Сын палача

Вот оно как! Значит, по фамилии он не Непомнящий вовсе, а какой-то Вольницкий!.. Это ладно бы еще; но Клешня-то, Клешня!.. И в университете, похоже, учился, и в цирке служил, и по-иностранному, оказывается, разговаривает!

Они вошли в комнату рядом с той, где сидел Федька, и голосов их более не было слышно.

Но долго тут сидеть мальчик не собирался. Если Клешня все же пристрелит Бежевого, или как там его (Непомнящего? Вольницкого? поди разбери), – то затем наверняка обшарит всю квартиру. Тогда уж вторая пуля – ему, Федьке, тут и к гадалке не надобно ходить.

На цыпочках он вышел в коридор, надеясь неслышно выскользнуть из квартиры, но в какой-то миг любопытство все-таки пересилило страх. Он подкрался к двери соседней комнаты.

Дверь была лишь слегка приоткрыта, и сквозь щель все было хорошо видно и слышно. Лишь сейчас он обнаружил, что в руках у него тяжелая кочерга – видно, попалась под руку по пути, в коридоре. Хотя что эта кочерга против нагана? Тут помощи от нее не больше, чем от кукиша.

Он услышал, как говорит Бежевый:

– В Крыму, значит, руку потерял?

– Да, в двадцатом годике, будь он трижды проклят, – сипло ответил Клешня. – Очнулся – руки нет, а вокруг уже ее величество совдепия. Надел я бушлатик какого-то убитого матросика – так и затерялся. Но обо мне-то что говорить… Однако ж не думаю, чтобы и тебе спокойно при совдепах жилось – зачем-то вон, гляжу, из Вольницкого Непомнящим заделался…

Бежевый между тем поставил на стол рюмки и наполнил их из какой-то бутылки с серебряным клювиком.

– За встречу? – предложил он.

– За встречу… – Клешня махом выпил и продолжал: – Только не знаю, господин Вольницкий, он же гражданин (или уже, может, товарищ?) Непомнящий, – к радости ли тебе будет эта наша встреча. Ну как в ГПУ заинтересуются, с чего это дворянский сынок господин Вольницкий стал товарищем Непомнящим?

– Уж это не с твоей ли подсказки?

Клешня усмехнулся:

– Да уж, чай, найдется, кому подсказать.

– Ну и чего же ты хочешь? – довольно спокойно спросил его Бежевый.

– Мог бы и догадаться, – по-прежнему усмехался Клешня. – Рассуди, справедливо ль это? Одни в хоромах живут, пьют хорошие коньяки, – он кивнул на бутылку с клювиком, – а другие ночуют невесть где, и даже на рюмку водки иной раз не хватает.

– Так тебе деньги нужны?

– А кому не нужны?

– Что ж… – Бежевый достал из кармана ключ, открыл дверцу какого-то железного шкафика. – Сколько тебе? – не оборачиваясь, спросил он.

Клешня, однако, уже держал в руке наган. Сказал насмешливо (а глаза волчьи):

– Это уж я, господин-товарищ Непомнящий, сам как-нибудь разберусь, сколько мне нужно. Не взыщи, что с тобой не посоветуюсь: как-то не привык советоваться с покойниками. Показал, где лежат, – и на том спасибо. Глядишь, ангелы зачтут тебе это на небесах. – С этими словами он взвел курок.

…Никогда Федька и не предположил бы, что способен на такое. С диким воплем он влетел в комнату и со всего размаха ударил Клешню кочергой по руке.

Наган выпал. Но Клешня оказался ловчее, чем Федька ожидал. Гибкий, как змея, он пронырнул под кочергой, избежав следующего удара – уже по голове; ловко эдак перекатился по полу и снова вскочил, уже снова держа в руке наган, теперь направленный на Федьку.

Федька распрощался с жизнью.

Клешня, однако, совершил ошибку, оставив Бежевого у себя за спиной. Тот сделал рукой одно стремительное движение – кажется, удар пришелся по шее, хотя поди заметь, – Клешня рухнул как подкошенный и теперь уже не шевелился. Федька замахнулся кочергой: эту гадину не добить – на второй раз уж точно жив не останешься, но Бежевый кочергу у него отнял.

Сам хочет добить, подумал Федька, однако тот отшвырнул кочергу в сторону.

– Лишнее, – пояснил он.

– Мертвый? – спросил Федька.

