Крестная мать

Дорош склонился над ним.

— Слушай сюда, Лукашин. Охотиться за мной не советую. И говорить о нашей встрече кому-нибудь из своих тоже не рекомендую, понял? Прогоришь, пожалеешь. Скажешь шефу, что напали какие-то хулиганы, избили, «Макаров» отняли. Может, из-за оружия и напали, знали, что ты его с собой таскаешь. Полежишь недельки две-три, отдохнешь.

— Ты же поломал меня всего, курва! Какая неделька-другая?!

— Будешь ругаться, совсем доломаю, ни один хирург не соберет, я это умею, меня этому учили.

Дорош повернул голову— приближалась со стороны гаражей какая-то машина с включенными фарами. Стал поднимать Лукашина: — Вставай!.. И ковыляй дальше. Ну!

Лукашин кое-как, с помощью Дороша, поднялся, цеплялся за его руку, всхлипывал. Вид у него был жалкий.

— Не бей больше, Дорош! Больно же! Что ж ты, как этот… сердца у тебя нет. Диверсант, да и только.

— Я и есть диверсант. «Духов» в Афгане только так мотал!

— Я же не «дух»! И Городецкий мне не поверит, что хулиганы на меня напали, что я не смог отбиться. Со мной никогда такого не случалось, он знает.

— Ладно, про хулиганов не поверит, мы сейчас еще что-нибудь придумаем. — Дорош повернулся спиной к фарам машины, загородил и Лукашина. Потом, когда машина проскочила, продолжал: — Рассказывать теперь ты будешь не Городецкому, а мне. Понял?

— Да о чем рассказывать? Я тебе про парней все сказал.

— Всё, что у вас в «Мечте» делается.

— Да чего там интересного? Сидят, звонят, разговаривают, бумаги перекладывают.

Дорош больно, каблуком, наступил на левую, пока что здоровую ногу Лукашина, и тот снова взвыл.

— Ты думаешь, я не знаю, где «БМВ», на котором вы шефа своего возили? И не догадываюсь, почему ты не в милицию пошел, а к частному детективу писульку написал?

Лукашин напрягся всем телом, спросил со страхом в голосе:

— Какой еще «БМВ», Дорош? Откуда ты… взял?

— Да я за тобой, гнида, неделю уже тенью хожу, оба твои гаража знаю. Здесь у тебя «девятка» стоит, а там, на Юго-Западе, в «Вихре» — украденный «БМВ». В четыреста втором гараже. Умыкнул у шефа, у фирмы, в милицию постеснялся обратиться, Городецкому напел, наверно, что лучше в частное сыскное бюро обратиться. А там, у Боброва, теперь я работаю, понял? Тебе надо было по-тихому все обставить, да и шеф твой шума не любит, у самого рыло в пуху… Вляпался ты, Лукашин, в дерьмо по самые уши. И народную «Мечту» на миллионы нагрел, и перед шефом теперь как будешь выглядеть?

Лукашин кулем снова сполз на мокрый и грязный асфальт, стал на колени, протянул к Дорошу руки:

— Толя! Пощади! Любую информацию, все, что тебе нужно, знать будешь. Как только узнаю — и ты в тот же день все будешь знать. Говори, что тебе у нас в фирме интересно, все буду узнавать. И парням нашим ничего про встречу с тобой не скажу, не бойся. Они били, не я! Ты же видел.

— Видел. А ты руководил.

— Ну… прости, Толя! Не сам я, сказали… А Городецкому скажу, мол, шел из гаража, темно, упал в открытый колодец, пьяный был, не заметил…

— Годится. — Дорош помедлил. — Ладно, вставай, нечего ползать. Уважать себя надо… Будешь звонить мне домой, вечерами. Часов в восемь. Называйся… Олегом Петровичем. Жене ничего не передавай, разговаривать только со мной.

— Да понял я все, не маленький. О-ох, господи, что ж ты руку мне поломал, другую вывернул… нога! Ох! Я же не со зла тогда, во дворе у тебя. Приказали тебя побить, ну и… Что же вы в чека не били, что ли?

— В чека может, и били, а при мне, в госбезопасности, — нет. И вообще, не трогай КГБ, это не твоего ума дело.

— Я понимаю, Анатолий… как тебя по батюшке?.. Ну да ладно, не в этом дело. Не сомневайся: верой и правдой буду тебе служить. Я верный, меня бить не надо.

