Наследник

сидели вместе за этим столом! — вздохнула Анна Семеновна. — И бог знает, когда еще раз так

придется...

Георгий Николаевич пришел домой в приподнятом, настроении. Увидев накрытый стол, широко

развел руки и улыбнулся:

— Вот это по-нашенскому, по-сибирски.

— Но сначала твой подробный отчет, — сказала Анна Семеновна, усаживаясь во главу стола, — а

то у сына уже давно слюнки текут.

— У меня, между прочим, тоже, — заметил Георгий Николаевич, усаживаясь на свое обычное

место, по левую руку от хозяйки.

Нарочито, не торопясь, наполнил свою рюмку и торжественно объявил:

— Спешу Вам доложить, что сегодня имел честь пожать руку. . товарищу Сталину.

— Сталину? — сделала большие глаза Анна Семеновна.

— Самому Сталину? прошептал Виктор.

— Как ты думаешь, — обратился Дружинин к Анне Семеновне, — нашему знатному лекальщику

можно налить по этому случаю несколько капель?

— Можно, можно, — нетерпеливо проговорила она, но ради бога, не тяни.

— Все будет доложено самым добросовестным образом, — сказал Георгий Николаевич, — но

давайте начнем нашу трапезу, ибо через час я должен быть у наркома и сегодня же вылететь обратно,

— с этими словами он чокнулся с Виктором и тут же выпил свою рюмку.

Он сейчас немножко лукавил, ему просто очень хотелось поскорее снять нервное напряжение и

расслабиться.

— В Кремль мы прибыли ровно в двенадцать ноль-ноль, — начал он.

А дальше последовал подробный рассказ, иногда даже в лицах, с поглаживанием несуществующих

усов и грузинским акцентом.

— В конце беседы он пожал нам руки и пожелал успеха, закончил Георгий Николаевич и спросил:

— Ну, как? Впечатляет?

Виктор был в восторге от всего услышанного. Что же касается Анны Семеновны, то она,

помолчав, вздохнула:

— Все это, конечно, впечатляет. Но увы, в свое время он сердечно пожимал руки и даже

похлопывал по плечу очень многих...

Виктор с неудовольствием взглянул на мать, — он понял о чем она, но не одобрял ее намека.

Георгий Николаевич тоже, конечно, ее отлично понял, но и ему не хотелось сейчас об этом думать:

— Не надо, Аня, — проговорил он. — Не надо! Не время! — Он поднял последнюю рюмку: —

Пусть скорее придет наша Победа!

Потом они говорили о своих семейных делах.

— Ты не меняешь своего решения? — спросил Георгий Николаевич, обращаясь к Виктору. —

Может быть поедешь с мамой ко мне, а уж потом в армию?

— Нет, отец, — сказал Виктор, — не для этого я писал заявления военкому, чтобы потом убегать.

Виктор ожидал и опасался этого разговора. Анна Семеновна всплакнула:

— Он не хочет ничего слушать. Никакие мои доводы не действуют.

Она с надеждой посмотрела на мужа, ожидая его поддержки. Но Георгий Николаевич, взглянув на

нахмуренное лицо Виктора, вздохнул и промолчал.

Прощаясь, они говорили друг другу бодрые слова. Обнимая и целуя сына, Георгий Николаевич

сказал:

— Держись, Витек! И в воде мы не потонем, и в огне не погорим! Правда, мать? — обернулся он к

жене.

Она смотрела на мужа и сына глазами полными слез, потом тихо прошептала:

— Дай-то бог, чтобы было так...

— Ты помнишь наш уговор? — спросил Георгий Николаевич у Виктора.

— Конечно! — ответил Виктор. — Доставить маму до вагона в целости и сохранности.

— То-то, — погрозил пальцем Георгий Николаевич. — Мать, ты слышишь? — он говорил это

бодрым голосом, чтобы сгладить горечь расставания.

— Слышу, — прошептала она, — слышу.

И, не выдержав, бросилась ему в объятья.

...Вечером она сказала Виктору: — Я пойду с тобой на завод.

— Но ведь тебе сегодня разрешили...

— Нет, нет! Я пойду с тобой. Я не могу быть здесь сейчас одна. Там, с людьми, будет легче.

