Герой Веков

Она казалась теперь… бессмысленной. Как время от времени и все остальное. Сэйзед старался об этом не думать. Но мысль засела в сознании – невыносимая мысль, от которой невозможно было избавиться. Он чувствовал себя недостойным метапамяти. Насколько террисиец знал, он был последним выжившим ферухимиком. Он не имел возможности отправиться сейчас на поиски других, но за целый год в земли Эленда больше не пришел ни один беженец из числа хранителей. Остался только Сэйзед. И, как все террисийские дворецкие, в детстве он перенес кастрацию. Передававшийся по наследству дар ферухимии, по всей видимости, умрет вместе с ним. Террисийцы сохранят малую долю былых возможностей, но, принимая во внимание усилия Вседержителя по уничтожению ферухимии и гибель Синода, надеяться было не на что.

Сэйзед везде возил с собой тщательно упакованную метапамять, но не использовал. Он сомневался, что когда-нибудь снова прибегнет к ее помощи.

– Ну? – Бриз поднялся и, подойдя к окну, выглянул наружу. – Ты не расскажешь мне о какой-нибудь вере? Что бы ты мог выбрать? Ту, где верующие рисовали карты, возможно? Или ту, где поклонялись растениям? Наверняка ты знаешь о каком-нибудь народе, который поклонялся вину. Это бы мне подошло.

– Пожалуйста, лорд Бриз. – Сэйзед глядел на город. С неба, как обычно, падал пепел. – Я не хочу об этом говорить.

– Почему? – удивился гасильщик. – С чего бы это вдруг?

– Если бог существует, лорд Бриз, отчего, по-вашему, он позволил Вседержителю убить стольких людей? Думаете, он бы допустил, чтобы мир стал таким, каков он сейчас? Я никогда не буду учить вас или кого-то еще вере, которая не дает ответов на эти вопросы. С меня хватит.

Сэйзед прикоснулся к своему животу. Слова гасильщика причинили ему боль. Заставили мысленно вернуться на год назад, в тот ужасный день, когда погибла Тиндвил. Когда Сэйзед дрался с Маршем у Источника Вознесения и чуть не погиб сам. Даже сквозь одежду он чувствовал шрамы там, где инквизитор ударил его горстью металлических колец, которые пронзили кожу и едва не убили.

Чтобы спасти свою жизнь и исцелить тело, Сэйзед воспользовался ферухимическими силами, собранными в этих самых кольцах. Кусочки металла остались внутри, но чуть позже террисиец собрал в метапамять немного здоровья и обратился к хирургу, который их вытащил. Несмотря на протесты Вин – она считала, что такой резерв был бы выгоден, – Сэйзед опасался, что металл и плоть плохо сочетаются друг с другом. Кроме того, он просто хотел от них избавиться.

Бриз повернулся к окну.

– Ты всегда был лучшим из нас, Сэйзед, – заметил он негромко. – Потому что верил.

– Простите, лорд Бриз. Я не хотел вас разочаровывать.

– О, ты меня не разочаровал! Просто я тебе не верю. Ты не создан для того, чтобы быть безбожником, Сэйзед. Предчувствую, что ничего у тебя не выйдет – да и не к лицу тебе такое. Все в конце концов как-то образуется.

Сэйзед снова посмотрел в окно. Для террисийца он считался дерзким, но даже ему не хотелось продолжать спор.

– Я тебя так и не отблагодарил, – сказал вдруг гасильщик.

– За что, лорд Бриз?

– За то, что не дал мне окончательно замкнуться в себе. За то, что год назад заставил меня встать и идти дальше. Если бы не ты, не думаю, что я смог бы когда-нибудь справиться… с тем, что случилось.

Сэйзед кивнул. В голову пришла горькая мысль, которую он не мог произнести вслух: «Да, мой друг, ты видел смерть и разрушение. Но женщина, которую ты любишь, жива. Я бы тоже вернулся, если бы она была со мной. Я бы снова стал прежним, как и ты».

Оба собеседника повернулись на звук открывшейся двери.

