Страница 98 из 99
— Что все это значит? — спросила она с недоверием и недоумением.
— Видишь ли, мне трудно все объяснить, — признался я. — И возможно, просьба моя покажется тебе странной, но я уверяю тебя, что это поможет нам отсюда выбраться.
— Так что же я должна делать? Убить тебя?
— Страшно смешно, — процедил я сквозь зубы. — Если будет время, я еще покатаюсь по полу от смеха. Но пока этого времени у меня нет. Ты видишь чашу на полу? В нее налит только старый добрый коньяк. И ты должна сесть на нее.
— Что-что я должна?
— Сесть на нее, — спокойно повторил я. — В настоящий момент он холодный… Я имею в виду коньяк. А твой зад согреет его, и через какое-то время он будет иметь комнатную температуру.
— Я и раньше слышала о разных диких шутниках. Но тебе полагается за это диплом первой степени!
— Я говорю серьезно.
— Ты опасный сумасшедший! — сердито прошипела она.
— С холодным коньяком ничего не выйдет.
— О, Бог ты мой! — выдохнула Джулия. — Я слышала о людях с причудами, но с таким встречаюсь в первый раз. Это превосходит все!
— Заткнись! — набросился я на нее.
Разумными уговорами здесь, видимо, добиться было ничего нельзя. Поэтому я схватил Колетт одной рукой за плечи, а другой — под коленки и посадил ее на чашу.
Раздался шлепающий звук. Колетт пронзительно вскрикнула и попыталась выбраться из сосуда. А так как коньяк проливать было нельзя — у нас его больше не было, — то я уселся верхом на ее бедра и крепко держал ее руки за спиной.
— Сейчас пойдет пар! — благоговейно заметила Джулия. — И пары коньяка сорвут их обоих с чаши…
— Раньше он не был таким, — самодовольно заявила Мэнди. — Видимо, он стал импотентом после того, как я бросила его.
— Отпусти меня! — выла Колетт. — Ты развратник!.. — И укусила меня в мочку уха.
— Я только хочу, чтобы ты тут немного посидела, — прокряхтел я.
— Мне холодно! — вскричала она. — И ко всему прочему так сидеть неприлично!
— Если мы не согреем коньяк, он не загорится, — объяснил я.
— За кого ты меня, черт возьми, принимаешь? — не сдавалась она. — За рождественский торт?
Ее зубы снова подобрались к моему уху. Я попытался отклонить голову в сторону, и она своими зубами сорвала мне кожу. Боль была ужасная.
— Если нам удастся поджечь коньяк, то мы сможем его отнести к окну и поджечь занавески! — простонал я. — И если вы обе поднимете свои задницы с кровати и поможете набросать у окна простыни, одеяла и другие хорошо горящие предметы, то вы окажете мне большую помощь.
— Ты что, хочешь поджечь дом? — Колетт так уставилась на меня, что глаза ее, казалось, вот-вот выскочат из орбит.
— Полый кирпич не очень-то хорошо воспламеняется, — нетерпеливо сказал я. — Нам просто нужно привлечь внимание охранников. Собаки близко к огню не подбегут, и, кроме того, их удержат охранники. Особенно если они увидят, как из окна выпрыгивают голые девушки, чтобы спастись.
— Эта комната находится на втором этаже, — испуганно сказала Джулия.
— Не играет никакой роли, — буркнул я. — Вы будете прыгать, договорились?
— Прямо в руки охранников, которые снова отведут нас в дом, — возмутилась Джулия. — Великолепная мысль!
— Мы должны их чем-то отвлечь. Не забывайте об этом. Мы должны устроить маленький переполох внутри дома и снаружи.
— И что потом? — спросила Мэнди.
— Об остальном я еще не подумал, — признался я. — Но самое главное — начало.
— Более идиотских слов я еще никогда не слышала, — заявила Джулия. — Я в этой игре не участвую.
— О’кей! — Я глубоко вздохнул. — Я не хотел вам рассказывать, потому что это очень жестоко, но вы мне не оставляете выбора.
— Что рассказывать? — насторожилась Мэнди.
— Они собираются впустить сюда в полночь всех охранников, чтобы все по очереди насиловали вас, пока с вас не слезет кожа. А если этого окажется недостаточно, Курт позаботится и об остальном.
Джулия так высоко прыгнула с кровати, словно ее крокодил укусил в зад.
— Не сиди, как глупая гусыня! — набросилась она на Мэнди. — Помоги мне перенести постельное белье к окну!