* * *

Совещание у наркома было долгим и бурным. Но они нашли резервы, чтобы изготовить опытную

партию новой продукции досрочно. Довольный нарком отправился с докладом в Кремль, а Дружинин

со своими коллегами — на аэродром. Самолет наркома к утру доставит их в Челябинск, откуда они

разъедуться по своим заводам.

* * *

Прошло еще долгих пять месяцев, прежде чём пришла заветная повестка из райвоенкомата. За это

время Виктор опять не раз всерьез подумывал о побеге на фронт. Но его сдерживало присутствие

матери, он не мог нанести ей такого предательского удара, даже когда получил письмо от Пургена,

который уже был в запасном полку и горячо звал Виктора к себе.

Но вот наконец наступил долгожданный день.

Анна Семеновна и Маша провожали его на Павелецком вокзале. На перроне было людно и

суетливо. У дверей и окон вагонов слышались и бодрые напутствия, и откровенные всхлипывания, и

клятвенные заверения в вечной любви и верности.

— Пиши, Витенька, чаще, — быстро говорила Анна Семеновна, — и никогда не теряй головы! Ты

слышишь? На фронте надо иметь холодный рассудок. Война — это не игра в казаки-разбойники! Ты

меня понимаешь?

— Конечно, мама.

— Но почему же ты улыбаешься?

— Можно подумать, что ты сама всю жизнь провела в боях и походах, — засмеялся он, прижимая

ее к своей груди.

— О! Какой же ты еще ребенок! — прошептала она.

Маша молча стояла рядом и почти не мигая, смотрела на Виктора.

Неожиданно по радио хрипловатый и совершенно равнодушный ко всему на свете женский голос,

объявил отправление. Проводница захлопнула свой черный клеенчатый "талмуд" и громко объявила:

— Товарищи-граждане! Поезд отправляется! Отъезжающие быстренько в вагон!

— Быстренько! — Анна Семеновна порывисто прижала голову Виктора к груди. Он поцеловал ее

и стал осторожно высвобождаться из ее дрожащих рук.

Ему помогла Маша, испуганно воскликнув:

— Ой, поезд тронулся!

Только после этого Анна Семеновна очнулась и выпустила Виктора, который тут же попал в

объятия Маши:

— Пиши чаще! Буду очень ждать! — быстро шептала она, — буду всегда тебя очень ждать!

Виктор поцеловал ее в соленую от слез щеку и вскочил на подножку вагона.

Анна-Семеновна и Маша долго шли по перрону за поездом, натыкаясь на других провожающих,

посылая Виктору прощальный привет простертыми к нему и небу ладонями. Он тоже долго махал им

кепкой и вошел в вагон лишь после того, как их две маленькие фигурки слились с другими, а потом

растворились вместе с ними в серой дымке. Уже дробно стучали колеса, в окнах вагона замелькали

столбы, будки стрелочников, шлагбаумы. Пассажиры стали обживаться, кто-то стелил постель, кто-то

собирался ужинать, из соседнего купе послышалось щелканье фишек домино. Виктор почувствовал

усталость. День был суматошным. Сначала проводы в цехе, напутствие Андреича и первый в его

жизни полный стакан водки за Победу. Потом проводы дома, правда без водки, но тоже с

напутствиями и что хуже всего — со слезами.. Виктор постелил постель, залез на свою вторую полку,

закутался в одеяло, согрелся и сразу уснул.

* * *

Проводив Виктора, Анна Семеновна и Маша приехали на Ордынку.

— Ты, Машенька, немножко помечтай здесь на диване, — сказала Анна Семеновна, — а я

поставлю чайник и приготовлю что-нибудь на ужин.

— А я пока заведу его любимую пластинку. Можно? — спросила Маша.

— Ну, конечно, — погладила ее по плечу Анна Семеновна, — ты имеешь в виду "Брось сердиться,

Маша, ласково взгляни"? — грустно улыбнулась она.

— Да, — смущенно ответила Маша, — но, может быть... она Вам не нравится? Тогда можно...

другую.

— Ну, что ты, что ты! — воскликнула Анна Семеновна, — это и моя любимая! У меня с ним

совершенно одинаковый вкус...

Потом они пили чай и тихо беседовали, вспоминая мирные дни, школьные проделки Виктора и его

друзей. Маша вспомнила их дуэт на вечере самодеятельности, после которого его нарекли Маркизом.