Одинокий лыжник

Инглез достал из бумажника фотографию и передал мае. Это был выцветший и помятый портрет девушки с обнаженными плечами. Надпись внизу гласила по-немецки: «Моему любимому Гейндриху от Карлы».

Она итальянка -- пояснил Инглез.

У нее были темные волосы и большой рот с пухлыми губами. Лицо застыло в каком-то животном выражении, а в глазах виднелась жестокость.

- Учти, что ты не должен ничего предпринимать без моего указания - снова заговорил Инглез. — Мне нужно, чтобы ты только наблюдал. Меня интересует канатная дорога, отель и его постояльцы, случайные посетители и все необычное, что там может произойти. Больше я тебе ничего не скажу. Держи глаза и уши открытыми. Повторяю, что ты не должен ничего предпринимать. Отчеты высылай мне авиапочтой ежедневно, а если произойдет нечто экстраординарное, телеграфируй. Тебе всё ясно?

— Ясно только, что не ясно.

— Именно это мне и нужно, ухмыльнулся Инглез.

—Зайди завтра к моей секретарше, она все тебе подготовит. - Он взглянул на часы и допил виски - Я еще успею. Работа эта продлится месяца три и, если меня не подводит интуиция, может случиться, что ты окажешься в большом выигрыше. На худой конец, напишешь сценарий, который я смогу использовать. В Кортино выезжай послезавтра.

Инглез встал, похлопал меня по плечу и поспешно вышел, оставив меня в растерянности, но в то же время с мыслью о том, как удивительна жизнь. Я выпил еще виски, наслаждаясь прелестью, открывшейся передо мной перспективы. Я знал, что Инглез сдержит свое слово, если я напишу приличный, сценарий. Над частным поручением, которое он дал мне, я особенно не задумывался. Тогда я не знал, что это поручение лишит меня возможности даже думать о сценарии до тех пор. пока не завершатся события, развернувшиеся в «Кол да Варда».

Вот как получилось, что уже через два дня я оказался в одном купе с Джо Вессоном. Данную ему Инглезом характеристику — «толстой, ленивой образины», — хоть и жестокую, я не назвал бы неправильной. У него были крупные черты лица, мешки под глазами, вислые жирные щеки, шевелившиеся, когда он разговаривал. Весит он. наверное, килограммов сто с лишним. Вессон показался мне одной из наиболее внушительных особ, которые я когда-либо видел, и посмотреть, как он устраивается на своем спальном месте в вагоне, было бы не менее интересно, чем побывать у вольера с гималайскими медведями в лондонском зоопарке.

Вессон встретил меня на платформе вокзала в отвратительном настроении. Он был явно в состоянии похмелья и совершенно очевидно — терпеть не мог путешествовать.

— Вы — Нейль Блэйр? — спросил он, тяжело дыша.

— Я — Джо Вессон. Инглез, будь он проклят, ухитрился использовать нас как самых настоящих идиотов. Почему он не мог убедить студию снимать фильм без того, чтобы гнать нас в Доломитовые Альпы за кадрами натуры и сценарием? — Вессон положил на полку кинокамеру и другие свои вещи.

— Ведь студия все равно примет любое его предложение. Ему ничего не стоит уговорить кого угодно, язык у него подвешен отменно. Так нет, ему обязательно нужно, чтобы мы мерзли в альпийском снегу... — ворчал Вессон и, усевшись, словно в подтверждение слов Инглеза, достал пачку журналов о ковбоях и углубился в чтение. Этим он занимался и при переезде через Ламанш, и в поезде, шедшем через Францию и Швейцарию, то есть, все то время, когда не поглощал, шумно и в больших количествах, еду и спиртное, или, когда не спал. А спал он еще более шумно — храпел, сопел и свистел носом.

Разговаривал он немного, но как-то однажды наклонился ко мне и дружески спросил:

— Старик, а вы ведь новичок в студии? — Говорил он как-то странно, обрывая фразы, словно у него всегда не хватало дыхания. Я подтвердил его догадку, и он так энергично кивнул, что у него заколыхались щеки. — Хорошая форма,- если вы наверху, но, да поможет вам бог, если дело обстоит иначе. Владельцы студии — люди тяжелые, и вы не должны позволять себе роскошь ошибаться в чем-то. Если же ошибетесь, Вессон выразительно щелкнул пальцами ваша песенка спета. Инглез сейчас там в фаворе. Его хватит на год..., а может быть и лет на пять. Вы раньше работали с ним?

