Избранное. Том 1

— Сегодня я в твоем распоряжении, Мария Кирилловна! — сказал профессор, прихлебывая чай из большой чашки.— Членам экспедиции «вольно». Пусть отдохнут с дороги денек, осмотрятся. Покажи нам с Тасей свои владения.

— Ладно,— улыбнулась Мария Кирилловна.— Сегодня и мы устроим себе выходной день. Большой праздник у меня...

— Я потом вас разыщу,— сказал Ефрем Георгиевич,— надо заглянуть за Кенжу. Сказывают, что туда рано поутру пробирался Харитон. Сама знаешь...

Мария Кирилловна озабоченно посмотрела на мужа.

— Захвати с собой объездчика...

— Не боюсь я его угроз, Маша.

— Я буду беспокоиться... А мне хочется, чтоб сегодняшний день запомнился праздником.

— Ладно. Поеду с объездчиком.

Ефрем Георгиевич привычно оседлал во дворе лошадь. Мы вышли на крыльцо.

— Папа, возьми меня с собой! — вдруг крикнул Даня и, получив от отца разрешение, ловко вскочил в седло. Оба, улыбаясь, помахали нам рукой и скрылись за деревьями.

— А что это за Харитон? — не выдержав, спросила я, когда мы втроем углубились в тайгу.

— Да браконьер тут у нас есть один,— пояснила Мария Кирилловна, не оборачиваясь: она шла по еле заметной тропе впереди.— Отчаянный парень. Ефрем несколько раз ловил его с поличным.

— А как его фамилия... этого браконьера? — чувствуя, что краснею, спросила я.

— Чугунов.

— Чугунов? — переспросил Михаил Герасимович.— Брат нашего Чугунова?

— Да. Брат Василия.

— Откуда вы знаете...— начала было я...

— Мы же однокурсники,— пояснила Мария Кирилловна.

— Приезжал хоть раз Василий на родину? — поинтересовался профессор.

— Нет. Как ушел из дому, больше не появлялся. Мать ведь его прокляла. Однако помощь от него принимает. Жадные они очень — Чугуновы.

— За что же его прокляла? — почти робко (что на меня непохоже) спросила я. Мне было неловко перед Михаилом Герасимовичем. Скажет: вот, еще любит до сих пор!

— Она ведь староверка, сама-то Виринея Егоровна. В школу и то неохотно отпустила Васю. Покойный муж ее настоял. Он, правда, редко дома появлялся: работал то по сплаву леса, то на золотых приисках. Искал, где больше заработок и посвободнее. Начальства над собой не терпел. Тоже завзятый браконьер. Только тогда не преследовали за это в наших местах. Считалось: тайга — ничья. Когда Василий вступил в комсомол, мать тяжело переживала. А прокляла за антирелигиозную агитацию. Ну, он не суеверный. С Харитоном у них переписка. Василий ему ружье охотничье подарил — переслал с оказией. Не по назначению пошел этот подарок. Денег на ремонт дома присылал. Вообще помогает матери ежемесячно. Посылки шлет. Как он там живет в Москве?

— Кандидат наук...— неопределенно отозвался Михаил Герасимович, так как я промолчала.— Сейчас работает над проблемой ускорения роста деревьев. Поначалу увлекся этой темой, но, кажется, скоро отступит.

— Почему же? Тема грандиозная. Человечество памятник поставит тому, кто ее решит.

— Слишком дальнего прицела... скорого решения не найдешь. Василий Николаевич предпочитает синицу в руки, чем журавля в небе.

С полчаса мы шли молча.

— Вот наши кедровники! — с гордостью произнесла Мария Кирилловна, останавливаясь.

Мы стояли в чистейшем кедровом бору. Сумрачно и прохладно было в нем. Невдалеке просвечивала Ыйдыга. Солнце, проливаясь сквозь мощные темно-зеленые кроны, сыпалось золотыми кружочками на устланную опавшей хвоей землю, прыгало веселыми зайчиками по серым стволам метровой толщины. Невольно я погладила гладкую, толстую кору. Старые это были деревья — может, еще первые русские землепроходцы отдыхали под этими кедрами двести, триста лет назад. Но они еще были в самой поре — цвели и плодоносили. Сильные, здоровые ветви поднимались к небу, словно канделябры. У подножия валялись крупные сухие шишки. Я подняла одну и понюхала.

