этот приемник сам сделал. Если хочешь, могу и тебя научить…

— Слушай, Андрюшка! — вмешался Варенцов в разговор Михаила с мальчиком. — До следующего базара целая неделя. Тебе эту неделю все равно как-нибудь надо перебиться. Вот пойди с Михаилом к ним, переночуй у него, приведи себя маленько в божеский вид, чтобы тебя лошади не пугались, а потом начнешь и учиться делать себе приемник. А вечерком еще послушаешь радио — как поют настоящие артисты! Чем черт не шутит! Может, и ты станешь таким, настоящим артистом, будешь там в Москве петь, а мы с Мишкой тебя по радио слушать… Вот будет интересно!.. Миш, веди его в «халупу-малупу» да захвати приемник — пусть парень сегодня послушает…

Михаил отцепил провода от необыкновенного ящичка, взял его под мышку и подмигнул Андрею:

— Айда, Шаляпин, со мной!

На радиоволне…

По дороге Андрей все порывался спросить, что это за «халупа-малупа», куда они идут, но стеснялся. Но Михаил не держал Андрея ни за руку, ни за ворот, на него и не глядел даже… Андрей решил, что если эта «халупа-малупа» окажется тюрьмой, или милицией, или детским домом, то он всегда успеет смыться — бегать ом горазд, никто его не догонит…

Но «халупа-малупа» оказалась просто-напросто маленьким и очень красивым домиком. Михаил привел его к крыльцу и сказал: