Моя итальянская возлюбленная

— Ты куда? — спросил Анатолий, стоило мне подняться на ноги. — Ты это… давай еще сходи, а потом мы каких-нибудь девочек выпишем.

— Денег нет, старик, — вежливо заметил я. — Ты только приехал, а я послезавтра уезжаю.

— Ну, блин, тогда тебе придется ночевать в коридоре, потому что я-то уж точно сегодня кого-нибудь захомутаю.

Вот только этого мне и не хватало! Этому жлобу даже в голову не пришло «угостить» меня девушкой за свой счет, хотя уже пьян, как змий. Своих денег у меня оставалось немного, а ведь я еще хотел сводить Джулию в ресторан и сделать ей какой-нибудь запоминающийся подарок. А что, если я куплю ему еще одну бутылку, чтобы он нажрался до полной утраты своей половой боеготовности?

Я быстро принял душ и переоделся в белые штаны и белую рубашку. Размышляя, как поступить, если вечерняя встреча с Джулией почему-либо не состоится, я на лифте спустился вниз — телефона в моем номере не было, — прошел мимо портье и, выйдя на улицу, купил сигарет в табачной лавке, расположенной рядом с газетным киоском, справа от входа в пансион. Распечатав пачку и закурив, я несколько раз задумчиво прошелся вдоль стены, стараясь протрезветь и размышляя о том, что скажу Джулии. Вот пьяный боров! Все-таки влил в меня грамм сто пятьдесят водки, так что теперь мысли слегка путаются. Да еще словаря под рукой нет… стоп, я же оставил свою сумку у Джулии! А, ну тогда меня неизбежно ждет приглашение и волноваться нечего.

Но я все равно волновался, входя в просторную, ярко освещенную телефонную будку. Какой контраст с тесными и неудобными московскими телефонами! Так, сначала я скажу «buona sera», затем «sono io», ну а дальше, как получится. С Богом!

И тут я вдруг понял, что еще немного — и я или разнесу эту будку вдребезги, или упаду в обморок! Всего несколько минут назад я выбросил пустую пачку, на которой был записан телефон Джулии, в уличную урну! Какой идиот, Боже, какой идиот! И ведь хотел же переписать этот телефон куда-нибудь в другое место, но все не было времени, да еще этот боров напоил. Но тогда адрес… и тут я буквально похолодел от ужаса, почувствовав себя еще хуже. Да вот вы сами сейчас, не заглядывая назад, попытайтесь вспомнить название площади, которое упоминается в шестнадцатой главе, там, где я описываю нашу поездку к Джулии. Помню, что это имя какого-то мужика — то ли Марчелло, то ли Марио…а, может, Маурицио? Нет, сегодня ночью я, кажется, точно повешусь!

Шатаясь от душевного потрясения, я еле выбрался из будки и заковылял обратно, ко входу в пансион. Урна стоит слева от входа, она такая большая и зеленая, в виде цилиндра с тупым конусом на конце. Искать ее не пришлось, но вот извлечь из нее что-либо было невозможно — большое прямоугольное отверстие имелось только сбоку. Я сунул туда руку, но ничего не нащупал, кроме пустоты, — весь мусор был где-то внизу. Пока я, уподобившись московскому бомжу, шарил рукой, из подъезда вышла элегантная супружеская пара средних лет. С недоумением посмотрев на меня, они повернули в другую сторону.

Я отшатнулся, прислонился к стене и вновь закурил. Мне хотелось плакать, биться головой о что-нибудь твердое и проклинать себя последними словами. Вспомнить телефон было нереально — я его, собственно говоря, и видел-то мельком, взяв пачку из рук Джулии и тут же бережно спрятав ее в карман.

Тут мне пришла в голову одна мысль, и, отбросив окурок, я вошел в вестибюль и приблизился к стойке портье. Он доброжелательно посмотрел на меня, но стоило мне открыть рот, как я понял, что ничего не смогу объяснить. Как по-итальянски мусорный бак? Как спросить, когда приезжают мусорщики? Видя, что меня не понимают, я пробормотал «uno momento», бросился к лифту и, поднявшись на пятый этаж, разыскал комнату гида. Самое забавное, что и эта Нина тоже была несколько навеселе, и потому далеко не сразу поняла, чего я от нее хочу.

