Страница 20 из 106
И мир нам казался тесен,
И рядом совсем океан.
Нам скучно в обжитой столице,
Мы будем Сибирь обживать...
Друзей загорелые лица
На старости лет вспоминать.
И мотив нам понравился, лирический и с грустинкой.
Чудесная мелодия!.. Особенно понравилась песня отцу.
— Надо спеть ее нашим работягам,— сказал он.— А зимой пошлем тебя на фестиваль самодеятельной песни. Подготовь еще несколько своих песен.
— А где будет фестиваль? — спросил польщенный Женя.
— В Тынде. Продлится три дня. Будут делегации Москвы, Ленинграда, Куйбышева и других городов, но с такими гитаристами и песенниками, как ты, и мы не ударим в грязь лицом.
— А ведь Виталий тоже поет,— вдруг сказал Алеша.— Спой,— попросил он.
Виталий сначала отказался наотрез, пришлось его довольно долго уговаривать. Затем он заявил, что аккомпанирует он себе сам, но лишь на рояле.
Рояля в пекарне не было, но мы так разохотились, что решили немедля отыскать рояль. Отец позвонил в Дом культуры, но там сегодня была лекция о международном положении, и все давно разошлись — долгие гудки свидетельствовали, что ни одного человека в Доме культуры не осталось. Тогда папа стал названивать поочередно — в театр, в НИИ, всем знакомым и, наконец, какому-то Кириллу Дроздову, который оказался дома.
Узнав, в чем дело, Дроздов пригласил нас всех к себе домой завтра вечером, предупредив только, что у него не рояль, а пианино.
— Пианино устраивает? — спросил отец у Виталия. Тот кивнул головой: «Вполне».
Вскоре отец собрался уходить и пригласил нас утром — или днем, когда сможем,— к нему в НИИ, который ему очень хотелось нам показать.
Он терпеливо ждал, пока мы договорились (дело было в Жене и Алеше, Христина ведь работала в этом институте), и, попрощавшись, ушел.
Институт произвел на меня (на ребят тоже) огромное впечатление, хотя мама вдосталь потаскала меня по всяким НИИ. (Уверен, что в душе ей страстно хотелось, чтоб я стал научным работником.)
Бросалось в глаза, что этот научный институт далекого городка Восточной Сибири был оснащен новейшей техникой. Лаборатории просто ослепляли сложнейшей аппаратурой, приборами. Я сказал об этом.
— Филиал Сибирского отделения Академии наук1 — усмехнулся отец.— А теперь, ребята, я познакомлю вас с весьма интересным человеком. Математический гений. Ему еще и тридцати не исполнилось, а уже доктор наук. Автор потрясающих открытий. Вот так-то, ребята!..
Он постучал в дверь, и мы вошли, немножко стесняясь.
Из-за письменного стола, заваленного бумагами и рукописями, поднялся навстречу нам высокий сутуловатый молодой человек. Прямые белокурые волосы, зачесанные со лба назад, падали до плеч. Темные, почти черные глаза на бледном лице смотрели иронично и дерзко.
— Садитесь, товарищи, Андрей Николаевич, садитесь...— Кирилл пододвинул кресло отцу, мы присели на стулья. Стало очень тихо. Кирилл молча смотрел на нас.
— Может, расскажете ребятам о своей работе...— нерешительно попросил отец.
Кирилл пожал плечами.
— Не обижайтесь, но... ведь никто из вас ничего не поймет? Вы мне представьте их, Андрей Николаевич. Кто из них ваш сын?
— Пожалуй, не поймем. Мне в Новосибирском академгородке рассказывали, что, когда Кирилл Дроздов защищал кандидатскую, один академик сказал, что в этом переполненном учеными конференц-зале, кроме самого Кирилла и этого академика, может, только трое-четверо ион я л и, о чем говорил Кирилл. Что-то совсем новое, непохожее — в алгебре. Бо-ольшой шаг вперед в науке. А когда его диссертация космонавтике послужила, получил и Ленинскую премию. .
— Да что говорить, характер у него...
— Ложь насчет характера,— серьезно опроверг Кирилл,— был на зимовках — не конфликтовал. А здесь? Со всеми отличные отношения. Так кто из троих ваш сын?
— Угадайте.
— Этот?
Кирилл, к моему великому возмущению, указал на Женю. Все рассмеялись. Отец представил нас, подчеркнув, что Женя — выдающийся автомобилист-гонщик, а я мастер фигурного катания.
