Страница 6 из 106
Мама возила меня в ботанический сад, где они поняли, что любят друг друга, на Мосфильмовскую улицу, где они впервые поссорились, на Красную площадь, где они любили гулять зимой, и еще куда-то — у меня голова пошла кругом. В общем, мама, предаваясь воспоминаниям о счастье, таскала меня по всей Москве, пока я не спросил напрямик: «Почему, черт побери, вы развелись, если так любили друг друга?»
У мамы сразу испортилось настроение, и, буркнув, что я еще слишком юн, чтобы это понять (вот когда мне будет лет тридцать...), она предложила отправиться к Ефремовым.
Было начало первого ночи, но ведь это мама, она может приехать к людям и под утро и заявить на пороге, что умирает с голоду.
У Ефремовых не спали. Мама, входя в переднюю, сообщила, что «умирает с голоду». Жена писателя Ефремова Марфа Евгеньевна, директор института океанологии, повела маму на кухню готовить ужин (и секретничать), а я прошел к Маринке.
Марина уже поправилась. Как всегда, очень обрадовалась мне, но тяжело переживала мой отъезд. Она была убеждена, что я оставляю фигурное катание из-за того, что тренер отстранил ее, как «бесперспективную», а отец просто предлог, ведь я никогда его даже не видел. Может, это и было так, но на Байкал я отправлялся именно потому, что там жил отец.
Марина рассказала, что скоро возвращается из «дальних странствий» ее мама — океанолог — и они с братом будут жить дома на Кутузовском проспекте.
Моя мама что-то рассказывала смешное Маринкиным дяде и тете: из кухни слышались взрывы смеха, а я рассматривал Марину. Славная девушка. Любил я ее, как родную.
— Что ты собираешься делать по окончании десятилетки? — спросил я.— Думала уже об этом?
Марина решительно кивнула головой:
— Ага. Думала. Буду сдавать в университет.
— На какой же факультет?
— Биологический. По специальности генетика. Я почему-то удивился.
— И давно ты так решила?
— Давно. В позапрошлом году. Прочла книгу академика Дубинина «Вечное движение» и с тех пор читаю по генетике все, что достану. И что пойму, конечно. Хочешь, дам почитать?
— Сейчас уже некогда, собираюсь к отъезду. Если не жалко, дай что-нибудь с собой.
— Хорошо, я тебе подберу. Андрей! А как же у тебя будет с учебой?
— Я все равно еще не выбрал. Хочу сначала мир посмотреть, людей узнать.
— Но ты думал о будущем?
— Еще бы! Пока я знаю одно. Кем бы я ни стал, буду всегда жить ярко. Не в моем характере мириться с задворками, хотя бы и с московскими. Прозябать я не желаю. Сейчас идет освоение Севера — поеду на Север. Будут осваивать Марс — отправлюсь на Марс.
— На Марс... Кем?
— Там будет видно. Времени еще хватит выбрать. Я еще сам пока не знаю, что нужнее всего.
— Какая профессия самая нужная?
— Да. Без которой не обойтись при любом освоении, будь то Сибирь, Антарктида, Луна или Марс. Может, понадобится сразу несколько профессий. . .
Несколько минут мы в молчании разглядывали друг друга. Внезапно я понял, что мне надо сделать, чтоб потом не каяться. Просто гениальная мне пришла в голову мысль... Затем я медленно сказал:
— Марина, я тебя люблю. Я потом женюсь на тебе... если ты пожелаешь, конечно.
Марина густо покраснела. Попыталась обратить это в шутку.
— Когда потом?
Шутка не получилась, слишком серьезно спросила.
— Через десять лет.
— Через две пятилетки...— Раскрасневшееся личико отразило явное разочарование.
— Ну, может, через восемь. Когда ты станешь генетиком. И я стану кем-нибудь...
— Ты за это время полюбишь другую,— тихо заметила Марина.
— И ты ведь можешь полюбить другого. Тогда всю жизнь будем с тобой жалеть, что не дождались друг друга. Можно еще раньше пожениться: через пять с половиной лет.
— Почему... с половиной?
— Если меньше, я не уложусь. Средневековые подмастерья путешествовали ровно семь лет.
— Мы же не средневековые.
— Тем более. Не хочу мешать тебе учиться. Значит, ты согласна?
— ...Андрей!
Я быстро наклонился и поцеловал ее в горячую щеку, затем в губы.
— Марина! Ты моя на всю жизнь,— проговорил я пылко.
— Андрей, ты правда?.. Я снова стал ее целовать.