— Замахиваются на наши кедровники,— пожаловалась Мария Кирилловна.— Еле отстояла вот этот бор. По Ыйдыге будут когда-нибудь города, здесь же богатейшие месторождения руды. Масса теплых целебных источников: будут северные курорты. Все Заполярье можно обслужить. А кедр растет очень долго, медленно...

Лесничиха подвела нас к широкому потемневшему пню.

— Вот спилили кедр... Молнией его убило. Около шестисот лет ему было. Разве можно такую красу на нужды промышленности? Грешно ведь!!! Перед потомками даже стыдно.

Ну и вытаскала она нас в этот день по тайге: ноги уже подкашивались. И как она ориентировалась — ни троп, ни путей.

Пинегина вела нас чуть ли не двадцать километров — показать Михаилу Герасимовичу одну пихту, «не рак ли у нее». Профессор долго рассматривал растрескавшееся утолщение на коре с вывороченными краями и с прискорбием согласился:

— Да, это, к сожалению, раковая опухоль.

Нашли и метастазы: опухоли на ветвях. Круглое, ясное лицо Марии Кирилловны с румянцем, пробивающимся сквозь золотистый загар, омрачилось.

— Придется ее спилить! — сказала она упавшим голосом.

Потом мы пробирались через ядовито-зеленое болото, отмахиваясь ветками от тучи комаров-кровососов, чтоб посмотреть гипертрофию листьев у травмированной лиственницы. Бедняжке обожгли пламенем костра ствол и корни. В результате — ослабление жизнеспособности и вот — болезнь. Профессор бережно собрал в бумажку удлиненную, исковерканную хвою: «Надо будет сделать лабораторный анализ».

Потом мы перебирались по острым, скользким камням через речку Кенжу, впадающую в Ыйдыгу, продирались сквозь колючие заросли, чтоб осмотреть поврежденную молнией молодую сосенку. Мы ходили по тайге до тех пор, пока у меня от голода не свело кишки, а ноги просто подкашивались. Мария Кирилловна сетовала, что не успеет до вечера показать нам естественные возобновления на гари за Лысой горой, а профессор с воодушевлением рассказывал о применении электронных вычислительных машин при лесных исследованиях. (А еще уверяют, будто мужчины больше едят!)

— Какая точность вычислений! — восхищался профессор.— Запрограммировали на машине уравнение Дракина и Вуевского... Тася, вы не забыли это уравнение?

Я ответила довольно мрачно. Когда я голодная, мне не до уравнений.

— Молодец! — похвалил Брачко-Яворский и даже потрепал меня по плечу. Исчерпав более или менее эту тему, Михаил Герасимович стал с тем же увлечением развивать другую: использование в лесоводстве меченых атомов. У меня закружилась голова и стало тошнить, но, по счастью, спасло чувство юмора. Я стала смеяться, а это всегда действует тонизирующе. В четыре часа нас отыскал Ефрем Георгиевич и напомнил об обеде. Еще немножко — и я умерла бы с голоду. Хорошо еще, что мы по дороге «паслись» на ягодниках.

«Далеко мне до них, до этого старшего поколения,— огорченно подумала я.— Вот я не могу интересоваться никакими проблемами, когда пришло время обеда. А эта лесничиха может, и профессор может. Они о себе забудут ради слабой елочки-подростка всего за тремя болотами и четырьмя сопками. В следующий раз возьму с собой хлеба».

После сытного обеда мы все уселись на крыльце. Посуду привычно мыл Даня, а Ефрем Георгиевич бегал ему помогать — вытирал полотенцем тарелки. Мы держали совет уже по вопросам экспедиции. Профессор «подговаривался» к Марии Кирилловне. Он очень хотел, чтобы Пинегина приняла участие в нашей экспедиции.

Надо сказать, что к этой экспедиции готовились ровно два года. Изучали топографические карты района — дикая непроходимая тайга, сплошные белые пятна на карте! — схемы лесхоза, а лесхоз — миллион гектаров!!! Схемы эти были составлены весьма приблизительно — реки, болота, тропы, переправы, труднопроходимые горные хребты.

Вообще работа по лесоустройству в таежных малообжитых местах требует особой выносливости, способности преодолевать любые трудности и в любых условиях находить выход из создавшегося положения. Конечно, умение ходить пешком (и не евши!), переносить на спине тяжести и т. п.

Всем участникам предстоящей экспедиции еще в марте сделали тройную противоэнцефалитную прививку. Нас специально учили, как оказывать первую медицинскую помощь при несчастном случае, укусе змей, заболевании, как откачивать утопленника, что применять при ожогах.