Страница 4 из 8
Три километра — пустяки, долетели вмиг. У въезда в городок скорость резко сбросили, почти поползли, и предосторожность оказалась нелишней: к тому времени уже стемнело, нас тут же окликнул часовой, укрываясь в тени дома, предупредил, что держит нас на прицеле, и велел сидеть тихо, заглушить мотор. Что ординарец мой тут же и сделал — с часовым шутки плохи, он — лицо неприкосновенное и наделенное немалыми правами, мог и положить нас рожей на бетонку, что вполне по уставу…
Ну, все разъяснилось быстренько: он свистком вызвал разводящего, тот, выслушав капитана, вызвал одного из командиров рот, моментально капитана опознавшего в луче фонарика. Что ж, все нормально: если вспомнить, что сразу за городком начинается этакая «терра инкогнита», повышенная бдительность необходима…
Правда, когда капитан доложил обстановку, оказалась не такая уж «инкогнита»: разведчики на паре мотоциклов провели поиск, углубившись на запад километров на двадцать, и нигде противника не усмотрели ни в пешем виде, ни в моторизованном, ни в каком другом. Проехали четыре подобных городишка — но и там немцев не оказалось — армейских, имеется в виду, гражданское население, судя по всему, сидело себе по домам тихонечко, как мышки, а то и драпануло на запад следом за отступающими войсками (и такого мы насмотрелись).
Здесь, правда, массового бегства цивильных не произошло — даже если у них и было такое намерение, осуществить его бюргеры не успели: наши ворвались слишком быстро, и народонаселение засело по домам, вывесив чуть ли не из каждого окна все белое, что только нашлось под рукой, — и все это белело сейчас в темноте. Я не обращал внимания — уже навидался. Во многих окнах горел свет; занавески кое-где не задернуты, видно, как там вечеряют уже расквартированные по домам братья-славяне, но не шумят и не безобразят — то ли дисциплина поставлена отлично, то ли сами понимают, что нужно держать ухо востро, находясь, собственно, на передовой. Конечно, нельзя исключать, что там, где окна не светят, не добрались до хозяйского шнапса: умели наши солдатики, что уж там, тихонько дерябнуть малость подальше от глаз начальства без всякого шума и безобразий…
Электричество не горело — я к тому времени уже знал, что местная электростанция располагалась километрах в десяти западнее. В поиске разведчики и на нее натыкались, при беглом осмотре сделали вывод, что ничего там вроде бы не попортили отступавшие немцы, но никого из персонала там нет. Ночь, правда, была лунная, и небо довольно чистым, так что дорога и дома различались хорошо, никак нельзя сказать, что приходилось блуждать в потемках.
По указаниям комроты мы быстро добрались до нужного объекта — небольшой двухэтажный домик посреди десятка лип, железная ограда высотой примерно по пояс. На крылечке уже стоял человек, сразу, едва мы остановились у ажурных ворот, направившийся к калитке и представившийся: командир взвода, старший лейтенант такой-то.
Не особенно и раздумывая, я сказал командиру роты, что он может считать себя свободным. Положительно, когда он ответил «Есть!», в голосе у него не было ни разочарования, ни обиды, скорее уж радость. В самом деле, к чему ему, не имея такого приказа, глубокой ночью лазить вместе с нами по подвалам? Не любопытный пацан, как-никак, ему бы выспаться…
Мы с капитаном Клементьевым — тем самым, из батальонной разведки, все втроем вошли в небольшую прихожую, освещенную керосиновой лампой, стулья там нашлись всем. Да, еще когда входили, я, мазнув лучом фонарика над дверью, видел, что там высечено 1702 — явно год постройки дома, в Германии я уже такого насмотрелся. Часто попадались и дворянские гербы, и какие-нибудь изображения, но здесь ничего подобного не оказалось, только дата. Ну что ж, это еще не седая старина, видел я даты, относившиеся аж к шестнадцатому веку…
С такими вот командирами разведвзодов я встречался не раз и заранее знал, что столкнусь с какой-нибудь колоритной персоной.