– Да живой он, мерзавец, живой, – ответил Викентий (а может, он такой же был Викентий, как и Непомнящий). – Но минут десять, обещаю тебе, будет лежать как мертвый – такова особенность удара по сонной артерии… Кстати, я бы с ним и без тебя справился. А ты, вижу, не умеешь слушать, что тебе говорят. Было тебе ясно сказано – сидеть в кабинете и не высовываться!.. Впрочем, – усмехнулся он, – ты повел себя храбро, это несколько оправдывает. – Он зачем-то сунул револьвер обратно Клешне в карман и добавил денег, рублей пятьдесят, не меньше.

Федька буркнул:

– Все равно добить его надо. Очнется – обоих положит, это как пить дать.

– Ну, положим, добьешь ты его, – пожал плечами Бежевый, – а дальше-то что? Порезать на куски в ванной и раскидать по всей Москве?

При мысли об этом Федьку передернуло. Отвечать он не стал.

– В том-то твоя и беда, – продолжал Бежевый, – что не умеешь думать дальше одного шага. Интересно услышать, что еще можешь предложить?

– Вынести во двор и положить с проломанной головой: мало ли кто мог тюкнуть.

– А если со второго этажа увидят, как мы его выносим? Там у окна всегда любознательная одна старушенция сидит, она такого не пропустит.

Федька посмотрел на него с недоумением. В живых он, что ли, вправду, собирается этого бандюгу оставлять? Да еще с заряженным наганом в кармане! Так уж лучше самому на себя удавку надеть.

– А надо, – объяснил Бежевый, – действовать так, чтобы не оставалось ни намека на нашу причастность. Ни даже тени такого намека! Надо уметь выстраивать цепь. Цепь, в которой неуязвимо каждое звено. В данном-то случае, – он кивнул на распластанного Клешню, – цепочка самая простенькая, звеньев всего в пять, ну в шесть. Но иногда звеньев бывает и множество…

Вот когда впервые будущий Викентий-второй и услышал про эту самую цепь, которую выстраивает опытный палач Тайного Суда.

Но тогда он был всего лишь Федькой-Федулой, поэтому не понял, в сущности, ничего. Нет, одно, впрочем, все-таки понял: Клешне долго на свете все равно не жить, и это принесло ему некоторое облегчение.

– Давай-ка выстроим цепочку вместе, – предложил Викентий. – Как думаешь – мой однорукий друг кому-нибудь рассказал о визите ко мне?

– Нет, не рассказал, – ответил Федька с уверенностью. – Если б кому-нибудь из фартовых рассказал – пришлось бы делиться барышом.

– Вот и я так думаю, – кивнул Бежевый. – Прекрасно! Стало быть, с этой стороны мы неуязвимы. Значит, первое звено в нашей цепи вполне крепкое. Пойдем дальше. Предположим, очнется он через десять – пятнадцать минут живой и здоровый перед моей дверью. Сунет руку в карман – там деньги и револьвер. Что он станет делать?

– Ясное дело, – хмыкнул Федька, – ухлопать вас решит.

– Безусловно! Однако решить – это еще не значит сделать. Через дверь-то он вряд ли станет палить, так?

Федька посмотрел – дверь у этого Бежевого была железная.

– Ну, так… – согласился он.

– Поджидать, когда я выйду, – дело долгое, согласен?

– Согласен…

– Ну – и? Пойдет он, как думаешь, закладывать меня в ГПУ?

Федька решился:

– Это бывший-то беляк, да еще с револьвером в кармане? Так ему там и дадут слово сказать!

– Верно мыслишь, – согласился Бежевый. – Но есть и еще один аргумент. Если он все же решит донести, то навсегда потеряет меня в качестве дойной коровы. Выходит, сразу по целым двум причинам он на такую глупость ни за что не пойдет. Так что и с этой стороны опасаться нам нечего. Значит, единственное, что ему остается, – это когда-нибудь еще раз меня подловить и с наганом войти в квартиру. Но сегодня у него это едва ли выйдет. Стало быть, он вынужден будет какое-то время терпеть, поджидать удобного случая… Ладно, теперь пойдем дальше. Представь себе: вместе с револьвером он находит в кармане немалые деньги и понимает, что это имеющееся у него время можно провести с пользой для себя. Ну-ка, что он, по-твоему, выберет?

– Думать нечего – деньги пропить, – сказал Федька.

– Вот-вот! К тому же незамедлительно! – поддержал его Бежевый. – По его лицу видно, что без того он уже через час будет совсем плох. И куда же, по-твоему, он двинется от моего дома?