Крестная мать

Не стала Людмила утаивать от сослуживцев и того, что муж ушел из госбезопасности «по состоянию здоровья», а тут приключилась с ним новая беда — упал и сильно расшибся. На работе Людмиле сочувствовали — что же это, в самом деле, так не везет ее мужу? Впрочем, раненый человек, мог в какой-то момент потерять контроль над собой, не туда поставил ногу, вот и упал. Дора Григорьевна, которая выслушала однажды рассказ'Людмилы Дорош, давала потом хорошие врачебные советы и спрашивала при случае — как, мол, идет лечение?

Дорош внимательно слушал рассказы жены. Безусловно, заместитель главврача поликлиники могла интересоваться самочувствием мужа одной из сотрудниц и просто так, но он все же чувствовал ее повышенный интерес к себе, уточнял вопросы, которые задавала Дора Григорьевна Людмиле, выспрашивал даже об интонациях и подробностях их бесед. Жена недоумевала, иронично посмеивалась, привыкшая к профессиональной подозрительности мужа (все, что ли, чекисты такие?), но рассказывала все точно и вела себя с Дорой Григорьевной так, как он ей советовал. Зам. главного врача вполне могла быть для недругов Дороша хорошим, естественным информатором, он допускал эту мысль, кажется, не ошибался в своих предположениях и давал по этому каналу нужную для себя информацию. А суть ее заключалась в следующем: да, он, Дорош, вынужден был уйти из госбезопасности и по состоянию здоровья, и по политическим мотивам; да, с начальством не сработался, чего греха таить, времена и люди изменились. Да, он кое на кого обижен, но счеты сводить не собирается, ну их всех к черту. Дает еще себя знать ранение, голова часто болит, нервы задеты осколками гранаты, а тут еще упал… После выздоровления собирается искать работу, надо бы найти что-нибудь спокойное. Может быть, охранником в какой-нибудь офис или даже сторожем в поликлинику, где трудится Людмила — там сторож требуется. А почему бы и не сторожем? Деньги платят приличные, день дома, а ночь как-нибудь можно и перекантоваться. К тому же, денег им с Людмилой много не надо, детей у них нет, а зарплаты для двоих вполне хватит, запросы у них скромные.

Людмила все это при случае охотно рассказывала в поликлинике; кому было интересно — слушали. Слушала и Дора Григорьевна, одобрительно кивала высокой белой шапочкой: да, правильно, жизнь сейчас такая, что надо просто выжить, тут не до жиру. Полнокровная и активная жизнь — это, увы, для сильных и здоровых людей, тут ничего не поделаешь, надо с этим обстоятельством смириться. Проиграл — покорись, постарайся глянуть на жизнь философски, и спокойно живи дальше. Ибо смысл жизни — в самой жизни. Так говорил гениальный писатель двадцатого века Лев Толстой, Дора Григорьевна читала эти его слова и даже выписала их себе в записную книжечку.

Дорош, расспрашивая жену обо всем, что происходило у них в поликлинике, хмыкал, посмеиваясь в душе. Даже Людмила не догадывалась о той скрытой хитроумной игре, которую он вел с ее помощью. Он исподволь внушал жене, а через нее еще кому-то, что покорился судьбе, признал свое полное поражение по всем фронтам, лег на дно и махнул на все рукой. И постепенно создал-таки о себе мнение (имидж, как говорят сегодня) пораженца. Даже Людмила внутренне встревожилась, — состояние внешней депрессии мужа ее очень обеспокоило. Как он будет жить дальше с таким настроением и мыслями? Они ведь еще довольно молоды, надо еще работать, зарабатывать пенсию!..

Но она откладывала на потом все эти неприятные для Анатолия разговоры: поправится — тогда и поговорят. И как-нибудь, при случае, поведет мужа к психотерапевту, попросит его, даже настоит на курсе лечения.

А Дорош ни в каких психотерапевтах не нуждался.

Поднявшись с постели, он ежедневно прогуливался возле дома, делал по утрам на свежем воздухе зарядку, потом стал бывать в городском лесопарке, благо он был неподалеку от их жилого массива и звался «Березовая роща». А еще через пару недель взялся бегать на маленьком стадионе, который в свое время построил в микрорайоне один из придонских заводов для своих рабочих. Дорош снова чувствовал себя здоровым человеком — силы и бодрость вернулись к нему, и он радовался этому обстоятельству больше всего. Опять можно было работать с гантелями и эспандером, заниматься спортом.

