Одинокий лыжник

Некоторое время я лежал в изнеможении. Сверху на меня продолжал сыпаться снег, гонимый ветром, и мне все время приходилось отгребать его, чтобы не задохнуться. Несмотря на все усилия, встать я не мог и при любой попытке сделать это лишь глубже погружался в снег, словно в вязкую трясину. В конце концов мне все же удалось сесть и ухватиться за конец одной из лыж, я было поднялся, но тут же вновь погрузился в снег до пояса. С огромным трудом я все же выбрался на поверхность, но тут же почувствовал, что меня покинули все силы.

Тяжело дыша, я лег, решив дождаться Мэйна, который должен был вернуться ко мне. А что, если следы его лыж замело? Нет, Мэйн не может заблудиться... Хотя, конечно, до его возвращения должно пройти некоторое время; Он скоро заметит, что я больше не следую за ним. Сколько времени я уже здесь? Мне показалось, что прошло уже несколько часов ...

Я закрыл глаза и попытался думать, что лежу не в холодном снегу, а в уютной постели. Я начал мерзнуть, чувствуя, как намокает лыжный костюм от тающего подо мной снега...

Я вспомнил о долгом, крутом спуске, столь позорно закончившемся в этом снежном плену, и тут же, чувствуя, как меня снова охватывает панический страх, подумал, как резко должен был свернуть в сторону Мэйн, чтобы- не завязнуть в снегу. Да, именно здесь Мэйн сделал поворот «Христиания», хотя за несколько минут до этого спрашивал, умею ли я его делать. Только тут я сообразил, что все это было сделано Мэйном умышленно и ко мне он, конечно, не вернется...

ГЛАВА ПЯТАЯ

Когда я понял, что Мэйн не вернется, меня охватил ужас. Раз за разом я пытался подняться, но руки и ноги проваливались в рыхлый снег. Силы покидали меня. Я ухватился за край ямы, в которой лежал, пытаясь удержать голову над снегом. Яма страшила меня. Она казалась могилой. Снег упорно продолжал засыпать ее. Моя рука утонула в снежной каше, и я медленно опрокинулся на бок.

Какое-то время лежал не шевелясь. Сонливость овладела- мною. Ну и пусть! К чему все усилия? К чему сопротивляться? Куда спокойнее позволить дремоте овладеть тобой и заснуть. Холода я больше не ощущал. Мерзла только придавленная рука. Я попытался высвободить ее и принялся шевелить пальцами. И вдруг нащупал что-то твердое. С новым приливом энергии начал шарить в снежной каше онемевшими пальцами и наткнулся на рукоятку лыжной палки. Надежда мигом вернулась ко мне. Я лежал, уткнувшись лицом в снег и плакал от охватившего меня облегчения. Моя палка! Если бы только удалось овладеть ею!

Отдышавшись, я начал действовать, тщательно рассчитывая каждое движение. Нужно было экономить силы, в первую очередь следовало вытащить палку, а затем с ее помощью отыскать вторую.

С трудом перевалившись на живот, я принялся окапывать снег вокруг палки. Наконец удалось вытащить ее и очистись от намерзшего снега. Правая рука онемела. Я стянул с нее мокрую перчатку и начал растирать. Кончики пальцев стало пощипывать. Кровообращение восстановилось.

Я упёрся палкой в снег. Это было чудесно — ощутить, как кольцо спрессовывает снег и выдерживает мою тяжесть. Опершись на палку, я принял сидячее положение изловчился дотянуться до лыж. Они вмерзли в снег. 0днако удалось высвободить одну лыжу и, стерев с нее снег и сбив лед, я принялся прощупывать ею снег вокруг себя.

Казалось, что я никогда не отыщу вторую палку. В отчаянии я принялся тыкать лыжей дальше от себя и, — о счастье, — обнаружил палку почти на поверхности, неподалеку от того места, где торчала из снега вторая лыжа.

Я опрокинулся навзничь. Силы оставили меня. Холод пронизывал насквозь. Но я уже не был беспомощным. Обе палки были при мне. Скоро, скоро я снова встану на лыжи. Пока я лежал, собираясь с силами, начал замерзать, и мною вновь овладела сонливость. Во что бы то ни стало я должен встать на лыжи, каких бы это ни потребовало усилий! Все мои мысли были сосредоточены на этом. Весь мир сконцентрировался на паре лыж. Я лежал спиной на креплениях, и острая сталь больно давила мне на ребра.

