Пацаны купили остров

— Все тревожит меня, — сказал Антонио, обращаясь к дядюшке Хосе. — Покладистость Босса вызывает подозрение. Он что-то замышляет.

— Да-да, — согласился дядюшка. — И я не могу успокоиться: какое-то странное волнение. Все так необычно — этот договор.

— И особенно этот Сальваторе, — добавил Антонио.

— При чем здесь Сальваторе?

Антонио пожал плечами.

— Будь я на месте людей Босса, я бы не вошел так спокойно в тюрьму. Ведь это, согласитесь, ловушка.

— Ну, нет, они нам верят. И явились все до единого.

— Кажется, все.

— Нет-нет, именно все: мы пересчитали трижды, никаких сомнений…

По команде дядюшки Хосе механик запустил двигатель.

В полном молчании судно отвалило от причала. Дождь, хлеставший все утро, прекратился, в небе проглянуло солнце.

Какие мысли обуревали людей?

Самые разные. Одни думали о предстоящей встрече с родной землей, другие о трудностях плавания по бурному в эту пору морю. Да мало ли о чем думали люди, глядя на отдалявшийся остров, где провели немало горьких и тревожных дней?

Прошло не более четверти часа, а остров уменьшился и превратился в крошечный островок, едва возвышавшийся над серыми водами.

И вот, когда из глаз пропали даже скалы и просторы моря кругом обступили яхту, к дядюшке Хосе, все еще в задумчивости стоявшему на палубе, приблизились штурман и механик.

— Извините, сэр, — откашлявшись, сказал механик. — По соглашению мы обязаны доставить вас в кубинские территориальные воды или высадить на какое-либо проходящее кубинское судно?

— Совершенно верно.

— Так вот, сэр, мы не хотели бы пойти на корм рыбам. Просим вашего разрешения изменить курс яхты. Сейчас мы идем на юго-запад, а надо бы взять севернее. И, кроме того, отказаться от всякой радиосвязи.

— Не понимаю, — удивился дядюшка. — Антонио, прошу вас, внимательно выслушайте просьбу этих людей.

— Я все слышал, — сказал Антонио. — И думаю, эти люди совершенно правы.

— Может, вам что-нибудь известно? — спросил дядюшка Хосе, обращаясь к механику и штурману.

— Нет, сэр, ничего неизвестно. Но мы профессионалы и знаем, с кем имеем дело.

— Зачем менять курс? — возразил Мануэль, которому был доверен один из автоматов, оставленных по соглашению. — И штурман, и механик — люди Босса, я им не доверяю. У них какие-то свои расчеты.

— Что думает наш русский друг? — спросил дядюшка Хосе.

— Я полностью разделяю мнение Антонио. Курс надо менять, и выходить на связь с Сальваторе нет никакого смысла. Его судьбу определяют уже иные факторы. А механик и штурман связаны с нами.

— Что ж, будь по-вашему.

— Разрешите действовать? — спросил штурман.

— Действуйте так, как распорядился Антонио.

Они ушли в рубку. Прежде чем переменить курс яхты, Антонио связался по радио с Сальваторе.

— Говорит Антонио. Это ты, Сальваторе?.. Как дела?

— Все спокойно, как и должно быть. Подопечные господина Гудмэна принимают пищу… Каким курсом идете?

Антонио назвал курс и, выключив радиостанцию, подал знак штурману. Тот немедленно развернул яхту к северу.

— Вот теперь, может быть, останется кое-какой шанс, — сказал он, с тревогой глянув в небо.

Антонио, постояв в задумчивости, пошел на корму, достал пулемет и стал прилаживать его к специальной турели. Алеша помогал.

— Не собирается ли дон Антонио стрелять в чаек? — спросил подошедший Педро.

— Не знаю, в кого придется стрелять, только стрелять придется наверняка. Хотите, я научу вас пользоваться этой штукой? — Антонио похлопал рукой по вороненой стали затвора. — Может ведь случиться и так, что кто-либо из вас встанет за пулемет. И не по желанию, а по необходимости.

Ребята переглянулись с улыбкой, но тем не менее прослушали короткий и точный инструктаж.

— Это все для меня сложно, — сказал Педро, — я с трудом освоил даже автомат.

