Страница 20 из 36
Бурмилова хата стояла за школой, на краю села. Сразу за ней начинался огромный массив кукурузы. Вдоль массива извивалась полевая дорога.
Кныш и Бурмило пошли по дороге, а мы с Явою вдоль дороги, скрываясь в кукурузе. Но не прошли мы и ста метров, как Кныш вдруг остановился и, слышим, говорит:
— Слушай, кажется, за нами какие-то пацаны увязались.
— Где? Чтоб им пусто было! — удивленно пробасил Бурмило.
— Да вот там, в кукурузе.
— А ну идем напрямик через массив. Заодно и проверим.
Мы с Явою шлепнулись на землю и, словно зайцы, на четвереньках драпанули в глубь кукурузы.
Жесткие кукурузные листья предательски шуршали вокруг. И не поймешь, или от ветра листья шуршат, или это кто-то идет. Казалось Кныш и Бурмило уже прямо над головой. Вот-вот наступят и раздавят тебя, как козявку.
Чувствуя в животе противное «Ой-ой-йой», я бежал на четвереньках всё дальше и дальше. И когда уже совсем ободрал колени, остановился и припал, тяжело дыша, к земле. Больше не могу! Пусть наступают!
Но никто на меня не наступал.
Я полежал немного, прислушиваясь.
Ш-шу-шу… шрх-хр… шшшшу-у… шу.
Всё время, не переставая, шуршит кукуруза.
И не слышно в этом шуршании ни Кныша, ни Бурмилы, ни… моего друга Явы.
А чтобы увидеть — и думать нечего. Дальше своего носа ничего не вижу — сплошное сплетение кукурузных листьев. Ох и густая же кукуруза, гуще всяких джунглей.
Полежал я еще немного, уши навострив. Ничего. Ничегошеньки. Где же Ява? Мы же вроде рядом бежали.
— Ява! — зову я едва слышно.
Ни шепотка в ответ.
— Ява! — зову я немного громче.
Нет ответа.
Бросился я в одну сторону, в другую.
— Ява! — кричу я во весь голос. Черт его побери! Кныша и Бурмилу мы всё равно уже упустили — это факт. Он уже, наверно, в плавнях.
— Ява! — ору. — Ява! Ау! Где ты?
— Цыц! — слышу наконец где-то далеко исполненный таинственностью голос Явы. — Тише!
— Да что «тише»! — кричу я. — Их давно уже нет! А я ничего не вижу — такая густота! Не знаю в какую сторону идти. ползи сюда!
Ява немного помолчал, потом зовет:
— Ползи ты сюда!
Двинулся на четвереньках я на Явин голос. Полз — полз — нет Явы.
— Ява! — кричу наконец.
— Ау! — слышится где-то далеко справа (а раньше было слева).
— Ява! — рассерженно кричу я. — Куда ты пополз, чтоб тебе! Не туда ползешь!
— Это ты, — кричит он, — не туда ползешь! Я ползу правильно.
— Да ну тебя! Ползи сюда!
— Это ты сюда ползи.
Вот так, перекликаясь, мы начали зигзагами подползать друг к другу. наконец я с разгону прямо в носом в Явины штаны уткнулся.
— Тьфу!
— Еще немного и мы бы разминулись.
— Раскричался! — цедит сквозь зубы Ява. — С тобой только тараканов на печи ловить, а не шпионов!
— Какой храбрый! Что же ты драпанул? Скажи спасибо, что они нас не раздавили, как клопов…
Ява сразу вскочил:
— Пошли! пошли быстрее на дорогу. Может, еще и успеем. Во всяком случае, я знаю, где в плавнях искать.
И Ява бодро рванул вперед. Я — за ним. Не обращая внимания на боль в ногах, мы шли очень быстро, почти бежали. Кукурузные листья хлестали нас по щекам, лезли в глаза, царапали руки. Идти становилось всё труднее.
— Ява, — сказал я, тяжело дыша, — что-то мы очень долго идем.
Ява молчал.
— Ява, — спросил я, еле дыша, — где дорога?
Ява молчал.
— Ява, — сказал я, почти задыхаясь, — мы не туда идем.
Ява остановился.
— Давай отдохнем.
Мы сели на землю.
— Ты знаешь, какие эти кукурузные массивы, на сколько они километров тянутся? — сказал Ява. — Если не туда пойти, можно два дня идти и не выйдешь. Совсем заблудиться можно.
— Что?! Что ты мелешь? — сказал я, чувствуя, что у меня вместо сердца как будто студенистый свиной холодец. — Кукуруза — не лес и не плавни, в кукурузе нельзя заблудиться. Вставай, пошли.
