Алое восстание

Костяной на ощупь круг со стрелой, знак алых, нормально смотрится на руках у меня, но не у Эо. Только глаза и волосы у нее наши, а в остальном она ничем не хуже золотых красоток, которых показывают по телевизору. Улыбаюсь, глядя, как она дает подзатыльник Лорану, который только что осушил залпом кружку мамашиного пойла, но моя улыбка тут же тает. За спиной Эо, над кружащимися юбками, топающими ногами и прихлопывающими ладонями танцоров маячат в холодной вышине очертания виселицы, на которой болтается одинокий скелет. Все давно привыкли и даже не смотрят в ту сторону, но для меня эта тень – вечное напоминание о печальной судьбе отца.

Хоть мы и роемся всю жизнь в земле, хоронить своих мертвецов нам самим не позволяют, таков закон Сообщества. Отец провисел два месяца, прежде чем его кости сняли и закопали в марсианской пыли. Мне тогда было всего шесть, но я пытался снять его с виселицы в первый же день. Дядька Нэрол остановил меня, и я долго злился на него за это, а позже возненавидел, но за другое. Мой дядька – слабак. Отец хотя бы умер за что-то, а он со своим пьянством растратил жизнь впустую. «Нэрол – лучший из моих братьев, – говорил отец, – самый способный и честный, хоть и дурной». Теперь он лишь последний из братьев.

Никто не мог ожидать, что моему отцу доведется сплясать в петле. Он был мирным человеком и все споры старался решать словами. Его оружием были мечты о свободе, об уважении к нашим обычаям, но в памяти людей остался только «бунт плясунов», который закончился виселицей. Девять человек разом корчились и сучили ногами, исполняя танец смерти. Отец умер последним.

Да и бунта особенного они не затевали, все было мирно: просили увеличить пайки, только и всего. Остановили проходческие агрегаты и исполнили запрещенный танец на площадке гравилифтов. Однако их замысел не сработал: наесться вдоволь можно, только выиграв лавры.

До полуночи остался час, дядька Нэрол устал, и присел со своей цитрой к нашему столу, пьяный в доску, и глядит волком. На меня даже не посмотрел, хотя перекинулся с Эо парой добрых слов. Все любят Эо.

Тут подходит моя теща, целует меня в макушку и говорит гордо, чтоб все слышали:

– Золотой ты наш мальчик, мы уже слышали! Выиграл для нас лавры! Весь в отца.

Дядьку совсем перекосило, заерзал, отвернулся. А я ему так, с ухмылкой:

– Что, дядя, не сидится? Газы?

Он так и взорвался:

– Ах ты, говнюк! – и кинулся на меня прямо через стол.

Ну, схватились мы, катаемся клубком по полу, мутузим друг друга кулаками. Нэрол здоровенный, тяжелее меня, но все равно в конце концов я оказался сверху и успел расквасить ему нос больной рукой, пока отец Эо и Киран нас не растащили. Нэрол плюнул в меня и уселся с кружкой на другом конце стола. Мать закатывает глаза, а Лоран хихикает потихоньку:

– Просто стыдно ему, что для лавров ни хрена не сделал.

– Трус хренов! Да ему поднеси их на блюдечке, руку побоится протянуть, – сплевываю я.

Тесть украдкой хлопает меня по спине и подмигивает. Эо тем временем сменила мне повязку, и я снова надел перчатку. Как ни странно, особой радости по поводу лавров у нее на лице не видно, только раз улыбнулась, вертя в руках край юбки, но и улыбка была какая-то кривая. Не понимаю, чего она так боится. Даже другие кланы радуются, от них то и дело подходят с поздравлениями. Уже все проходчики побывали у нас, за исключением Даго. Он так и сидит со своими, покуривая. Угощение у Гаммы не чета нашему, столы ломятся, закусок больше, чем выпивки.

– Погоди, урод, скоро перейдешь на паек, – злорадствует Лоран. – Небось в жизни не нюхал простой жратвы.

– То-то он такой худенький, – фыркает Киран, вызывая общий хохот.

Я подсовываю жене свой ломтик хлеба:

– Веселей, скоро запируем!

– Спасибо, я не хочу есть.

– Даже хлеба с корицей?

Эо снова улыбается, но все так же кисло, как будто знает что-то, чего не знаю я.