Одинокий секретарь внес изукрашенный лист пергамента. Король Лекаль подписал договор. Подпись стояла в нижней части листа – в щедро отведенном для соответствующих целей пространстве, но выглядела при этом маленькой и какой-то судорожной. Король признал свое поражение.

Положив договор на стол, секретарь удалился.

Каждый раз, когда Рашек пытался что-то исправить, получалось только хуже. Ему пришлось изменить все растения, чтобы они смогли существовать в новом суровом мире. Но теперь люди не могли их есть. Кроме того, пепельные дожди вызывали болезни, заставляли постоянно кашлять, как кашляют рудокопы, которые слишком много времени проводят под землей. И потому Рашеку пришлось изменить еще и весь людской род.

5

Эленд опустился на колени возле мертвого инквизитора, избегая смотреть на то, во что превратилась его голова. Подошла Вин, и он заметил рану на ее предплечье. Сама она, как обычно, почти ничего не чувствовала.

Войско колоссов спокойно стояло вокруг. Эленд все еще не привык, что может контролировать этих тварей. Прикосновение к ним, даже мысленное, казалось ему чем-то… скверным. Но другого пути не было.

– Что-то не так, Эленд, – заметила Вин.

Он повернулся, по-прежнему стоя на коленях возле трупа.

– Что? Думаешь, где-то рядом есть еще один?

Вин покачала головой:

– Я не об этом. Ближе к концу инквизитор двигался слишком быстро. Никогда не видела человека – даже алломанта, – способного на такое.

– У него, видимо, был дюралюминий. – Эленд отвел взгляд.

На некоторое время им с Вин удалось сохранить преимущество в виде металла, о котором не знали инквизиторы. Судя по последним донесениям, преимущества у них больше не было.

К счастью, оставался еще электрум. Вообще-то, за него следовало благодарить Вседержителя. Как правило, алломант, который поджигал атиум, становился почти неуязвимым, с ним мог сражаться только другой алломант, обладающий запасом того же металла. Электрум не наделял алломанта способностью заглядывать на несколько мгновений в будущее, как атиум, но давал защиту против такого предвидения.

– Эленд. – Вин опустилась рядом. – Это был не дюралюминий. Даже он не способен наделить инквизитора подобной скоростью.

Эленд нахмурился. Он видел инквизитора лишь краем глаза, но был уверен, что не так уж быстро тот на самом деле двигался. Вин иногда становилась чрезмерно подозрительной и во всем усматривала только худшее.

И частенько оказывалась права.

Вин протянула руку и одним движением разорвала одеяние инквизитора по швам. Эленд отвернулся:

– Вин! Уважай мертвых!

– Не испытываю никакого уважения к этим тварям. И никогда не буду испытывать. Ты видел, как он пытался убить тебя одним из своих собственных штырей?

– Да, и впрямь получилось странно. Возможно, он понял, что не успевает дотянуться до топоров.

– Посмотри-ка сюда.

Эленд так и сделал. Штыри инквизитора располагались в обычных местах – по три в ребрах, с каждой стороны. Но… имелся еще один, подобного которому Эленд еще ни разу не видел. Штырь пронзал грудную клетку насквозь.

«Вседержитель! – подумал Эленд. – Эта штука проходит прямо через его сердце! Как можно после такого выжить?»

С другой стороны, если два штыря в голове не убивали инквизитора, то еще один в сердце тоже вряд ли мог это сделать.

Вин выдернула штырь – Эленд поморщился – и принялась разглядывать его, хмуря брови.

– Пьютер.

– Уверена? – уточнил Эленд.

Она кивнула:

– Значит, штырей всего десять. Два в глазницах, один между лопатками – все из стали. Шесть между ребрами, из них два стальных и четыре бронзовых. И вот этот, из пьютера. А еще не забудь про тот, которым он пытался убить тебя. Вроде тоже из стали.

Эленд изучил штырь, который Вин держала в руке. В алломантии и ферухимии разные металлы использовались для разных целей, и он мог лишь предполагать, какое значение вид металла имел для инквизиторов, раз уж штыри были неодинаковыми.

– Или они вовсе не алломантией пользуются, а… чем-то еще.

– Надо разрезать ему желудок и посмотреть, есть ли там атиум. – Вин поднялась, сжимая штырь в руке.