Страница 49 из 92
Сенат распубликовывал эти указы, они рассылались «за подписью» во все правительственные учреждения и подлежали «неукоснительному» исполнению. Менялись дни представлений, изменялись самые представления — вместо итальянской интермедии шла русская трагедия,— но сущность дела оставалась та же: посещение императорского театра было обязательно, и манкирование могло вызвать «высочайший гнев» — а попасть под «высочайший гнев» в лучшем случае означало отъезд из Петербурга, удаление в какую-нибудь захудалую вотчину, но дело могло кончиться и гораздо серьезнее.
Попав в Оперный императорский дом, зритель должен был подчиниться ряду установившихся правил. Вот одно из них, наиболее характерное: «О пропуске в Оперный дом во время французских комедий лейб-гвардии штаб и обер-офицерских и напольных полков штаб-офицерских жен, которые прежде помещались вверху, в партер».
Существовало как бы разделение — места занимались соответственно рангу и чину мужа и, быть может, не одна красавица вместо того чтобы наслаждаться, как «природный русский тенор Марко Портурацкой» выводит рулады, сгорала от зависти, что ее подруга сидит ближе к царской ложе, а ей приходится занимать место, выражаясь по-современному, «на галерке»...
А наряды... боже, сколько забот и волнений вызывали они: «в темноцветных платьях» вообще нельзя было показываться при дворе — темный цвет напоминал траур, траур наводил на мысль о смерти, а страх перед смертью был невероятен у «веселой царицы Елисавет», превращавшей из-за этого страха ночи в день; «робы иметь величиною поменьше тех, что на больших куртагах бывают». Все нужно было помнить, все нужно было предусмотреть, и хотя бы зеркало — этот вечный спутник женщины — ясно и убедительно говорило: наряд не к лицу, светлое платье выказывает ярко неуклюжесть фигуры, эта неуклюжесть скроется при темном цвете,— но «в темноцветных платьях вообще не являться».
Понятно, что все эти и ряд им подобных мелких ограничений и правил этикета отравляли то удовольствие, которое могло принести театрально-музыкальное развлечение; ничего подобного не могло быть на частном представлении, куда человек шел, купив билет, шел потому, что ему хотелось, а не потому, что существовал известный высочайший указ.
Первое объявление в «Ведомостях» о частном публичном концерте появилось в середине 1746 г. Вот его текст: «По полудни в 7 часу приезжий бассист в доме генерала Загрязского, подле немецкой комедии, будет петь концерты с музыкою, чего ради желающие его слушать могут приходить в означенный дом с платежом по 1 рублю с персоны».
Самый главный, существенный вопрос при устройстве концерта — найти для него подходящее помещение.
«Бем сим почтенно публику уведомляет, что обещанный им концерт по некоторым препятствующим в том обстоятельствам не может быть дан, почему все те особы, кои взяли уже билеты, могут получать обратно свои деньги».
Концерты были делом новым, тогда как к театральным представлениям петербуржец уже привык и усердно посещал Немецкий театр, помещавшийся на нынешней Большой Морской, а тогда Большой Гостиной улице. И концертанты первое время устраивают свои концерты именно около этого Немецкого театра, очевидно, в надежде, что зритель скорее пойдет по знакомой ему дорожке.
Действительно, в цитированном уже нами объявлении 1746 г. говорится: «подле немецкой комедии»; в объявлении 1748 г. читаем: «против немецкого комедиального дома». Очевидно, нанять сам «комедиальный дом», сам Немецкий театр концертанты не решались, так как на концерты публика ходила в гораздо меньшем количестве, чем в театр и, кроме того, сбор за концерт едва ли бы окупил плату за помещение.
И концертанты стали обращаться к милости тогдашних вельмож-меценатов, живущих во дворцах, уступить для концерта свою залу. Отказы если и бывали, то редко. И первый концерт, отмеченный нами в царствование Екатерины II, был в «состоящем близ Летнего дворца доме его сиятельства князя Барятинского». Этот дом почти в неприкосновенном виде сохранился до наших дней: бывший дом министерства юстиции на Итальянской улице.
