Наследник

стоял, стараясь побороть волнение. Наконец глубоко вздохнул и осторожно нажал знакомую с

детства, когда-то белую, а теперь желтую от времени пуговку звонка. За дверью послышались

торопливые шаги. Он узнал шаги матери. Дверь открыла еще не старая, но уже совсем седая

женщина. Несколько мгновений она молча смотрела на него. Потом глухо всхлипнув, прошептала

побелевшими губами: "Мальчик мой!" и бросилась к нему в объятия.

* * *

...Прошло несколько месяцев, как Виктор Дружинин вернулся домой. Поначалу он, опираясь на

палочку, с трудом выходил даже во двор посидеть на лавочке. Кружилась голова, подташнивало. Но

он неукоснительно выполнял все самые строгие предписания врачей, регулярно занимался

физзарядкой и даже почти бросил курить.

Сущей пыткой для Виктора были встречи с матерями погибших друзей. Они спрашивали его о

здоровье, желали выздоровления, а сами смотрели на него какими-то пустыми, ввалившимися

глазами. И от этих глаз он не знал, куда ему девать свои глаза. Было мучительно стыдно перед ними

за то, что он вернулся домой, а их сыновья, его друзья, не вернулись. Ему казалось, что они считают

его таким подонком, который в трудную фронтовую минуту прятался за спины своих товарищей...

Стараясь доказать им, что это совсем не так, он стал выходить во двор не в гражданском пиджаке, а в

гимнастерке, к которой мать прикрепила гвардейский значок и пришила ленточки за ранения. Ордена

ему в то время еще не были вручены, потому что первое и второе награждение застали его в

госпиталях.

Но и в таком виде он старался не попадаться им на глаза.

* * *

Виктор часто переписывался со своими друзьями-батарейцами. В одном из писем ему сообщили,

что он награжден орденом Отечественной войны первой степени. Особенно часто он переписывался с

Ириной. В этих письмах они мечтали о встрече после войны. И каждый из них вкладывал в эту мечту

что-то очень желанное и сокровенное...

Но однажды Виктор получил письмо, которое его потрясло и в которое он не хотел, не желал

верить. Письмо было от химинструктора батареи, подруги Ирины. Она писала, что в одном из боев

Ирина была смертельно ранена и, умирая у нее на руках, просила передать Виктору ее последний

привет, "Что я и делаю, скорбя и оплакивая мою дорогую Ириночку", — писала она. Думая об Ирине,

Виктор вспоминал склоненное над ним ее испуганное лицо, глаза, полные слез, слышал обращенные

к нему ее слова, которые она шептала, как молитву. Виктор считал, что в те минуты эти слова спасли

ему жизнь. Гибель Ирины он переживал мучительно и долго.

* * *

...Было раннее, светлое утро. Виктор, как всегда, постелил коврик, раскрыл окно и приготовился

было сделать первый глубокий вздох. Но ... замер от неожиданности. В лучах восходящего солнца он

увидел стройную высокую березу. Он, вместе с другими деревцами, посадил здесь года за три до

войны маленькую березку. Руководила посадкой страстная поборница озеленения, участница

гражданской войны и жена бывшего красного латышского стрелка, толстая и добрая латышка Амалия

— хозяйка знаменитого петуха по имени Педро. Утерев ладонью взмокший от ударной работы лоб и

уперев натруженные руки в могучие бедра, она, наблюдая как работают ребята, проговорила:

— Старайтесь, малчишки, старайтесь. Если каждый московский малшик посадит в свой двор один

красивый деревец, то наша столица Москва будет совсем похож на мой прекрасный Рига. — И,

передохнув самую малость, опять сама бралась за лопату.

...Виктор, не отрываясь, глядел на березку. Редкие желтые листья на тонких оголенных ветвях

напоминали цвестистую кружевную шаль, облегающую ее поникшие плечи, а чуть склоненная

вершина была похожа на грустно опущенную голову солдатской матери, потерявшей на войне сына,

или солдатской невесты, так и не ставшей женой.