За этим нас и застал дядя Яша. Он даже присвистнул от изумления.
— Можно ему сказать? — шепнула Марина.
— Скажи.
Марина, вся пунцовая, взяла дядю за руку.
— Дядечка Яша, Андрей сделал мне предложение. Он хотел жениться на мне через десять лет. Потом сбавил до восьми. А теперь остановился на пяти с половиной. Придется ждать.
— Вы это серьезно? — спросил нас дядя Яша и почесал затылок.
— Конечно, мы же, ясное дело, любим друг друга! — ответил я за обоих.
— Да, пожалуй. Я думаю, что теперь самое время распить бутылку пепси-колы. У меня припрятана на всякий случай. Придется сказать тете Марфеньке.
Яков Ефремов лихо подмигнул нам и отправился на кухню, откуда послышались изумленные восклицания женщин.
Надо отдать справедливость старшему поколению («предкам», как сказали бы наши ребята из школы, но я не терплю этого выражения, оно мне кажется глупым), они и глазом не моргнули по поводу сногсшибательного известия. Как ни в чем не бывало они втроем накрыли на стол в самой большой комнате, кабинете Марфы Евгеньевны, вытащили банку кетовой икры из посылки и пригласили помолвленных.
Кажется, они ничего не имели против нашей свадьбы через две пятилетки...
Дядя Яша даже провозгласил «горько», на что обе женщины воскликнули: «Ну, это уж чересчур». Мы с Маринкой поцеловались. Мама смотрела на меня с таким выражением, будто хотела сказать: «Ну и жук». Она иногда обзывает меня жуком.
Мы еще сидели за столом, налегая на кетовую икру, когда пришел Маринкин старший брат. Он очень похож на своего дядю, такой же светлоглазый, загорелый, худощавый, в джинсах, которые можно ставить на пол, и они не упадут, и рубашке, на которой напечатана целая газета на русском и английском языках. Яша учился в техникуме циркового искусства где-то на Пятой улице Ямского поля. Он мечтал стать клоуном и мимом. Попав на помолвку пятнадцатилетней сестренки, он не выказал своего удивления. Домой мы вернулись на такси, так как метро было давно закрыто и ночные троллейбусы уже не ходили.
Выбором невесты мама была довольна. Но когда я уже лежал в постели, примащиваясь сладко уснуть, мама в халатике присела у меня в ногах.
— Ну и жук ты, Андрейка! — начала она.— Скажи честно, когда мы входили к Ефремовым, у тебя и на уме не было этого дикого сватанья? Только не ври.
— Ну, не было.
— Боюсь, что у тебя «легкость в мыслях необыкновенная».
— При чем здесь Хлестаков? Просто, глядя на Маринку, я вдруг понял, что мы нашли друг друга. Одни находят друг друга слишком поздно, другие в самый раз, иные бедняги никогда, а мы с ней встретились слишком рано, только и всего. Когда-нибудь мне придется жениться, так лучшей жены мне не найти. Понимаешь?
— Маринку я люблю, как родную дочь. Я не против самого выбора. Но... ты же не влюблен в нее как мужчина?
Мужчина, черт побери! Я хотел приосаниться, но попробуйте принять важный вид, лежа под одеялом.
— Я еще мальчишка, мама. А когда придет время любить, я полюблю только Марину.
— Разве это от нас зависит, сын?
— Я хорошо ее знаю, уважаю (она ведь личность!), люблю, как родную. Разве этого мало? — Я даже сел и спустил ноги.
— Мало, Андрюша,— серьезно возразила мама.
— А влюбленность долго держится?
— Не очень долго. Но любовь, если она настоящая, может длиться всю жизнь. И никуда от нее не уйти.
Мама подавила вздох. И, видно испугавшись, как бы я не начал задавать вопросы, перевела разговор опять на меня.
26
— Поразительно, как я тебя мало знаю,— с досадой произнесла она.
— Я сам-то себя не знаю. Никто не делает мне столько сюрпризов, как я сам.
— Я вот чего боюсь,— сказала мама,— может, ты славный малый, но эгоист?
— Почему же эгоист? — обиделся я.
— Почему?.. Ну, что ты так легко оставляешь меня и едешь на край света искать человека, который знать тебя не хочет... про это не будем говорить. Сейчас многие молодые едут на северные стройки. Ладно. Но что ты так легко срываешь с места Алешу, который не может тебе ни в чем отказать... Не перебивай. То, что ты нарушил покой Маринки — ребенка еще... Не будь сегодняшнего представления...