Вот уже и двенадцать пробило. Из «котелка» спускаются крабы. Обутые в гравиботы, они парят в воздухе над нашими головами. Убогие панцири давно не чищены, выправки никакой – все больше мальчишки да старики, ветераны земных войн. Но это не имеет значения, ведь у каждого в кобуре лучевик и дубинка-шокер на поясе. Не то что бы им приходилось когда-нибудь стрелять, мы и так смирные. Все в их руках: воздух, еда, дорога в порт. Нам оружие достать негде, хотя Эо была бы не против стырить где-нибудь лучевик.

Серые спускаются ниже, с ними коротышка из медных – наш начальник шахты и мировой судья Тимони Поджинус.

– Тихо, всем слушать! Кому говорю, ржавье? – рявкает Страшила Дэн.

Танцы и музыка мигом прекращаются, толпа молчит, задрав головы. Гравиботы у Поджинуса старые и шумные, он дергается в воздухе, как паралитик. Из гравилифта выходят еще крабы. Смешно взмахнув наманикюренными ручками, коротышка начинает свою речь.

– Друзья, соратники, отважные пионеры космоса! – умильно скалится он. – Сколь отрадно наблюдать ваше мирное празднество! Сегодня я с вами всем сердцем – простые напитки, простая пища, простые народные танцы – о, как это прекрасно, как я желал бы к вам присоединиться! Ни один розовый бордель с ветчиной и ананасами не доставит такого наслаждения. Зависть гложет мое сердце, но увы, увы… Мы – медные, и наш жалкий удел – унылая бюрократическая рутина. – Поджинус печально цокает языком и трясет медными кудряшками, переваливаясь с ноги на ногу. – Однако перейдем к делу… На этот раз норму выполнили почти все кланы, за досадным исключением Мю и Хи. В этом месяце они не получат ни мяса, ни молока, ни специй, ни средств гигиены – ничего сверх минимального рациона с овсянкой. К сожалению, объемы поставок с Земли не беспредельны, и мы не можем расходовать ценные припасы на отстающих. Надеюсь, это послужит уроком и впредь Мю и Хи не будут так лениться…

Они не ленились, они умирали. Эти два клана потеряли больше десятка человек при взрыве газа в шахте. Карман оказался побольше сегодняшнего, которого так испугался дядька Нэрол.

Поджинус продолжает распинаться насчет трудолюбия, потом наконец переходит к главному. Достает лавры – веточку с блестящими позолоченными листьями – и демонстрирует всем, подняв над головой.

Лоран пихает меня в бок, дядька Нэрол снова мрачно кривится. Я гордо выпрямляюсь, ощущая взгляды со всех сторон. Молодежь смотрит с обожанием и завистью: проходчик для них всегда герой, тем более сегодня, – но и старики поглядывают с гордостью. Киваю со сдержанной улыбкой – не прыгать же от радости, как мальчишка.

– Для меня огромная честь, – продолжает тем временем судья, – вручить от имени его светлости Нерона Августуса, лорда-губернатора Марса, почетную награду за наивысшую производительность, непревзойденную стойкость, жертвенность и дисциплину, а также…

Лавры достаются Гамме.

Как всегда.

4

Сюрприз

Пока крабы выдают Гамме коробки с праздничными яствами, я думаю о том, как ловко нас обводят вокруг пальца. Выиграть кому-то другому просто не позволят, и не важно, что арифметика не сходится. Пускай молодые вопят о несправедливости, пускай ворчат старики, уставшие от разочарований, – власти так показывают свою силу. Только они решают, кому достанутся лавры, и побеждают не лучшие, а те, кто рожден для победы. Иерархия прежде всего, она не должна пошатнуться. Старайся сколько угодно, но знай свое место – выше головы не прыгнешь!

Между тем злимся мы не на начальство, не на власти Сообщества, а в первую очередь на Гамму, которой достается самое лучшее. На других злости просто не хватает. Когда у твоих детей выпирают от голода ребра, а сосед обжирается тушенкой и печеньем, вся ненависть достается соседу. Ты надеешься, что он поделится своим куском, но он не станет делиться.

Дядька Нэрол пожимает плечами. Красные от гнева лица, стиснутые зубы. Лоран глядит так, будто готов наброситься на Гамму или на крабов. Мою злость сдерживает Эо. Она знает меня лучше, чем родная мать, и всегда умеет вовремя успокоить. Вот и мамаша с улыбкой смотрит, как Эо ласково берет меня за руку.