— В мире нет ничего сложного, — возразил Антонио. — И это одно из самых прекрасных и великих его свойств. Каждый человек способен на выполнение той задачи, которую ставит перед собой, если действует всерьез и если к тому же желает добра всему миру. Человек столь же могуществен, сколь и природа, которая его породила.

— С этим я согласен, — сказал Алеша. — И все же бессилие человека — тоже факт.

— Факт, — подтвердил Антонио. — Но это не потому, что человек слаб, а потому, что ему противостоит хорошо организованное зло. Он может его разрушить, но нужно рисковать, нужно знать, как к нему подступиться… В том и беда, что люди утратили свою правду, — она оказалась у более богатых, более хитрых, более ловких, более связанных между собой в воровской шайке… Люди стали придатками огромного зловещего механизма… Надобности в сатане более нет — на смену ему пришел сатанинский механизм. Будучи создан, он действует уже независимо от людей, перемалывая их в порошок, если они лезут под зубья и колеса… Движут механизмом людские пороки, они давят на поршень сильнее пара. Даже тюрьму начинают считать пристанищем свободы — вот как переменяются представления… Людям трудно отстаивать свои интересы, потому что им все сложнее понять действительные законы жизни: их маскируют, громко крича о самых несущественных правилах.

— Весь современный мир — это адская машина, — дядюшка Хосе вздохнул. — Но кто укажет на способы ее разрушения?

— Они, я думаю, просты, — сказал Педро, — только путь к ним сложен. А способ — объединение людей на принципах равенства и справедливости.

Ответ Педро неожиданно развеселил Антонио.

— Ты будущий ученый, дон Педро: ты всегда прав, у тебя железная логика. Как у того волка, который подал бабушке слезное прошение: «В связи с наличием острых зубов и хорошего аппетита прошу предоставить мне калорийный завтрак в виде Красной Шапочки…» Однажды, когда я был еще подростком, мы ездили на родину отца — в Перу. У него был друг, удивительный человек, художник, который писал свои картины, сидя на тротуаре, и раздавал их тем, кто попросит. Он был нищий и больной, но он знал: тот, кто уносит его картины, когда-нибудь разбогатеет. «Почему ты не найдешь хорошего мецената или не придержишь картины при себе?» — спросил мой отец. И художник ответил, я запомнил это на всю жизнь: «Все, что стоит денег, — отход от правды, насмешка над человеком. Природа рисует вечные картины, но не берет ни единой монеты». Он умер нищим, и я ходил хоронить его на кладбище Эль-Анхель.

— Он был добрым человеком, этот художник, но он не понимал жизни, — сказал Педро. — У меня другая мораль: я хочу знать, почему одни повелевают, а другие подчиняются, почему одни богатые, а другие бедные. Как можно изменить этот нестерпимый порядок?.. Если бы я стал изображать мир, я делал бы это с одной целью — указать на его врагов, на их уязвимые стороны. Рано или поздно всем нам предстоит решить, в каком мире мы хотим жить.

— Мой дед говорил так, — сказал Алеша. — Победит тот, кто умнее. А умнее — кто больше знает и быстрее соображает, кто умеет быть сильным, когда необходимо, и добрым, когда это спасительно для всех.

— Интересная мысль. Должно быть, судьба твоего деда совсем не простая, — покачал головой Антонио. — Бьюсь об заклад, что он хлебнул немало горя.

— Дед любил книги. «Что такое жизнь? — рассуждал он. — Это использование знаний. Чем больше знаешь, тем разнообразнее, богаче жизнь. Но чтобы знать, нужно запоминать, а чтобы запоминать, нужно уметь смотреть, сравнивать и слушать. Достигает успеха — кто умеет сосредоточиться. С мыслями нужно поступать, как полководец с армиями. Чтобы выиграть сражение, он сосредоточивает их на главном направлении. Это целая наука».

— Верно, это очень важно — уметь собрать воедино свои душевные силы. Кто способен рассмотреть какое-либо дело со многих сторон, непременно добьется успеха. Но это не все… Нужна еще цель. Великая цель творит великие силы. А великая цель — сбросить с плеч народов захребетников, которые засиживают мозги людям, дурачат их разными выдумками… Один и тот же враг терзает народы. Он опирается на несправедливость, насилие, ложь, отчаяние людей, неверие их в свои возможности.