Страница 80 из 92
«...Еще присутствовал я зимою, в день Богоявления, при особенном обряде: я хочу сказать, при водосвятии на реке Неве, покрытой в это время толстым слоем льда. Церемония эта привлекает бездну народа, ибо после водосвятия крестят в реке новорожденных и не посредством обливания, а чрез погружение нагих младенцев в прорубь на льду. Случилось в тот день, что поп, совершавший крещение, старик с белою бородой и трясущимися руками, уронил одного из этих бедных малюток в воду, и ребенок утонул. Встревоженные богомольцы приступили с вопросом: что значит такое предзнаменование?
— А это значит, отвечал с важностью поп, — это значит... вот что: ...подайте мне другого».
Более всего удивила меня радость родителей бедной жертвы. Потерять жизнь при самом крещении, говорили они с восторгом, значит прямо войти в рай.
Не думаю, чтобы православный христианин мог сделать какое-нибудь возражение на подобный аргумент.
...Русские — суевернейший народ в целом свете. Святому Николаю, их патрону, одному воздается более молитв и земных поклонов, чем всем остальным святым календаря в совокупности. Русский молится не Богу: он поклоняется св. Николаю и ему возносит свои моления. Вы найдете здесь везде образ этого святого; его икону я видел и в столовых залах, и в кухнях, и, одним словом, всюду, где бы ни было. Гость, приехав в дом, должен сперва поклониться изображению святого, а потом уже поздороваться с хозяином. Я видел, как московиты, при входе в комнату, где, по какому-либо исключительному случаю, не было этой иконы, проходили в другие комнаты искать ее. На исподе всех этих обычаев лежит язычество, точно так же, как и на дне всех верований, преувеличенно-воспринятых, доведенных до крайних проявлений. Самая забавная несообразность оказывается еще в том, что язык московитский есть чисто татарское наречие, а между тем, литургия отправляется на греческом, так что православные всю свою жизнь твердят молитвы и славословия, в которых сами не понимают ни слова. Перевод молитв на язык общеупотребительный сочтен был бы за дело нечестивое, что внушается духовенством, с целью сохранить собственное влияние и употреблять его в свою пользу».
Такой же поверхностный характер носит описание похорон, изложенное уже известной нам Элизабет Джастис:
«Я не видела похорон, пока не пробыла там два года, хотя и жила в очень населенной части города и близко от двора, — пишет она. — И в тот день я не видела ничего, кроме необычного света. Подойдя узнать, что это такое, обнаружила, что это многочисленные факелы: их среди бела дня несли перед телом. Я сочла это в высшей степени абсурдным. Но человек, в чьей компании я была, рассказал мне, что русские кладут в гроб пару башмаков, несколько свечей и пропуск. Последний — чтобы покойника впустили, но я не знаю куда. Полагаю, русские считают, будто существуют несколько степеней счастья, ибо такой пропуск можно купить в лавке или на рынке, и его действенность зависит от цены».
Упоминание о «пропуске» для покойника встречается и в некоторых других сочинениях иностранцев, побывавших в Петербурге. И это несмотря на то, что еще в начале XVIII в. датский посланник при Петре I Юст Юль выявил несуразность данного мнения. Вот что пишет по этому поводу датский автор. «Когда отпевание закончилось, под руку покойного была подложена записка с обозначением его имени, возраста, звания, дня его смерти и того, что все грехи ему отпущены по власти, данной священнослужителям. Такая записка кладется в гроб не в качестве паспорта для пропуска покойника в рай, как ошибочно утверждают в своих описаниях почти все путешественники по России, а для того, чтобы в случае, если откопают какое-либо неистлевшее тело, можно было узнать (из этой записки), что похоронен христианин и кто он такой».
Однако вернемся снова к запискам Элизабет Джастис. Завершая описание жизненного пути православных петербуржцев, она упоминает о древней традиции молитв за умерших: «В религии русских есть еще одна примечательная особенность — обряды в церквах за упокой душ. Душу императора Петра они поминают каждый вечер и каждый день в монастыре, находящемся приблизительно в двух милях от Петербурга. Если умирает какая-либо знатная особа, они делают то же самое в течение одного года и одного дня».