Никак нельзя сказать, что разведка пользовалась какими-то особыми привилегиями — однако располагала гораздо большей свободой, чем бойцы обычного строевого подразделения. И на тех, кто в непосредственной близости от передовой себе позволял кое-какие вольности, в основном нарушая установленную форму одежды, начальство, в общем, смотрело сквозь пальцы. Правда, по сравнению с иными виденными мною пижонами старлей выглядел даже скромненько: ну, кавалерийская кубанка вместо пилотки или фуражки, начищенные хромачи против устава собраны «гармошкой», кобура с «вальтером» висит на поясе на немецкий манер, а на боку офицерский кортик «кригсмарине», немецкого ВМФ, судя по исполнению, принадлежавший ранее старшему офицеру: все в позолоте — ножны, перекрестье, головка рукояти в виде орла со свастикой, крученая проволока, вившаяся вокруг рукоятки из пластика под слоновую кость. У меня в вещмешке лежал такой же, но без позолоты. Между прочим, не такое уж это и пижонство: такой кортик хорош в рукопашной, и тогда, когда в поиске нужно бесшумно снять часового…
Старлей стал докладывать, быстро показав себя парнем дельным, — ну да и по наградам видно, что не рохля.
Именно в том домике он расквартировал свой разведвзвод — и перед тем на всякий случай велел домик тщательно обыскать, начиная с подвала — мало ли что, отступавшие немцы порой оставляли сюрпризы, минировали самые безобидные предметы, ставили растяжки, мины закладывали. Так он и доложил с самым невинным видом — но я (и уж наверняка капитан), прекрасно знали, что дело тут не только в поисках взрывчатых сюрпризов. Не всякий раз, но частенько в таких вот домиках немцы устраивали в подвалах винные погребки — не только разведка, но и обычные солдаты не упускали случая по подвалам пошуровать. И ведь не подкопаешься: просто необходимо убедиться, что нет ни заложенных мин, ни «сюрпризов».
Обнаружив в подвале нечто, крайне напоминающее научную лабораторию (каковые слова он произнес без малейшей запинки), точнее, то, что от нее осталось, старлей, зная соответствующий приказ, тут же доложил в штаб батальона и этим не ограничился. Уже по собственному почину обошел соседей слева-справа и пару напротив, довольно прилично, по его словам, владея немецким, допросил касаемо личности хозяина (поскольку, когда они пришли, в доме не нашлось ни единой живой души, ни людей, ни собаки — хотя последняя безусловно тут обитала до недавнего времени, они обнаружили в одной из комнат подстилку, миски для еды и воды, пару поводков и хлыстик). Да и среди висевших на стене кабинета фотографий обнаружилась парочка, где мужик лет сорока, в штатском, был снят как раз со здоровенной овчаркой.
Соседи поначалу тряслись как банный лист, но когда поняли, что их не будут резать на кусочки и жарить на маргарине, малость успокоились и показания дали достаточно подробные. Да, на снимке (одну фотографию старлей прихватил с собой) изображен хозяин дома со своим Рексом. Никакой не фон, фамилия звучала не особенно и примечательно, хотя и не была такой уж простой, вроде Мюллера или Бауэра (что означает «мельник» и «крестьянин», у немцев подобных фамилий не меньше, чем у нас Кузнецовых и Плотниковых).
Ничего особенно интересного они не рассказали — у немцев не принято «дружить домами», запросто захаживать к соседу за солью или на рюмочку. Но информации старлей собрал немало. Очень приличный, вежливый господин, инженер по образованию, до последнего дня служил в гау (по-нашему «гау» — область), в тамошнем управлении министерства почт и телеграфа, занимал вроде бы не особенно высокую должность, но и не рядовую. На фронт не попал. Дом ему достался от родителей, а тем — от их родителей, вообще семейство там обитает достаточно давно, с доимперских времен. Детей нет, жена погибла полтора года назад— поехала в гости к родственникам куда-то и западные земли и там попала под бомбежку (кажется, в Гамбурге, но точно никто не знает). Около двух лет в домике обитал еще и племянник хозяина, как его хозяин отрекомендовал. Примерно за сутки до того, как в город вошли наши, хозяин с племянником погрузили в «опель» несколько чемоданов, усадили Рекса и укатили, никому из соседей ничего не объясняя. То ли провидцы такие, то ли располагали более точной информацией, чем прочие горожане.