Родственные души

Флинта внезапно поразила бессмысленность его поисков.

— Будто кто-то средь бела дня полез бы в окно, когда на расстоянии вытянутой руки есть незапертая дверь, — очень тихо произнес он. — Флинт, дверная ты ручка!

Он встал и отряхнул с коленей травинки. Стражник, юноша с острыми чертами лица, чуть старше Гилтанаса, продолжал наблюдать. Флинту пришло в голову, что светловолосый охранник не окликнул его.

— Кто-нибудь побывал в доме с момента смерти? — спросил гном.

Стражник покачал головой.

— Беседующий сказал, что никому не дозволяется входить внутрь или находиться поблизости, кроме вас, мастер Огненный Горн.

Флинт ощутил теплоту к эльфийскому лорду.

— Есть еще охранники? — спросил он, стоя у петуний.

— Еще один у задней двери. Внутри никого.

Гном двинулся вокруг дома и заглянул за угол. Стражник сидел на заднем крыльце и ел помидор — несомненно, из сада Айлии. Увидев Флинта, он вскочил на ноги. Однако, гном ничего не сказал; он видел, что юноша может сидя так же хорошо следить за дверью, как и стоя, а Айлия с удовольствием пригласила бы любого отведать продукцию своего сада, раз она сама не могла ей пользоваться.

Флинт отступил на несколько шагов. Жилище в ширину имело только одну комнату. Внизу были только прихожая, и позади нее кухня, без окон и с маленькой дверкой в огород на заднем дворе. Между ними размещался камин, одновременно обслуживавший кухню и прихожую. Флинт полагал, что личные покои Айлии были наверху, хотя он никогда не бывал там.

Охранник не остановил Флинта, когда гном обошел изогнутую стену дома и подошел к задней двери. Зная Айлию, та тоже не должна была быть заперта. Гном сделал глубокий вдох и прошел через дверь на кухню.

Присутствие Айлии все еще сильно ощущалось на кухне. На полке вдоль одной из стен низкой комнаты рядами стояли горшочки с консервированными овощами и сушеными фруктами. Флинт вспомнил, как Танису приходилось нагибаться, когда тот входил на кухню, двигаясь осторожно, чтобы избегать свисавших с низких балок пучков лука, шалфея и базилика. Этот запах неизбежно напомнил гному об Айлии, и его охватил гнев.

Стиснув зубы, он прошел через кухню, все еще хранившую память о веселых обедах вместе с Танисом и акушеркой, и решительно шагнул в прихожую.

После того, как унесли тело акушерки, комнату не убирали. От двери к камину тянулся кровавый след. Портреты детей лежали разбросанные. Однако квадратный столик был поставлен на место, и на нем лежал рисунок, который держала Эльд Айлия, когда ее нашел Танис.

Флинт перешагнул коричневое пятно и взял портрет. Сделанный умелой рукой Айлии, он изображал двоих детей, младенца и ребенка постарше, оба светловолосые с зелеными глазами. Глаза старшего были глубоко посаженными и серьезными, а у младенца — открытыми и бесхитростными.

— Интересно, кто они, — прошептал Флинт. Айлия никогда не помечала свои портреты; она по памяти знала, чей был каждый, хотя в тесной комнате их были сотни. Он положил рисунок обратно на стол.

Флинт боялся, что не сможет узнать улику, даже если та выскочит на него с длинным мечом. Его взгляд скользил с портрета на портрет, вспоминая, как выглядел дом, когда в нем жила Айлия и ища любой предмет, не соответствовавший обстановке. Наконец, устало покачав головой, он тяжело потащился по каменным ступеням на второй этаж.

Как и у большинства, спальня Айлии больше говорила о ее личности, чем комнаты, в которых могли бывать посетители. Верхняя комната пахла лавандой; пучки благоухающей травы, перевязанные серыми ленточками, лежали на туалетном столике акушерки, рядом с ее щеткой из панциря черепахи и инкрустированными серебром гребнями, позволявшими ей мастерить любые прически. На черненых железных крючках, подарок Флинта, висели собранные юбки, которые она сшила в изобилии: фиолетовые, красные, зеленые и ярко-желтые. На соседнем столике была новая бежевая рубашка, сестра зеленой и синей, сделанных ею для Флинта ранее. Моток коричневой швейной нити и иголка ожидали нового одеяния.