— Нет, побить… это тебе на пользу, — усмехнулся Дорош. — И служить ты мне будешь. Ты у меня теперь на ха-арошем крючке, Лукашин, как сом на блесне. Я и не ожидал, что ты так проколешься с этим «БМВ». Жадность фраера сгубила, забыл? Ну вот что. Сейчас я тебя домой отведу, жене объяснишь: мол, шел, рот разинул, в колодец упал, а этот человек мне помог выбраться.

— Да, да, — тихо и покорно отвечал Лукашин. — Так и скажу, Ольга поверит.

— А чтоб договор у нас прочный был, сейчас же мне и ключи от гаража дашь, который в «Вихре», усёк? Попытаешься машину вызволить, меня обмануть — пиши пропало.

— Куда я с такой ногой… рука вон пухнет! — Лукашин, кривясь, баюкал правую руку. — Инвалидом в пять минут стал. Все вы там, в КГБ, такие, я знаю. Вам человека пополам переломить'— раз плюнуть. А меня теперь в гипс закуют, какой из меня работник?

— Ничего, полежишь, отдохнешь, меня будешь вспоминать. Пошли-ка, аника-воин!

Закинув здоровую руку Лукашина себе на плечо, Дорош повел его к дому.

Перед женой Лукашина они разыграли маленький и убедительный спектакль: женщина ахала, хваталась за сердце, чуть не плакала, видя, как ее муж волочит ногу и держит на отлете распухшую правую руку. Лукашин цыкнул на нее, велел принести из серванта ключи от гаража, передал их Дорошу.

— Поправляйся, — искренне пожелал тот, прощаясь. — Под ноги теперь лучше смотри. И не пей.

— Постараюсь. Спасибо, что довел. — Лукашин изо всех сил старался сохранять на лице некое подобие благодарной улыбки, но у него это плохо получалось. Думал про себя: «Погоди, козлятина, поправлюсь вот, мы тебе не только ребра поломаем, а вообще башку скрутим задом наперед… А ключ от гаража поноси, поноси — «БМВ целей будет».

Глава двадцатая

Интуиция не обманула Тягунова — они с Пашей Сайкиным действительно опаздывали. Дальнейшие События приняли неожиданный и стремительный оборот.

…Ничего не подозревающий Вадим Башметов спокойно сел в хорошо известный ему длинный «кадиллак» шефа. Правда, его несколько озадачил тот факт, что за ним прислали персональный транспорт, но Игорь сказал, мол, все уже собрались на небольшое совещание, а его, Вадима, нигде не могли найти. Башметов не стал задавать вопросов — приказ есть приказ, с дисциплиной в фирме шефа строго. Сказано — значит, надо садиться и ехать.

Они быстро катили по Московскому проспекту. Шел легонький снег, смеркалось. Игорь коротко объяснил Вадику, что им велено ехать к гаражам, что за Северным авторынком. Гаражи эти Башметов знал, там у Бизона были куплены пара боксов, куда они при случае прятали машины. Прятали «тачки» и в других местах, у того же Сереги Бородкина дома или на ночку-другую у старика — дяди Вадика, Мыскова, хотя тот ни о чем не догадывался.

— А что это шеф вдруг сбор объявил? — поинтересовался Вадик, вальяжно развалившись на заднем сидении «кадиллака».

— Не знаю. Может, срочное какое дело. Но все наши уже там — Феликс, Бизон, Серега… — уклончиво отвечал Игорь. — Скорее всего, какую-нибудь новую «тачку» надо посмотреть. А мое дело телячье, сказали, чтобы тебя привез, вот и везу.

У памятника Славы Игорь неожиданно притормозил. В машину, рядом с Башметовым, сел рослый широкоплечий парень. Он ни слова не сказал Игорю, на него, Вадика, глянул лишь мельком, бросил: «Привет!» и потом сидел, не проронив больше ни слова. Вадик слегка забеспокоился — парня этого он видел впервые, кулаки его, лежавшие на коленях, внушали инстинктивный страх: щуплый Вадик вообще побаивался рослых и сильных людей. На всякий случай он отодвинулся от парня подальше в угол, вжался в мягкое и чертовски удобное сидение. Парень никак не прореагировал, не повернул даже головы, рассеянно смотрел в окно, на быстро мелькавший городской пейзаж. Вадик предположил, что это, возможно, кто-нибудь из покупателей или знакомых шефа, по всему видно, что человек крутой, лишних слов не любит и держит себя независимо. Хотя возраст у всех примерно одинаковый.

Странное дело, Игорь не повернул от памятника влево, как надо бы ехать к гаражам, а продолжал рулить прямо, держа курс на Задонское шоссе.

— Ты чего это, Игорек? — спросил Башметов. — Нам же налево.