Наконец я уговорил ее спуститься вниз, мы подошли к портье, и после нескольких минут переговоров она перевела мне, что опустошать урну приезжают обычно в шесть утра.

Пока мы разговаривали, дверцы лифта снова отворились и в вестибюле появился Анатолий.

— А вот ты где! — заорал он, пьяно икнув. — Я все жду, жду, подумал — может кого отделать надо?

Во всей этой сцене самым комичным было выражение лица портье — невозмутимого итальянца средних лет, — на которого с трех сторон дышали классическим русским перегаром.

— Кстати, мадам, — продолжал Анатолий, обращаясь к нашей даме, — а где тут поблизости какой-нибудь бар?

— Баров тут много, — ответила она, — но я вам, мальчики, советую сходить лучше на дискотеку. Развеетесь, с девушками познакомитесь…

— Годится! — тут же согласился Анатолий. — А где это?

— Тут, за углом. Виа Сан Никола де Толентино. Да вы не ошибетесь, там яркая вывеска.

— Пошли?

Я обреченно кивнул. Делать было все равно нечего, а переживать в одиночестве хуже всего.

Мы вышли из пансиона, свернули направо, и, немного пройдя по ярко освещенной улице, увидели вдалеке надпись на английском — Notorious. Анатолий подобрался и шел довольно бодро. Плата за вход была весьма приличной — тридцать пять тысяч лир, но, как объяснил швейцар, сюда входит и одна выпивка.

В принципе все дискотеки одинаковы — большой зал, светящийся шар над головой, гремящая музыка и стойка бара — здесь их было даже две, одна напротив другой. Первым делом мы направились именно туда, отоварили нашу выпивку, а затем сели на табуреты и стали осматриваться. Народу было много — естественно, молодежь, и, естественно, стройные итальянки с распущенными волосами, в коротких юбочках или обтягивающих джинсах. О, как они плясали, переступая своими чудными ножками, покачивая бедрами и вскидывая руки, чтобы отбросить мешавшие волосы! Анатолий повернулся спиной к стойке, опершись на нее обеими локтями, и, закусив сигарету, принялся по-хозяйски рассматривать ближайших девушек. Но я обратил внимание и на ребят, поразившись тому, как просто и непринужденно они держатся. Здесь не было жлобов и пьяных хамов, которые готовы немедленно пригласить непонравившегося им человека «выйти поговорить» и которые составляют основную часть посетителей российских дискотек. Все вели себя просто, мило и весело — и отсутствовали те самые агрессивность и жлобство, которые, по моему мнению, являются попыткой скрыть собственную ничтожность и неуверенность.

Впрочем, один жлоб там все-таки был, конечно, я имею в виду Анатолия. Он заказал нам еще по одной выпивке, затем, хотя я уже больше не пил, еще по одной. Наконец его развезло и он, спустившись с табурета, замешался в толпу танцующих, небрежно раздвигая их своими круглыми плечами и явно подбираясь поближе к намеченной жертве. Расталкиваемые им итальянцы возмущенно оглядывались, но он не обращал на это внимания, выделывая какие-то дикие кренделя возле высокой блондинки в короткой кожаной юбке и черной, безрукавной блузке, плотно обтягивающей рельефный бюст.

Я наблюдал за ним издали, чувствуя, что ничего хорошего из этого не выйдет. Анатолий попытался заговорить с блондинкой, но она небрежно улыбнулась и отрицательно покачала головой в знак того, что не понимает. Тогда он повернулся ко мне, махнул рукой и заорал по-русски:

— Эй, писатель, иди сюда, переведи!

Уловив неприязненные взгляды окружающих, я осторожно слез с табурета и постарался замешаться в толпу так, чтобы находиться как можно дальше от Анатолия и при этом не терять его из виду. Типичный Ноздрев — то есть та историческая личность, которая спьяну обязательно попадает в историю. А ведь когда-то и я был таким же, поэтому подавляющее большинство воспоминаний молодости приходится начинать со слов: «Однажды мы нажрались и…»

Анатолий повертел головой и, не увидев меня, снова стал приставать к блондинке, причем делал он это следующим образом: достал из внутреннего кармана своей кожаной куртки пачку долларов и принялся махать ими перед носом удивленной девушки. «Хорошо еще, если она окажется шлюхой, — успел подумать я, пробираясь поближе к выходу, — а если нет?»