Внезапно все уверились в правоте моих слов, даже Колетт. Когда я встал, она послушно осталась сидеть на чаше, словно увидела в этом свое призвание.
— Пол, — тихо сказала она, — я хотела бы все знать. Значит, мы разожжем костер, охранники увидят его и примчатся сюда. И тогда мы выпрыгнем из окна, так?
— Приблизительно. Если говорить точно, то выпрыгнут только Мэнди и Джулия.
— А что со мной?
— Ты будешь мертва, — медленно произнес я.
— Что?!
— Ну да, ты должна притвориться мертвой, — сказал я. — Пока здесь будут те, кто прибежит сюда, чтобы их обмануть.
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь…
— Я тоже надеюсь.
С огромной кровати уже были сорваны все простыни и одеяла. Я кинул матрац на пол и потащил его к двери. Потом поковырял в нем пальцем, пока мне не удалось прорвать дырочку. Матрац был набит искусственными волокнами, которые толком и гореть-то не будут, а только чадить.
— Как там у нас коньяк? — спросил я Колетт.
— Теперь уже не кажется холодным.
Джулия и Мэнди стояли у кучи одеял и простыней, которые они нагромоздили у окна, и внимательно наблюдали за мной.
— Мы действительно должны выпрыгнуть из окна? — нервно спросила Мэнди. — Мне не очень хотелось бы, чтобы в мои пикантные места впились осколки стекла.
— Возможно, ты и права, — согласился я. — Может быть, лучше разбить стекла, а вы просто будете стоять рядом и кричать во всю глотку.
— Я начинаю спрашивать себя, а не предпочесть ли лучше смерть…
— Чему? Сюда ворвутся охранники и спасут нас…
Наконец послышался голос Колетт:
— Мне долго еще сидеть, Пол? Я боюсь, что чаша разрежет мне весь зад.
Я помог ей подняться и осмотрел ее зад. На нем красовался красный круг, а вокруг шли лиловые подтеки.
— Сенсационный рождественский подарок! — рискуя навлечь на себя гнев одалисок, провозгласил я. — Задница, выдержанная как старое вино и настоенная на коньяке.
Я поднес к чаще горящую спичку, и коньяк вспыхнул ярким голубым пламенем. Потом я взял пучок матрасной набивки, подержал его над огнем, пока волокна не начали чадить, и сунул их обратно в матрац. Облако едкого дыма поднялось к потолку, получилось нечто вроде дымовой завесы. Я схватил стул и ножками выбил четыре оконных стекла. Потом поднес чашу с горящим коньяком к куче одеял и простыней и поджег ее. Через несколько секунд все вокруг полыхало жарким огнем, даже занавески.
— О’кей, мои милые! Теперь начинайте кричать!
— А что делать мне? — хмуро осведомилась Колетт, словно я исключил ее из программы удовольствий.
— Ты мертва, — безжалостно сказал я. — Задохнулась от дыма.
— Это, похоже, уже не шутка. — Она сильно закашлялась.
Я отвел ее в сторону от двери и уложил на пол, спиной ко входу.
— Попытайся расслабиться,— сказал я и тоже сильно закашлялся.
— Расслабиться? — Ее лицо судорожно скривилось. — Я же здесь задохнусь, ты, умник!
Едкий дым быстро наполнил всю комнату. Дышать становилось все тяжелее. И кроме того, стало жарко. Постельное белье горело весело, пламя почти достигло потолка, и крики девушек казались вполне естественными.
«Не совершил ли Донован ошибки?» — подумал я. У меня на это нашлось лишь одно утешение: если я совершил, то теперь было поздно что-либо исправлять. Поэтому я остался стоять у двери, прижавшись к стене, и выжидал.
Пот лил у меня по лицу, в комнате стало невыносимо жарко, и я не мог подавить свой кашель. Дым подействовал и на девушек, стоявших у окна, их крики прерывались приступами кашля. Колетт, лежавшей на полу, было все же немного легче.
Где-то в доме я услышал возбужденные голоса людей, а потом три глухих взрыва. В следующее мгновение ключ повернулся в замке, и дверь распахнулась.
Несколько секунд никто не входил.
Потом появилась рука, державшая пистолет. Я схватил ее за запястье обеими руками, приложив всю свою силу. В следующее мгновение, резко повернувшись, я рванул обладателя руки на 180 градусов так, что он описал дугу и грохнулся о стену. Было слышно, как что-то неприятно хрустнуло и треснуло. Я отпустил руку, и человек упал на пол. Я нагнулся, чтобы посмотреть, кто это, и увидел Диборна. Очки его разбились, а лицо было залито кровью.