"Обелиск! — мелькнула мысль у Виктора. — Живой обелиск ребятам!" — Перед его мысленным

взором поплыли знакомые образы... Он увидел стройного и сильного красавца-грузина Юрку Чхеидзе

по кличке Князь; ловкого и непробиваемого вратаря дворовой команды — Володьку Афанасьева по

кличке Афатик; смелого и всегда готового встать на защиту друга, — Вальку Зубкова по кличке

Цыган; влюбленного в танго, брюки клеш и всех красивых девочек сразу, баяниста Сашку Грибкова

по кличке Гриб; исполнителя, а возможно и тайного сочинителя некоторых из множества нехитрых

задушевных песенок, гитариста Юрку Воробьева. Репертуар Юркиных песенок был разнообразен: и о

морских пиратах, и о девушке в серенькой юбке, и о беспросветной воровской любви, и о

революционном матросе Железняке... Ребята и девчата звали его Воробушком.

Ветви березы зашелестели от легкого порыва ветра. Виктору показалось, что они шепчут их

имена...

* * *

Незадолго перед новогодним праздником Виктор встретил в районном отделении Госбанка, куда

забежал получить очередную месячную пенсию по инвалидности, своего старого друга Илью

Боярского. Виктор слышал, что Илья уже давно вернулся с фронта, тоже списанный "по чистой",

женился на своей Майке и учится в каком-то институте. Но видеться им до сих пор не приходилось,

хотя Виктор и пытался узнать адрес его жены, где он теперь обитал. Они бурно обрадовались встрече

и решили отметить ее в соседнем баре за кружкой пива. По дороге Илья говорил:

— Я два раза забегал к тебе домой, но никого не застал. Один раз записку под дверь подсунул.

Видел?

— Ладно, ладно, боярин, оправдываться будешь в милиции. Я ведь знаю: любимая жена, семейные

заботы, карточки надо отоварить в инвалидном магазине на Горького... Так и быть, прощаю.

Пришли в бар, заняли столик, заказали пиво и уставились друг на друга.

— Не узнаешь? — улыбнулся Виктор. Они рассмеялись и подняли кружки. Сидели и забрасывали

друг друга вопросами.

Постепенно бар стал наполняться посетителями. Большинство из них, судя по гимнастеркам, были

демобилизованными. Официантки быстро сновали между столиками, прижимая к груди тяжелые

подносы с кружками пива и балансируя локтями, как цирковые канатоходки. Многие из

присутствующих, увидев Илью, приветствовали его поднятым к виску кулаком:

— Салют!

Виктор удивленно спросил:

— Откуда все они тебя знают?

— Я — профком. Сегодня стипендия, вот они и пируют.

В баре становилось шумней. За одним "из столиков трое ребят негромко пели:

В первые минуты бог создал институты,

И Адам студентом первым был,

Он был парень смелый, ухаживал за Евой,

И бог его стипендии лишил...

Виктор улыбнулся:

— Веселые у вас ребята.

— Давай к нам, не ошибешься, — сказал Илья. — Экономист, брат, это сила. Сам Маркс, между

прочим, тоже был экономистом.

— И его товарищ Энгельс? — засмеялся Виктор.

— Вот именно!

Рядом за столиком громко спорили. Виктор прислушался. Парень с орденом Красной Ззезды на

гимнастерке доказывал своему соседу:

— Закон стоимости в преобразованном виде? Это же чепуха на постном масле. Зачем

преобразовывать Карла Маркса? Закон есть закон. Что значит в "преобразованном виде"? Тогда и

средства производства в "преобразованном" и средства потребления? Чушь! Я бы в молотки взял

наших профессоров!

Его собеседник, протирая очки, говорил:

— Ты, Колька, однако... того.., по политэкономии... хромаешь, брат, на обе ножки...

— Да брось ты! — отмахнулся Колька, — начитался всякой муры. Надо быть творческим

человеком... думать надо... Понял?

Виктор повернулся к Илье, кивнул головой в сторону спорщиков:

— Ученые, профессоров критикуют. .