Об Алеше добродушно сообщил, что он хороший пекарь. Виталий был дома — готовил опару. И хорошо, что его не было: как его представлять? Не подонок же? Бывший студент? Уголовник?
— То-то мне знакомо твое лицо,— сказал Кирилл,— я видел тебя по телевидению. Конечно же, Андрей Болдырев... В паре с девочкой. Марина...
— Марина Шалая.
— Да. Помню. Чудесная девчушка. И как это ты смог бросить спорт после такого-то успеха? Ну, а математикой никогда не увлекался?
— Н-нет, учился по математике на одни четверки. Вот кто у нас математикой увлекается — Алеша.
— Да, это у Алеши хобби! — подтвердил Женя.
— Да бросьте, ребята! — смутился Алеша.
— Помолчи, все равно скажу.— Он — прирожденный математик, может, гений, которому не дали проявиться. Вам дали, а ему не дали, понимаете?
— Нет.
— Андрюша!
— Алеша, помолчи! Он занимается математикой наедине, как пишут стихи. Ведь я просто преклоняюсь перед ним. Прежде всего за то, что он — личность. Он же умеет противостоять любому плохому влиянию. Когда он был маленький и жил с родителями, окружение могло влиять только плохо... Нелегко учиться, когда у тебя болит голова от побоев, когда ты голоден, когда не хватает просто ласки, душевного тепла. Каждый вечер пьянка, брань, побои... И в таких условиях сохранить душу. Алеша привык стесняться людей, которые его всегда недооценивали, вот он и молчит при них. Но при мне он не молчит. И сколько же глубоких мыслей я от него слышал. Вот он сидит с нами, стесняясь: «всего лишь пекарь»! Всего лишь, хотя без хлеба никто из нас жить не сможет. Не знаю, в чем проявится талант Алеши — в математике или в чем другом, может, и в хлебопечении или доброте, но Алексей найдет себя. Вот так-то!
Я наконец выдохся и умолк, чтоб перевести дыхание. Алеша не знал, куда деваться от смущения, но Кирилл вдруг протянул мне через стол руку.
— Спасибо, Андрей! — сказал он, и было видно, что это от всей души. И добавил просто: —Ты хороший парень. Я бы тоже хотел иметь такого друга, как ты или Алеша.
Все повеселели.
— Значит, ты, Алеша, изучаешь по ночам "математику,— удовлетворенно заметил Кирилл,— на чем остановился теперь?
Алеша смущенно взглянул на Кирилла.
— Так ведь самоучкой. Я теперь по профессии...
— Знаю. Но мне хотелось бы знать, что именно ты одолеваешь сейчас. Тебе ведь трудно. Может, я помогу. Посоветую...
Алеша так и просиял от удовольствия.
— Спасибо, Кирилл Георгиевич. Конечно, вы могли бы дать мне совет. Может, я не с того боку захожу. Я сейчас учусь интегрировать, решать в квадратурах обыкновенные дифференциальные уравнения. Начал было изучать векторный анализ и тензорную алгебру, но... умение оперировать с тензорными индексами мне не очень-то дается. Взялся за основы теории функций комплексного переменного, но ничего совсем не понял... Ни в теории группы, ни в методе Лапласа. Рано еще браться за это мне.
Кирилл изумленно переглянулся с отцом и стал расспрашивать Алешу о деталях, потом, поговорив, снабдил его какими-то толстыми трудами по математике. На этом мы распростились до вечера.
У Кирилла Дроздова была такая же просторная однокомнатная квартира, как и у отца, но, отражая индивидуальность хозяина, совершенно не походила на отцову. Общее лишь одно: много книг. Но и книги совсем разные. Я постоял возле стеллажей: физика, математика, космография, кибернетика, воздухоплавание, физиология, психология и театр. На нижних полках журналы: «Квант», «Физиология человека», «Театр» — за много лет,— солидные исследования, монографии, воспоминания артистов и режиссеров.
На свободной от книг стене портреты Эйнштейна, Ландау, Вавилова (но не физика, а Николая Вавилова, генетика), Смоктуновского и поэта Павла Антокольского. И всего один пейзаж, мастерски сделанный,— утро на неведомой планете.
А на одной из полок я увидел в пластмассовой рамочке портрет красивой женщины... Это была фотография моей матери.