Мы уже не думали о Кныше и Бурмиле, мы думали только о том, чтобы выбраться из этого кошмарного плена.
Через полчаса мы снова сели отдохнуть.
И вдруг у меня возникла идея.
— Ява, — говорю, — а что, если влезть и посмотреть, куда идти.
— Влезть? Это что тебе — дерево? Это же кукуруза. Злак. Не слышал я, чтобы люди на злаки лазили.
— Ну и что, говорю я. — Видишь какая толстая! Как бамбук! Может выдержит.
— Ну так лезь.
— Нет, ты лезь — у тебя штаны короче и пуговиц меньше. А я подсажу.
Ява махнул рукой:
— Ну, давай попробуем.
Мы выбрали самую высокую и самую толстую кукурузину, я прижался к ней спиной, сплёл пальцы рук, чтобы удержать Яву, когда он на них ногой встанет, и сказал:
— Ты больше на меня опирайся, а за кукурузину только держись.
— Хорошо, хорошо, — сказал Ява и, кряхтя, начал взбираться на меня. Вот уже коленом на плечо встал, уперся руками в голову. Ой! — ботинком за нос зацепил. Но я еще пока молчу, терплю! Ботинок вдавливается мне в плечо, каблуком ключицу проламывает. Я начинаю шататься, колени дрожат, подгибаются, подгибаются…
— Ява! — кричу. — Быстрее смотри, я падаю.
И… что-то затрещало, зашумело, засвистело — словно бомба в кукурузу упала.
Я лежу, увязнув носом в землю. Во рту — песок, в ушах — песок, глаза запорошены.
Откашливаясь, отплёвываясь, протираю глаза и зову:
— Ява, где ты: Ты живой?
— Жи… — апчхи! — …вой. — И из кучи поломанных кукурузных стеблей высовывается Явина голова.
— Ну, что, — спрашиваю, — видел?
— Фигу, — говорит, — я видел. Одни метелки перед носом.
Ява вздохнул. Я посмотрел в небо.
«Чудеса, — подумал я. — Космонавты летают в безграничном небе, среди звезд, за сотни километров от земли — и ничего. А мы в кукурузе заблудились. Да еще в такой решающий момент! Кино!..»
— Ява! — вскочил я. — Это глупость какая-то. Этого не может быть, потому что это невозможно. Еще никто в мире не заблуживался в кукурузе. Мы просто пошли не в ту сторону. Я хорошо помню, что, когда мы шли, солнце было у нас за спиной. Идем назад.
Сначала Ява недоверчиво поглядывал на меня. Но я говорил, наверно, так убедительно, что он поднялся.
— Кто знает, может и правда. Идем.
И мы поплелись назад.
Ох, как тяжело было идти! Мы не чуяли под собой ног. Мы просто механически переставляли их, как ходули. И зачем мы ползали на коленях?
А тут я еще споткнулся и ногу подвернул, даже вскрикнул, так было больно.
Сел на землю и скривился, как среда на пятницу. Если бы Явы не было, заплакал бы.
— Что? Что? — наклонился надо мной Ява.
— Брось меня! Иди, пробивайся сам, — сказал я хрипло и уныло.
— Тьфу, дурак! — Ява обнял меня за плечи. — Сейчас пройдет.
Он помог мне подняться. Я оперся на его руку, и мы потихоньку пошли.
Через несколько минут боль унялась, и я захромал довольно бодро. А вскоре и совсем забыл о ноге.
Трудно сказать, сколько мы шли: полчаса, час или два, и сколько мы прошли: километр, два или десять. Но наконец я не выдержал:
— Ява, — говорю, — я больше не могу. Я сейчас упаду. Давай отдохнем.
Мы легли на землю.
Было тихо. Лишь кукурузные листья шуршали над нами. Где-то далеко провавакал перепел, снова наступила тишина. Даже кузнечиков не было слышно.
— А что, если мы совсем не выберемся отсюда? — тихо сказал я. — И никто не знает, куда мы пошли. И нас не найдут. И мы погибнем. И через две недели комбайн вместе с кукурузой соберет наши косточки.
— Надо было бы пообедать. Всё же дольше бы продержались.
При напоминании об обеде так захотелось есть, что я чуть не заплакал.
— У нас на обед борщ и вареники с мясом, — мрачно произнес Ява.
— А у нас суп с галушками и жаренная курица, — сказал я, едва сдерживая слёзы.
Нет, дальше терпеть я не мог.
— Ява, — говорю, — давай звать людей. Давай людей звать, Ява.
Но Ява был более стойким чем я.
— Ты что, — говорит, чтобы смеялись? Здоровые лбы среди белого дня в колхозной кукурузе «Спасите!» кричат.