В центре комнаты стояла большая кровать с периной, застеленная зелено-фиолетовым покрывалом, в то время как меньшая койка была установлена в алькове рядом с камином. Перед очагом располагалось старинное деревянное кресло-качалка, потертое и потрескавшееся, но отполированное до блеска. Гном шагнул в альков и увидел лампы у изголовья и в ногах койки, котел в очаге и толстые стопки простыней, полотенец и пеленок на соседнем ночном столике. На длинном железном крюке, глубоко вбитом в потолок, висела люлька. Флинт понял, что это был тот альков, в который приходили так много эльфиек, чтобы дать жизнь.

Несколько часов спустя, когда тени начали удлиняться к вечеру, Флинт закончил копаться в личных записях Айлии, ища улики, но чувствуя себя вором. Большинство листков пергамента говорили о рождениях или о лекарственных травах, эффективных в лечении определенных недомоганий. Исследование комода с восемью ящиками рядом с кроватью также не принесло плодов, которые можно было бы увязать с преступлением.

Затем Флинт увидел стоявший на комоде рисунок в изящной серебряно-золотой рамочке. Боковины рамки были затерты до блеска, словно владелец часто стоял здесь, рассматривая портрет. Он коснулся толстым пальцем рисунка; тот был старым и выцветшим — старше, он знал, его самого. На нем была изображена стройная юная эльфийка с круглыми зеленовато-карими глазами и кошачьим лицом, стоявшая рядом с пожилым человеком с квадратной челюстью и в одежде, выдававшей в нем фермера. На заднем плане находился опрятный маленький домик с белыми петуньями вдоль ведущей к нему дорожки. Две фигуры держались за руки, и выражение их лиц ухитрялось одновременно передавать огромное удовольствие и одолевавшую грусть.

Внезапно почувствовав себя так, словно подсматривает через окно за личной сценой, Флинт вернул рисунок на комод, быстро обошел вокруг кровати и ступил на лестницу. Здесь ничто не содержало ни малейшей улики, имевшей отношение к лорду Зеносу.

Внизу, в то время как на улице за окном сгущались сумерки, Флинт еще раз взял портрет, который в момент смерти держала Айлия. Это не был портрет Таниса; гном нашел тот на столе наверху, рядом с кроватью с периной. Держа обрамленное в рамку изображение двоих эльфийских детей, и размышляя, что он все еще был немного слаб — хотя и самую чуточку — после покушения на его жизнь, Флинт опустился в мягкое кресло, стоявшее у камина. Поставив ноги на скамеечку и поочередно глядя то на портрет, то на игрушечного дрозда, которого он дал Айлии, гном отпустил свои мысли странствовать.

Он появился дома две ночи спустя, чтобы обнаружить, что его комод с игрушками лишился содержимого, за исключением солдатиков. Однако в центре стола Фиония оставила ему кусочек пористого розового кварца, испачканного во что-то, подозрительно пахшее виноградным вареньем.

Что сказал ребенок?

— Айлия была взволнованной. Она продолжала повторять: «Теперь все понятно. Шрам. „Че“. Последний. Теперь я понимаю».

— Шрам. «Че». Последний. — Флинт поглубже уселся в кресло и вгляделся в рисунок. — Шрам. «Че». Последний, — пробормотал он. — Последний.

Внезапно, с воплем «Реоркс!», от которого в переднюю и заднюю дверь вломились стражники, Флинт вскочил на ноги. Перед глазами охранников предстало зрелище гнома, обнимающего портрет и напевающего:

— Последний, последний, последний!

Но стражник перед комнатой Таниса во дворце был непреклонен. Никому не дозволялось навещать Полуэльфа. Даже охранник видел Таниса только тогда, когда впускал эльфа с кухни поставить за дверь поднос с едой и забрать старый — и даже тогда Полуэльф чаще всего был в задней части комнаты вне поля зрения.

— Как я могу собирать доказательства, если не могу поговорить об этом с Танисом? — вопрошал гном, размахивая перед лицом стражника портретом. — Ну?

Охранник, практически одного с Портиосом возраста, был непоколебим.

— Беседующий отдал приказ — никаких посетителей, — повторил он.