Избранное. Том 1

Скоро наше семейство увеличится еще на одного человека. Мне об этом сказал сам отец. Глаза его искрились такой радостью, будто ему присудили Нобелевскую премию. До меня не сразу это дошло.

Я крепко его обнял. Очень рад за него. Все же, как ни говори, я ведь не родной сын, хотя он очень меня любит, и Андрюшка не родной, хотя папа и его тоже любит. А теперь у него будет родной сын. А может, дочь...

В журнале «Природа», между прочим, я прочел страшнейшую вещь... Журнал как раз под рукой, цитирую: «При сохранении нынешних темпов прироста населения всего через тысячу лет — в 3000 году — на площадь суши, равную странице этого журнала (5 дм2), будет приходиться 75 человек»!

Да, хочешь или не хочешь, но человечеству придется расселиться и на других планетах Солнечной системы.

— Коленька, ты хоть переоденься,— заглядывает ко мне бабушка.

Послушно переодеваюсь. Затем ко мне заходит Таня — показать новое платье. Повертевшись вдоволь, садится рядом со мной. Прижалась кудрявой головой к плечу.

— Коля, это хорошо, что Серега хочет быть лесничим?

— Хорошо.

— Он будет всегда жить в лесу. Я буду ездить к нему в гости. Звонок... Невольно вздрагиваю. Голос Марка. Выбегаю в переднюю. Нина целуется с Валей и бабушкой. От ее рыжих волос в передней становится светлее. Опять звонок...

— Эт-то замечательно! — кричит Ангелина Ефимовна еще на площадке.

Раскатистый баритон Герасимова. Спокойный тенор Николая Ивановича. Басок Селиверстова. Пока все одновременно говорят и смеются, заходя в комнаты, мы крепко обнялись — мой отец и я. Он поздоровел на Баренцевом море. Но виски поседели. Утомленные глаза сияют — рад нас всех видеть.

Первый раз я их вижу вместе в одной комнате, моих отцов. Не чересчур ли милостива ко мне судьба?

Опять звонок. Жена профессора... Казаков идет за ней, улыбаясь, кивая всем головой.

...Чуточку похудела и выросла, большие глаза смотрят напряженно и недоверчиво. Кому же она не доверяет? Спокойно, о как спокойно пожимает мне руку. Рука прохладная, нежная и мягкая. А была горячей, шершавой и крепкой.

Лиза Абакумова, где ты? Это ведь ты стояла на дорожке и с детским сожалением разглядывала на юбке вырванный клок. Это с тобой мы шли по замерзшей Ыйдыге на лыжах, и ты все оглядывалась на меня, безотчетно радуясь жизни. А потом запросто вымыла пол у фельдшера Барабаша. Как ты тогда разрумянилась! Тогда глаза твои смотрели доверчиво и радостно. И это ты стояла рядом в простом черном платьице и честно и прямо протягивала мне свои руки. «Ты будешь моей женой?» — «Буду».

Это тебя я целовал, когда мы прощались навсегда — мы еще не знали, что навсегда. А потом ты написала мне письмо. Я прочел его и несколько часов сидел на каком-то сквере... И река текла надо мною. Тогда у меня была отрезана большая часть легкого, а теперь легкое отросло и даже на рентгене не находят следов операции. Теперь я фактически здоров. Как странно... А рана, которую нанесла ты, никак не зарастает. Очень странно устроено все в этом мире...

После ужина папа попросил скорее убрать со стола, и гости вместе с хозяевами живо перетащили все на кухню. Скатерть сняли, и отец разложил на полированном столе огромную карту Сибири. Все подсели ближе.

— Все дело в том,— весело начал отец,— что этот проект вдвое уменьшает Северный морской путь. Вы представляете? Долгий путь из Лондона, Гамбурга или других европейских портов в порты Тихого океана укорачивается на целых шесть тысяч километров!

— От Мурманска до Владивостока на три тысячи километров,— скромно поправил Женя.

Но отец всегда мыслил глобально.

— Тем самым навигационный период увеличивается в полтора раза. Представляете?

Палец отца, щелкнув по пути Таню, которая от нетерпения чуть не легла на карту, быстро заскользил вдоль Ледовитого океана. Карские ворота, пролив Вилькицкого, бухта Тикси и — вместо пролива Лаптева, Берингова пролива и бухты Провидения — устье Лены, река Алдан, Мая, Северный Уй. Палец дерзко пронзает Джугджурский хребет и выходит севернее Аяна на Охотское море.