Датчанин Петер фон Хафен о православных похоронах сообщает следующее:
«Обычно похороны и проводы умершего простолюдина не производят большого впечатления. Правда, тех, кто сколько-нибудь благороден, все еще по старому обычаю, хотя и вопреки установлению императора Петра Первого, сопровождают плакальщицы, которые должны плакать, провожая покойного. Однако я часто наблюдал, как лишь два парня приходили с телом, неся его на доске почти совершенно нагое и на плечах примерно так же, как носят муку к пекарю. Либо же в лучшем случае в выдолбленном бревне, если покойный был сколько-нибудь благородным человеком При этом не было никакого сопровождения или церемонии».
А вот как хоронили в Петербурге знатных вельмож. В 1720 г. скончался князь Яков Федорович Долгоруков, сенатор при Петре I, с 1714 г. — председатель Ревизион-коллегии. Интересно, что в юности он получил хорошее образование под руководством польского наставника, и вот после его кончины дом покойного посетили члены польского посольства, отправленные королем Августом II в Россию для рассмотрения курляндского вопроса. По сообщению одного из членов посольства, у гроба усопшего «немало было митрополитов, епископов, архимандритов и разного другого высшего духовенства... Посол выразил соболезнование архиерею Стефану (Яворскому)... После обычных отпеваний духовенство направилось с гробом, по старшинству — на конце уже младшие; не так, как у нас, что епископ идет после всех. Один взял святую икону, чтобы отдать ее в монастырь, — такой здесь обычай после каждого покойника».
Яворский Стефан (1658 1722) — писатель и церковный деятель, с 1700 г. местоблюститель патриаршего престола, а затем, с 1721 г. президент синода, который был создан Петром I взамен упраздненного патриаршества для подчинения церкви государству. Автор панегириков, элегий, проповедей, а также полемического (против лютеранства) сочинения «Камень веры» (1728), излагающего православное вероучение.
Интересные сведения содержатся в сочинении профессора Иоганна Георги. Он в 1770 г. приехал в Россию и прожил здесь 30 лет. Его перу принадлежит книга «Описание российско-императорского столичного города Санкт-Петербурга и достопамятностей в окрестностях оного». Вот что говорится в ней о русских традициях в северной столице:
«В то время, когда тела погребаемы бывали в церквах, отпевание усопших производилось в самых тех церквах, — пишет Георги. — Теперь же, выключая одних токмо царских гробниц, в Петропавловской и Александроневской церквах почивающих, и тел, погребаемых на кладбище монастыря святого Александра Невского, происходят все погребения вне города, при определенных нарочно для того церквах у Волковой деревни за Ямской частью, у Охты, близ церкви Сампоония Странноприимца в Выборгской части и на Васильевском острову также вне города. Здесь, у Волковой деревни и Тентулы, погребаются также и иноверцы».
В отношении Великого поста у большинства иностранных авторов, живших в России, имеются лишь краткие упоминания, и это снова вынуждает приводить «богословские» рассуждения Элизабет Джастис. Красочно описав те развлечения, которыми сопровождалось встарь празднование масленицы, английская гувернантка переходит к «анализу» великопостных традиций.
«В понедельник, предшествующий Пепельной среде, с которой начинается Великий пост, веселье заканчивается, — пишет любознательная англичанка. — Во вторник при встрече они (русские) целуются, объявляют: «Прощай, завтра я умру!» — и продолжают умерщвлять свою плоть до Пасхи. Русские ходят в церковь вечером, как и днем. Отправление обрядов состоит в том, что они крестятся, кланяются и бьются головой о пол, повторяя часто и быстро, как только возможно, слова: «Господи, помилуй нас». И те, кто проговаривает это быстрее всех, считаются самыми набожными. В домах у русских есть многочисленные живописные и резные изображения; перед всеми горят восковые свечи со времени ухода хозяев в церковь и до возвращения домой. Они очень строго соблюдают посты в смысле воздержания от пищи, но не в такой степени — от питья. Я не видала, чтобы кто-то хоть раз отказался от вина. Однако во время этого поста надо откупаться. Например, одна знатная дама выбрала русскую женщину в няньки своему ребенку (кормилицу), но не одобряла ее пост. И та, чтобы не потерять место, отправилась к священнику; он дал разрешение на определенных условиях, она их выполнила, и этот грех был ей отпущен».