Большую помощь концертантам оказывали графы Строгановы — в зале их знаменитого дворца, построенного Растрелли на Невском проспекте у Полицейского моста, происходил ряд концертов.
Затем, когда Аничков дворец, приобретенный императрицей Екатериной II у графа Разумовского, был подарен князю Потемкину, а последним продан откупщику Шемякину, как в самом дворце, так и в особой садовой галерее — ее не существует в настоящее время, она помещалась приблизительно там, где теперь находится памятник Екатерине II,— раздавались очень часто и звуки различных инструментов, и пение самых разнообразных артистов.
Вельможи меценатствовали и отдавали свои танцевальные или парадные залы артистам, конечно, даром, но уже в то время граф Ягужинский, устроив у себя в доме помещение для настоящего театра с постоянной сценой, партером и ложами, сдавал этот театр за деньги.
Выгоду от сдачи помещений под концерты не замедлили учесть трактирщики. Концерты стали даваться и в Вюртембергском трактире на Малой Морской. Этот трактир был открыт вскоре после приезда невесты Павла Петровича — Марии Федоровны, которая была родом, как известно, из Вюртемберга; вместе с княжной приехал предприимчивый немец — и появился Вюртембергский трактир. Затем концерты были и в Английском, или, как тогда писали, «Аглинском» трактире в Галерном дворе, т. е. на Английской набережной.
Трактирщики не только сдавали помещения артистам, но довольно часто устраивали музыкальные увеселения на собственный риск. Так, например, в 1762 г. «на Адмиралтейской стороне, в Малой Морской у трактирщика Гейса славный гарфенист (арфист) Гохбрикер по понедельникам и воскресеньям по полудни будет играть на гарфе особого рода».
Изредка концерты давались и в других трактирах, например в знаменитом Демутовом трактире, или, как тогда звали, доме Демута. Этот трактир и гостиница (в ней впоследствии останавливался Пушкин) помещался на Конюшенной улице и выходил на Мойку.
Позже концерты стали устраивать и в двух театрах: Каменном и Деревянном.
В начале 90-х гг. XVIII в. появился на петербургском горизонте один из увеселителей Петербурга, родоначальник последующих Излеров, Лентовских, Поляковых — француз Лион, который арендовал в течение ряда лет дом покойного фельдмаршала князя А. М. Голицына.
Лион снял дом и приспособил его главным образом для маскарадов — одним из усерднейших посетителей этих маскарадов был канцлер князь Безбородко,— но в свободное время от маскарадов, т. е. во время великого поста, сдавал свою залу для приезжающих иностранцев, а может быть, и сам лично устраивал концерты.
Трудовой день в столице начинался рано и рано же заканчивался. И начало первых концертов в Петербурге было обычно в 6 часов вечера или самое позднее в 7-м часу. Затем постепенно время начала концерта становилось позже и позже: в царствование Екатерины II концерты начинались в 8 часов, в последующие царствования около 9 часов вечера.
Все зрители, или, как в то время их обычно называли, «смотрители» разделялись на две группы: знатные посетители и обыкновенные смертные. К первым артисты и антрепренеры обращались с одной из следующих льстиво заискивающих фраз: «за что смотрители из господ и госпож платить имеют по своему усмотрению», или «знатные господа могут платить по изволению», или «что же касается до платы, оная оставляется на произвол и щедрость смотрителей» и, наконец, «каждая знатная особа платить имеет по своему благорассуждению».
Эта форма входной платы осталась неизменной весь XVIII в. для различных цирковых представлений, для эквилибристов, фокусников и прочих «артистов» этого рода. Но музыкальные артисты скоро поняли унизительность подобных условий и обычно назначали единую плату за вход в зал, без различия, какое место будет занято. Вначале такая плата была 1 рубль, причем делалось иногда очень характерное примечание: «за вход без разбору мест 1 рубль», затем стали брать и за место; за первые места бралось по 2 рубля. В царствование Александра I обычной платой признавалось 5 рублей, а в царствование Николая I — 10 рублей. При этом с одной стороны, подчеркивалось, что «в расходной книжке каждого образованного человека должна быть непременно рубрика: расход на концерты», а с другой стороны, делались жалобы на дороговизну мест в концертах. Так, в 1830 г. читаем такие строчки: