Страница 25 из 29
– На нас нет вины.
– Я не говорю, что вы лжете, я только говорю, что это для вас важнее, чем спасти меня. Потому что, могу вас заверить, пока мы едем в этом фургоне, я на сто процентов уверена, что меня снова захватит Ахилл и его… как вы их назвали? Спонсоры.
– И почему ты в этом так уверена?
– А какая разница?
– Ты – гений, – сказал психиатр. – Наверное, ты видишь в нашем плане какой-то недосмотр?
– Он очевиден. Слишком много людей о нем знают. Дублирующие лимузины, солдаты, конвой. Вы точно знаете, что среди этих людей нет внедренных? Потому что, если хоть кто-то из них известит спонсоров Ахилла, они уже точно узнают, в какой машине я сижу и куда она едет.
– Они не знают, куда она едет.
– Знают, если водитель – их человек.
– Водитель тоже не знает, куда мы едем.
– Он просто ездит по кругу?
– Он знает только точку первого рандеву.
Петра покачала головой:
– Я знала, что вы дурак, потому что пошли в психотерапевты, а это вроде священника в религии, где Бог – это ты сам.
Психиатр побагровел. Это Петре понравилось. Он был дурак и не любил, когда ему это говорили, но ему определенно надо было это услышать, потому что он всю свою жизнь построил вокруг мысли, что он умный, а теперь он играл с настоящей боевой гранатой и думал, что ему хватит ума не погибнуть.
– Да, ты права, водитель знает первый пункт назначения, хотя и не знает, куда мы поедем оттуда. – Психиатр делано пожал плечами. – Но тут ничего не поделаешь, кому-то надо довериться.
– И вы решили довериться этому водителю, потому что…
Психиатр отвернулся.
Петра посмотрела на его спутника.
– А ты что такой разговорчивый?
– Я понимал, – произнес этот человек, запинаясь и подыскивая слова, – что ты был бесить учитель в твоя Боевая школа.
– Ага! – сообразила Петра. – Так ты и есть мозг команды?
Человек не понял, но обиделся. Выражение «мозг команды» было ему не знакомо, но он понимал, что Петра хотела его оскорбить.
– Петра Арканян! – сказал психиатр. – Поскольку ты права и я недостаточно хорошо знаю водителя, скажи мне, что я должен был сделать. У тебя есть план получше?
– Конечно, – пожала плечами Петра. – Называете ему точку рандеву и тщательно объясняете маршрут.
– Я так и сделал.
– Это я знаю, – отмахнулась Петра. – В последнюю секунду, загружая меня в фургон, берете руль сами, а водителя пересаживаете в лимузин. А потом едете совсем в другое место. Или того лучше – сворачиваете в ближайший город и выпускаете меня на волю.
Психиатр снова отвернулся. Петра поразилась, как красноречив язык жестов. Никогда бы не подумала, что психиатры не умеют скрывать своих мыслей.
– Люди, которые вас похитили, – начал психиатр, – это ничтожное меньшинство, даже в той тайной организации, на которую они работают. Они не могут быть всюду.
Петра грустно покачала головой:
– Вы русский, вы образованный, стало быть, знакомы с русской историей, и вы всерьез думаете, что тайная служба не может быть повсюду и слышать все? Вы все свое детство только и делали, что смотрели американские фильмы?
Это уже было слишком. Психиатр принял самый авторитетный медицинский вид и выложил свой последний и решающий аргумент:
– А ты – ребенок, совершенно не обученный уважению к старшим. Пусть у тебя блестящие способности, но это не значит, что ты разбираешься в политическом положении, о котором ничего не знаешь.
– Ага, – удовлетворенно заметила Петра. – Аргумент типа: «ты ребенок и жизни не знаешь».
– Как правду ни назови, она правдой быть не перестанет.
– Вы наверняка разбираетесь в нюансах политических речей и маневров. Но это военная операция.
– Это операция политическая, – поправил ее психиатр. – Без стрельбы.
И снова Петру поразило его невежество.
– Стрельба начинается, когда успеха в военной операции не удается достигнуть маневром. Любая операция, направленная на лишение противника ценного имущества, является военной.
– Эта операция направлена на спасение неблагодарной девчонки, чтобы отправить ее к маме и папе.
– Хотите, чтобы я была благодарной? Откройте дверь.
– Дискуссия окончена, – объявил психиатр. – Можешь заткнуться.
– Так вы заканчиваете сеансы с пациентами?
– Я тебе не говорил, что я психиатр.
– Вы учились на психиатра, – сказала Петра. – И потом какое-то время работали, потому что нормальные люди не говорят как психиатры, пытаясь успокоить перепуганного ребенка. А то, что вы полезли в политику и сменили профессию, не значит, что вы вышли из числа тех твердолобых, что ходят в школу шарлатанов и думают, что они ученые.
Этот человек еле сдерживал ярость. Петра даже сладко задрожала от пробежавшего страха. Он сейчас даст ей пощечину? Вряд ли. Скорее он прибегнет к единственному своему неисчерпаемому ресурсу – профессиональной надменности.
– Профаны обычно смеются над науками, которых не понимают, – сказал психиатр.
– Именно это, – согласилась Петра, – я и хочу сказать. Там, где дело идет о военной операции, вы новичок. Профан. Дубина. А я – специалист. А вы слишком глупы, чтобы хоть сейчас меня послушать.
– Все идет гладко, – сказал психиатр. – А тебе будет очень неловко, когда будешь извиняться и благодарить меня, садясь на самолет в Армению.
Петра напряженно улыбнулась:
– Вы же даже не заглянули в кабину и не проверили, что водитель тот самый.
– Кто-нибудь заметил бы, если бы водителя подменили, – сказал психиатр, но Петра почувствовала, что наконец-то вызвала у него беспокойство.
– Ах, я забыла, мы доверяем товарищам по заговору, они увидят все и ничего не упустят – потому что они-то не психиатры!
– Я психолог! – не выдержал он.
– Ой-ой-ой! – сочувственно произнесла Петра. – Это, наверное, очень неприятно – признаться в собственной полуобразованности?
Психолог отвернулся. Как психиатры в подготовительной школе называли такое поведение? Уклонение? Или отрицание? Петра готова была уже спросить, но решила оставить так.
А еще говорят, что она несдержанна на язык.
Но то, что она сказала, явно оказывало свое действие на этого человека, не давало покоя. И он через некоторое время встал, подошел к передней стенке и открыл дверь между фургоном и кабиной.
Выстрел прогремел в замкнутом пространстве оглушительно, и психиатр-психолог опрокинулся навзничь. Мозг и острые осколки кости расплескались по лицу и рукам Петры. Человек напротив полез за оружием, но поймал две пули и свалился мертвым, не успев до него дотянуться.
Дверь открылась настежь, за ней стоял Ахилл с пистолетом в руке. Он что-то сказал.
– Я тебя не слышу, – ответила Петра. – Я даже собственного голоса не слышу.
Ахилл пожал плечами, заговорил громче, четче артикулируя слова. Петра не стала на него смотреть.
– Не собираюсь я тебя слушать, пока я вся перемазана кровью.
Ахилл отложил пистолет – так, чтобы она не дотянулась, – и снял рубашку. Он протянул рубашку Петре, но та не взяла, и тогда Ахилл стал вытирать ей лицо, пока Петра не выдернула рубашку у него из рук и не стала вытираться сама.
И звон в ушах тоже проходил.
– Удивительно, что ты их убил сразу, не воспользовавшись шансом объяснить, какой ты умный.
– А не надо было, – сказал Ахилл. – Ты им уже объяснила, какие они тупые.
– Так ты слушал?
– Ну конечно. Фургон нашпигован жучками. И камерами.
– Их не было необходимости убивать.
– Этот тип полез за пистолетом.
– Только после того, как ты убил его друга.
– Да ладно, брось, – сказал Ахилл. – Я думал, что метод Эндера полностью состоял в упреждающем применении решающей силы. Я сделал лишь то, чему научился от вашего героя.
– Мне странно, что ты в этом эпизоде участвовал сам.
– Что значит «в этом эпизоде»?
– Я думала, ты прервал и остальные спасательные операции.
– Ты забываешь, – сказал Ахилл, – что у меня были месяцы, чтобы вас оценить. Зачем мне остальные, если я выбрал лучшее?