Месть

Ажарату ударила его первым предметом, попавшимся под руку. Им оказался бинокль. Харден отшатнулся, закрыв лицо руками. Он был слишком потрясен, чтобы отвечать на удар. С диким выражением в глазах Ажарату подняла тяжелый бинокль, чтобы ударить его снова. Харден поднял руки, чтобы отразить удар. По его щеке текла кровь. Увидев ее, Ажарату заколебалась, потом опустила руку, и ее губы задрожали.

— О Боже, что я с тобой сделала!

Харден машинально взялся за штурвал, чтобы поправить курс яхты. Потрясенный свирепостью Ажарату, он глядел на кровь, которая попала с его ладони на штурвал.

— Господи! — вымолвил он.

— Я ранила тебя.

— Все в порядке.

Она опустила бинокль.

— Извини. Я никогда в своей жизни не делала ничего подобного, никогда не чувствовала такой злобы.

— Я не хотел этого говорить, — сказал Харден, осторожно прикасаясь к щеке. — Мне жаль, что так вышло.

Отстранив его пальцы, она осмотрела порез.

— Я хочу плыть с тобой, — спокойно сказала она.

Харден посмотрел на нее. Гнев ее прошел, она снова выглядела очень юной и уязвимой. Он переспросил:

— Что?

— Я плыву с тобой.

— Ни в коем случае.

— Я буду тебя сменять. Я сохраню в тебе силы. Ведь ты поэтому позволял мне до сих пор плыть с тобой?

— Забудь об этом.

— Ты должен взять меня.

— Нет, не должен.

— Да, должен. Я знаю, что ты не убьешь меня. Но ты знаешь, что я заставлю отца поймать тебя. Так что тебе придется меня взять.

Харден смотрел на воду. Ажарату спустилась вниз и вернулась с маленькой аптечкой. Пока она прочищала и заклеивала рану у него под глазом, он сказал:

— Ажарату, пожалуйста, высадись в Монровии без скандала.

— Все, что угодно, только не это.

— Поезжай домой и лечи людей. Поступи в университет. Делай все, что планировала.

— Меня все это не волнует.

— Тогда найди что-нибудь, что тебя волнует.

— Я уже нашла.

Их взгляды встретились, и у Хардена появилось ужасное чувство, что она смущена меньше, чем он.

— У тебя нет никаких сомнений? — спросил он.

— Ни единого.

— Ты действительно донесешь на меня, если я высажу тебя в Монровии?

— Да.

Харден расстроенно покачал головой.

— О Боже... Слушай, подумай об этом хорошенько. Нам придется очень тяжело. Через неделю ты возненавидишь меня, а еще через неделю — себя, яхту и океан. Но будет уже поздно. Завтра мы проплывем мимо Монровии. К тому времени ты должна решить.

— Я уже решила, — ответила Ажарату. — Куда мы плывем?

— Навстречу зиме.

Глава 14

На пятое утро после выхода из Саутгемптона «Левиафан» подошел к Канарским островам.

Капитан Огилви вызвал второго офицера к себе в кабинет и без всяких объяснений приказал вычислить новый курс танкера.

Второй офицер удивленно поднял брови и посмотрел на адмиралтейскую карту на стене позади письменного стола капитана. Рядом с ней были развешены фотографии жены Огилви, которую капитан больше любил по ее письмам, чем во плоти, и его дочерей, которых он знал главным образом по поздравительным открыткам и извещениям о свадьбах и рождении внуков.

Огилви сидел за столом лицом к двери. Карта висела около большого окна, из которого открывался широкий вид на зеленую палубу и искрящееся море перед носом танкера. Кабинет был обставлен в современном стиле: дорогие кожаные кресла, темно-синий ковер, золотистые драпировки. Если бы не постоянная вибрация, из-за которой золотая ручка капитана сползала к краю полированной столешницы, могло показаться, что седовласый руководитель и его молодой подчиненный обсуждают деловые проблемы в городском небоскребе.

Второй офицер отвечал за навигацию. Принимая в расчет состояние моря и сообщения о погоде, он должен был вычислить самый экономичный путь для «Левиафана». Стоимость плавания между Европой и Аравией составляла более миллиона фунтов стерлингов, и каждая сэкономленная миля и час пути означали огромную выгоду. И наоборот, каждая потерянная миля и час вызывали резкие упреки со стороны компании и напоминание, что расходы на сотню лишних миль равняются годовому жалованью второго офицера.

Должен ли он оспорить приказ капитана или когда-нибудь в будущем понести ответственность за то, что не напомнил ему о лишних расходах? Никогда не знаешь, как вести себя с капитаном Огилви. Иногда Старик начинает скучать от долгого плавания и намеренно выставляет тебя на посмешище.

Огилви поторопил его голосом, звенящим от раздражения:

— Второй, вы хотите что-то сказать?

— Сэр, нам придется пройти семьсот лишних миль.

— Двадцать тысяч фунтов, — согласился Огилви.

Второй офицер с сомнением кивнул, набрался храбрости и выпалил:

— Может быть, и все тридцать тысяч, сэр.

— Благодарю вас, второй, — сказал Огилви, отпуская его.

Второй офицер почти непроизвольно пожал плечами. Он высказал возражение без всяких последствий для себя. Но когда он выходил в дверь, Огилви окликнул его:

— Возможно, вам удастся найти способ уменьшить расходы!

Черт побери! Второй офицер поспешил в штурманскую рубку. В конце концов старик загнал его в ловушку. Он, вероятно, уже рассчитал новый курс и знал до пенни, сколько это будет стоить. Если он не сумеет повторить вычисления капитана, Огилви его затравит. Он боялся идти обедать, не решив задачу.

Офицер работал до полудня, ненадолго прервавшись, чтобы проглотить тарелку кэрри, которую принес в штурманскую рубку стюард-пакистанец. Затем он сменил на вахте третьего офицера, определил секстантом положение «Левиафана», проверил устройство спутниковой навигации и провел четыре часа вахты в размышлениях о том, как уменьшить стоимость плавания, огибая острова Зеленого Мыса с подветренной стороны.

Он ввел несколько возможных вариантов в корабельный компьютер, который имел доступ к сведениям о машинах, балласте и грузе «Левиафана», а также ветре, течениях, погоде и высоте волн океана, которые могли бы повлиять на условия плавания. На картах погоды отчетливо просматривался глубокий циклон, формирующийся в проливе Дрейка, в бурных штормовых водах между Антарктидой и мысом Горн на южной оконечности Америки. Этот циклон затронет их на новом курсе, если его не остановит антициклон в Южной Атлантике.