Я рассказал, при каких обстоятельствах и когда познакомился, с Дереком.

— В таком случае, вы должны знать его лучше меня. Он может быть очарователен, но временами становится сущим дьяволом, Инглез - самый беспощадный продюсер, с каким когда-либо мне приходилось работать. Попробуй кинозвезда закапризничать, он тут же избавится от нее, найдет или создаст другую. Именно так прославилась Дин Бэрин, снявшись в «Трех надгробиях». Сперва там снималась Бэтти Кэрью, но устроила скандал, требуя, чтобы некоторые эпизоды снимались, как того хочет она. Инглез немедленно выгнал ее, ничуть не стесняясь в выражениях, и уже на следующий день в студии появилась Дин Бэрин, о которой до того никто и не слыхал. Инглез сделал её кинозвездой. Она сыграла так, как он хотел, фильм от этого стал лучше. Бэтти Кэрью много лет работала для студии, но-сейчас она - ничто. — Вессон вздохнул. Лишь господу Богу известно, почему вы, ребята уходите из-армии! Никто не может вышвырнуть вас оттуда, если, конечно, ничего не натворить... — Вессон вдруг улыбнулся, и на его улыбку было приятно смотреть. Несмотря на излишнюю полноту, его лицо было очень выразительно. Еще раз глубоко вздохнув, он погрузился в чтение приключенческих журналов.

Было уже темно, и валил снег, когда мы приехали в Кортино. Испытываемое нами удовольствие от того, что путешествие приближается к концу, испортил непрекращающийся снегопад. Казалось, что городок вымер — он был скрыт толстым покровом снега, ни огонька не было видно в окнах за густой снежной пеленой, ни единого прохожего на улицах.

Из-за позднего приезда мы решили переночевать в гостинице «Сплендидо» и на следующее утро отправиться в «Кол да Варда».

Едва мы вошли в гостиницу, как нас охватило ощущение роскоши. Скрытое освещение, тихие звуки танцевальной музыки, тусклое поблескивание серебра. Итальянцы- официанты с подносами, полными различных напитков, пробирались через пеструю толпу мужчин и женщин из многих стран. Яркие плакаты на стенах предлагали к их услугам все: лыжных и конькобежных инструкторов, транспорт к спортивным площадкам, хоккейные матчи, прыжки на лыжах с трамплина. Вы словно находились в каком-то универмаге, где за ту или иную цену могли купить любое развлечением. А снаружи по-прежнему бушевала метель.

В ожидании ужина я взял пачку рекламных буклетов о Кортино. В одном из них городок назывался «солнечным снежным раем в Доломитовых Альпах». Другой разразился прямо-таки настоящей поэмой о скалистых вершинах, которые назывались «шпилями, вырастающими из снега, словно языки пламени, стремящиеся к голубому небу». Во всех буклетах благоговейно упоминалось о пятидесяти восьми различных лыжных трассах, а о летнем спорте в Кортино говорилось: «Верховая езда перед завтраком, партия гольфа перед обедом, теннис в полдень, ванная перед переодеванием к ужину, и, несмотря на это, вы все еще в состоянии танцевать до утра». Я решил, что ничего необычного тут произойти не может. Снег рассматривался здесь только как нечто необходимое для забав, вздымавшиеся, словно бастионы, мрачные Доломитовые Альпы были превращены в «очаровательные вершины», которыми следует восхищаться при заходе солнца, потягивая коктейль.

У Джо Вессона, внезапно появившегося рядом, было такое же впечатление. Он носил ботики на резиновых подошвах, и, несмотря на полноту, двигался почти бесшумно.

— Все разложено по полочкам, правда? - заметил он, заглядывая через мое плечо в буклет. Похоже, итальянцы пытаются причесать природу с помощью бриллиантина. А ведь если не ошибаюсь, совсем недалеко отсюда погибло тысяч двадцать из тех, кто пытался провести слонов Ганнибала через горные проходы. А всего несколько лет назад здесь замерзло много наших парней, бежавших. сюда из немецких лагерей для военнопленных.

Я швырнул буклеты на стол.

— Да. здесь так же, как и в Пальм-Бич, Лидо, Венеции или в Мэйфэйре, — согласился я. — Те же люди, та же атмосфера. Только снаружи все скрыто белым покрывалом.