Невероятным напряжением воли я наконец заставил себя приподняться. Я сел, и снег, запорошивший меня, осыпался вниз. Когда я приподнялся над краем ямы, ветер ударил мне в лицо. Однако мне показалось, что он уже не дует с прежним неистовством. Я посмотрел на вторую лыжу, торчавшую из снега. Она стояла вертикально, словно жердь, воткнутая в снег, чтобы обозначить могилу погибшего здесь человека.

Опираясь на палку, я с большим трудом дотянулся до лыжи. Она накрепко вмерзла в снег, и мне пришлось затратить много усилий, чтобы вытащить ее. В конце концов мне это удалось и, усевшись поудобнее в снег, я сбил лёд с обеих лыж и протер их рукавом.

На этот раз я не позволил себе отдыхать. Я понимал, что если снова лягу, то уже никогда не найду в себе сил подняться. Очистив ботинки от снега, я встал на лыжи, но справиться с креплениями оказалось не просто. Пальцы онемели и вовсе обессилели. Когда, наконец, я натянул крепления на задники ботинок, передние пружины словно потеряли способность растягиваться. С огромным трудом я натянул их.

Наконец, и это было проделано. Едва переводя дух, я ощущал приятную тяжесть лыж на ногах. Обычно, когда человек встает на лыжи после долгого перерыва, он кажется себе неуклюжим, но, поверьте, без них идти по рыхлому снегу, все равно, что грести без лодки. Удивительное-ощущение, когда ты чувствуешь под собой лыжи!

Отдышавшись, я оперся на палки, преодолевая охватившую меня усталость и боль в замерзших конечностях. Было чудесно сознавать, что ты вырвался из снежного плена и вновь обрел возможность передвигаться. Я чувствовал себя альпинистом, который достиг вершины и ощущает, что весь мир и все стихии подвластны ему.

Я принялся медленно переступать с ноги на ногу, чтобы восстановить кровообращение, и одновременно размышлял как быть дальше. Где сейчас Мэйн? Проще всего было спуститься вниз к Карбонину. Если спускаться по склону, то обязательно попадешь на перевал. Но нужно ли это делать? Лыжня Мэйна занесена снегом. Снег наползал, словно песок в пустыне во время самума, погребая под собой все. Возможно, Мэйн увел меня с наезженной трассы, и если я пойду вниз, то и вовсе заблужусь. А что, если я случайно набреду на перевал? Мэйн говорил, что миновать его невозможно. Может быть, он поджидает меня там? Он будет ждать долго и терпеливо — захочет удостовериться в моей гибели. Я огляделся по сторонам. Возможно, в этот самый момент он откуда-нибудь наблюдает за мной и нападет, если ему покажется, что. я сумею выбраться живым из этих белых джунглей. Я вспомнил, что говорил о нем Керамикос.

Ветер неожиданно переменился и начал дуть сверху, со стороны ледника. Показалось небо, словно кто-то отдёрнул, тонкий тюлевых! занавес. Черные пики гор вдруг возникли надо мной. Снежные сугробы вокруг перестали быть расплывчатыми, обрели четкость и резкость. Прямо передо мной расстилался ледник. Не ледник Кристалло, который мы пересекли много выше, но другой, меньших размеров. Темные морены торчали из-под снега. Ледник был , окружен зубчатыми гребнями. Перевала не было видно-нигде. Не было видно также и следов Мэйна.

Ледник казался бесконечным. Дважды снегопад серым пологом закрывал от меня все вокруг. Но оба раза, к счастью, ненадолго. Склон здесь был не так крут, и, хотя скольжение было хорошим, но каждый шаг требовал огромных усилий. Ветер пронизывал насквозь, мокрая одежда затвердела и не сгибалась.

Добравшись до гладкой скалы, я снял лыжи. Перекинув через плечо, почувствовал, что их вес непосилен для меня. Они пригибали к земле, так что я скорее полз, чем шел: Воздух был прозрачным, как и тогда, когда мы проходили здесь около пяти часов назад. Холодная черная вершина Попены уходила ввысь, и со всех сторон меня окружал мир злобных кряжей. Ветер яростно дул со стороны «Кол да Варда». Все было точно так же, как и прежде. с той только разницей, что Мэйна со мной не было.

Я карабкался от одного скального обнажения до другого, пока не достиг края глубокой чаши, из которой мы выбирались наверх. Я воткнул лыжи в снег и обескураженно оглядел устрашающий склон, круто уходящий вниз. Наша лыжня была еще видна. Припорошенные снегом следы лыж были едва заметны, но все же видны, словно зарубки, указывающие путь назад, к теплу и сну.