Месть

— Что это? — снова спросила она, вглядываясь в окуляры и настраивая резкость.

— Парусник, — объяснил Харден. — Вероятно, учебное судно. Ты можешь сосчитать мачты?

— Три.

Зрение у Ажарату было феноменальным, но нетренированным. Она могла видеть дальше, чем Харден, но не так много. Недостаточно обладать хорошим зрением, надо еще уметь видеть.

Когда «Лебедь» подплыл достаточно близко к кораблю, чтобы различить детали, Харден подумал о своем отце. Сейчас ему было бы девяносто. Семьдесят лет назад он плавал на подобных кораблях. Парусник плыл быстро и был слишком далеко, чтобы прочитать его название. Голубой призрачный силуэт направлялся навстречу заходящему солнцу.

Ажарату спросила у Хардена, не хочет ли он есть, и принесла блюдо с сыром и холодным консервированным мясом. Когда стемнело, они сели рядом и выпили кофе. Несмотря на огромное расстояние, которое они проплыли за последние три недели, они не чувствовали усталости. Тропическая июльская погода вполне компенсировала три или четыре часа сна в каюте и короткий сон на палубе.

Прервав паузу, Ажарату неожиданно спросила, почему Харден забросил медицинскую практику. Он ответил ей так же, как отвечал всем: слишком много времени отнимало изобретение медицинских приборов.

— Но я хочу знать, ты стал изобретать приборы, потому что это было тебе интересно или для того, чтобы бросить медицину?

— И то и другое, — ответил он честно. — Я обнаружил, что четкая недвусмысленность инженерного дела нравится мне больше, чем неопределенность медицины. Понимаешь, что я хочу сказать?

— Я знаю, что в медицине не бывает абсолютной ясности.

— Ты либо попадаешь в цель, либо промахиваешься, — добавил Харден. — Я однажды промахнулся, и меня это задело.

— Что поделать, — ответила Ажарату. — Пациенты нередко умирают.

— Нет, моя пациентка не умерла. Но из-за меня она перенесла много мучений. Она была моим товарищем, медсестрой. Собственно, сперва я ее не лечил, просто она стала приходить ко мне, потому что никто не мог ей толком помочь. Она была негритянкой.

— И поэтому ты спокойно относишься ко мне?

— Я думаю, что спокойно отношусь к цвету твоей кожи из-за тебя самой. Наверно, дело в том, что ты — настоящая африканка. Мне кажется, ты рада тому, что родилась в Нигерии, а не в Штатах.

Он почувствовал, как Ажарату пожала плечами. Когда она заговорила, в голосе была резкость.

— Знаешь, это не делает меня более настоящей африканкой. Мне просто повезло, что я не живу в Нью-Йорке и не пользуюсь системой благотворительности. А что произошло с твоей знакомой?

— Она страдала от неврозов, излишнего веса, расстройства пищеварения и бессонницы. В таком состоянии она находилась с восемнадцати лет, и каждый врач, у которых она лечилась, говорил, что она больна от стрессов — это не редкость среди американских чернокожих — и что ей нужна психиатрическая помощь. Я перерыл все книги в поисках решения, но ничего не нашел. Наконец она решила сама позаботиться о себе и стала изучать дзен-буддизм и йогу. Она говорила, что ей нужно самой «заглянуть в свое тело». И вот она заглянула и нашла у себя зоб. Тогда я снова осмотрел ее, и выяснилось, что она права. Понимаешь, что я хочу сказать?

— Это тяжелая болезнь.

— Да, но дело в том, что это болезнь, которой особенно подвержены молодые женщины. Ты молодая женщина, и ты помнишь, что такая болезнь существует, а вот я забыл. У этой женщины болезнь зашла слишком далеко, тиреоэктомия ей бы не помогла, и поэтому ей пришлось глотать пилюли до конца жизни.

— Врачебные ошибки имеют более серьезные последствия, чем ошибки остальных людей, — произнесла Ажарату.

— А я люблю ясность. Именно поэтому я и люблю плавать под парусом. Океан — это стихия, с которой никто не в силах совладать. Но если ты хочешь быть в чем-то абсолютно убежден, то можешь совершенствовать навигационное мастерство. Ты можешь сделать все правильно, четко соблюдая рекомендации, но океан все равно убьет тебя, если захочет. Однако если ты хороший навигатор, то по крайней мере будешь знать, где находился в момент гибели.

— Питер, ты просто сумасшедший!

— Это верно. — Харден засмеялся. Затем, как будто слово «гибель» задело что-то в памяти, он замолчал.

Ажарату поспешно сменила тему разговора.

— Но мне твоя навигация кажется таким случайным делом! Ты говоришь, что нужно плыть курсом сто восемьдесят четыре, а сам плывешь курсом сто восемьдесят пять.

— По круглым числам на компасе плыть легче. Понимаешь, их лучше видно. Ветер толкает парусную яхту вбок, волны качают, так что в любом случае ошибки навигации неизбежны. Конечно, можно пытаться плыть курсом сто восемьдесят четыре, но лучше заранее признать, что ты отклонишься от курса не меньше чем на пять градусов. Все навигационные вычисления приблизительны. Скорость яхты известна приблизительно, течение — тоже, а приблизительные направления на компасе дают тебе приблизительный курс. Когда тебе нужно точно узнать, где ты находишься, то надо смотреть на хронометр, солнце, луну и звезды. Они не лгут.

Ажарату встала с сиденья и поглядела на ночное небо, усыпанное звездами.

— Я никак не могу запомнить, какая звезда какого цвета, — сказала она. — Вон та красная — Ригель?

— Бетельгейзе.

Харден уселся на пол кокпита и направил ее палец к блестящему Ориону.

— Бетельгейзе — красная, Ригель — голубая. Вон та оранжевая звезда — это что?

— Альдебаран.

— Хорошо. А самая яркая?

— Сириус.

— Нет, Вега. А вон то — Капелла. Видишь?

— Да.

Харден взял секстант и измерил склонение каждой из четырех звезд. Затем спустился вниз и нашел склонения звезд в Морском альманахе. Отметив свое положение на карте, он погасил красную лампочку штурманского уголка, включил радио на тот случай, если Майлс выйдет на связь, и вернулся в кокпит к Ажарату. Ему показалось, что она заснула — так тихо она сидела, но через минуту она заговорила.

— Где мы находимся?

— Там, где и должны быть. Тебе не холодно? Дать одеяло?

Было очень темно, но он увидел, что Ажарату закинула руку за голову, прикоснувшись к телу.