— Вы видите, какой грандиозный треугольник суши срезан? — торжествующе вопрошает отец.— Карандаш, черт побери... Коля! Таня!

Таня поспешно протягивает ему карандаш. Отец чертит треугольник.

— Смотрите, вершины треугольника: бухта Тикси, мыс Дежнева, Аян.

Корабли устремляются по третьей наименьшей стороне треугольника в Тихий океан, минуя ледяное Восточно-Сибирское и Чукотское моря, Берингов пролив и Берингово море.

— Эт-то гениально! — охает Ангелина Ефимовна.— Какая экономия времени, средств!

— Вот именно! (Благосклонный взгляд в сторону разрумянившейся, помолодевшей Ангелины Ефимовны.)

— Но ведь вас все же будет лимитировать Ледовитый океан — западная часть пути,— с сомнением замечает профессор Герасимов.

— Чепуха! Пока построят тоннель или канал через Джугджур, к тому времени будут новые, более мощные ледоколы. Можно подогревать морские течения, идущие в Ледовитый океан. Мало ли что можно сделать, если подумать. Сейчас наша задача в том, чтобы найти место выхода через Джугджурский хребет. Я уже договорился с Академией наук: экспедиция утверждена! Не сразу договорился, пришлось поспорить, пришлось взять на себя обязательство выполнить попутно кое-какие исследовательские работы. Договорился я и с Якутским филиалом Академии наук — они нам предоставляют специальный катер. А вот путь, который нам предстоит пройти на этом, вполне комфортабельном современном катере.

Указательный палец опять заскользил по карте.

— Идем по Лене. Затем Алдан. Река Мая. Поищем на ней створ будущей плотины. Она должна подпереть реку до западных склонов Джугджурского хребта. Когда-то я бродил по склонам Джугджура, еще будучи студентом географического факультета. Помнится, там есть место, где горы спускаются до высоты всего семисот метров. Там как раз подходят близко Северный Уй, текущий на запад, и приток Улкана Тогонох, текущий на восток... Придется оставить вещи и провизию на катере и побродить пешочком. Горы довольно крутые, но зато гнуса нет.

Проект мой — только первый шаг в создании Транссибирского пути. Вот бы как я его дополнил... Корабли должны миновать суровый и страшный пролив Вилькицкого. Зачем? Смотрите на карту. Устье Енисея глубокое, удобное для морских судов — не то что мелководная дельта Лены. Корабли с Северного морского пути должны сворачивать именно сюда, в Енисей. Кстати, Карское море мало замерзает! Итак, по Енисею, по Нижней Тунгуске, потом по старому волоку на Чон, на Вилюй...

— А дальше? — перебил Женя.

— Черт побери! Дальше вот путь: Лена — Алдан—Алданское водохранилище — Мая — Майское водохранилище — канал (или тоннель) через Джугджур — Охотское...

— Но мне кажется...— перебил профессор Герасимов.

И тут разгорается жаркий спор. Соседи, наверное, думают, что у нас скандал. А мной вдруг овладевает странное тягостное ощущение, что все это уже было. Именно эта комната, полная книг, цветов и электрического света, спорящие до хрипоты ученые, затихающая Москва за раскрытыми окнами, шуршание автомобильных шин по мостовой.

И было прекрасное, тоскующее лицо Лизы, когда видишь, что человек на пределе, что он разочарован и обманут. И моя боль — это непрекращающееся ни на минуту томление сердца, ожидание любви и горечь несбывшегося. И так же громко и увлеченно говорил отец, воспитавший меня,— вечно молодой, уверенный в себе, большой и красивый, добрый и веселый. И тот, что дал мне жизнь,— простой и странный, легкоранимый, рвущийся на незримую дорогу, которую только он и видит. И приветливое, почти без морщин, лицо бабушки.

В два часа ночи охрипший, усталый, но сияющий отец огласил список тех, кто с ним едет к Джугджурскому хребту. Спросить, желают ли они ехать, он или забыл или не догадался.

Он просто сказал:

— Вот состав экспедиции для вашего сведения. Начальник экспедиции — я. Селиверстов Фома Сергеевич — ботаник. Марк Русанов и Николай Черкасов... гм... едут в качестве рабочих экспедиции. Кок Гарри Боцманов и проводник, завхоз и метеоролог Абакумов. Ну, там рулевые, матросы — это на месте. Кого-нибудь к нам прикомандирует Академия, финансирующая экспедицию.