…Слегка загримировавшись, изменив внешность (он приклеивал усы и надевал очки с простыми стеклами), Дорош несколько дней кряду прохаживался возле старинного четырехэтажного здания в центре Придонска, где размещался офис «Мечты», или сидел в кафе напротив, через дорогу, выслеживая нужных ему людей. Надо сказать, что место у офиса очень оживленное, наблюдать здесь сложно, и самому было легко засветиться.

Нужные люди не появлялись. Впрочем, на быстрый успех Дорош и не рассчитывал. Вряд ли Городецкий и его приятель-покровитель Каменцев поручили избиение людям, которые на виду. С другой стороны, эти люди были в масках, поди, догадайся, кто ты такой!

Кажется, и нынешний день прошел впустую: никто из тех, кто мог бы обратить на себя внимание Дороша, не появился возле офиса. Он собрался уже уходить из кафе, где просидел довольно долго за немудреным завтраком. Людмиле он скажет, что ходил по поводу работы. Анатолий действительно договаривался об этом в одной фирме — единственном в городе частном сыскном бюро. И кажется, шеф этого бюро, бывший сотрудник милиции Виктор Бобров отнесся к нему вполне благосклонно и попросил зайти через не-делю-полторы. Видимо, Бобров хотел за это время проверить послужной список Дороша, сориентироваться. Что ж, пусть проверяет, а он пока займется своими делами.

Из высоких стеклянных дверей офиса вышел человек в черной кожаной куртке, в кепке, надвинутой на лоб, в высоких армейских ботинках. Именно эти ботинки Дорош увидел прежде всего — такими его охаживали по ребрам, когда он уже лежал на земле и видел их у самого лица.

Дорош напряг зрение. Человек спокойно стоял на крыльце, курил. Это был молодой, крепкого телосложения мужчина лет тридцати — широкоплечий, коренастый, с неторопливыми, казалось даже, медлительными движениями. Но это было первое, обманчивое впечатление, и в следующую минуту Дорош убедился в этом: к зданию подкатил мышиного цвета, с никелированными бамперами новенький «БМВ», из него вышел Городецкий, и человек на крыльце в мгновение ока сбежал по крутым гранитным ступеням вниз, к машине, распахнул дверцу, а потом шел за спиной шефа, профессионально быстро поглядывая вверх и по сторонам.

«Ну вот, один, кажется, есть», — спокойно подумал Дорош. Расчет его оказался правильным — тех, кто его покалечил, надо было искать в «Мечте».

Примерно через час, этот, в армейских ботинках, снова вышел на крыльцо с другим человеком — повыше ростом и со шрамом на щеке. Дорош был поблизости, стоял с газетой в руке, делал вид, что кого-то терпеливо ждет. «Это второй!» — екнуло у него сердце. Да, похоже, что именно этот человек в «варенке» суетился тогда, возле «мусорки», сбоку дерущихся. Вполне может быть, что он у нападавших за старшего, руководил избиением. У него весьма характерные, просто бросающиеся в глаза жесты — резкие, экономные, все какие-то из углов. Никто из четверых не произнес тогда ни звука, невозможно, конечно, проверить, сравнить голоса, но Дороша это волновало теперь мало — он знал, как развязать язык любому из этих охранников-головорезов.

Оба они сели в «БМВ», покатили куда-то, с места взяв бешеную скорость, так, что колеса взвизгнули, а Дорош, послонявшись в сторонке, выждав время, подошел к крыльцу здания. Спросил у одного из дремавших в машине водителей:

— Земляк, не видел случайно, ребята на сером «БМВ» давно уехали? Понимаешь, мне назначили к одиннадцати, а я пока с Левого берега добрался…

— Васек, что ли? — полюбопытствовал водитель, высовывая кудрявую голову в раскрытое окно «Волги».

— Ну.

— Да они с Лукашиным, начальником охраны Городецкого, поскакали куда-то. Ты Лукашина знаешь?

— Это который со шрамом на щеке?

— Ага. Уехали они, оба. Минут пять-шесть назад. Подожди, может, скоро вернутся. Они тут целый день туда-сюда раскатывают.