Страница 18 из 65
Строфа V. Эпилог
Да, это был столбик его собственной кровати. И комната была его собственная. Лучше же всего, радостнее всего было то, что будущее тоже принадлежало ему – он мог искупить свое прошлое.
– Я буду жить прошлым, настоящим и будущим! – повторял Скрудж, слезая с кровати. – В моей душе всегда будет живо воспоминание о всех трех духах. О, Яков Марли! Да будут благословенны небо и Рождество! Я произношу это на коленях, старый Марли, на коленях!
Он был так взволнован и возбужден желанием поскорее осуществить на деле свои добрые намерения, что его голос почти отказался повиноваться ему. Лицо его было мокро от слез – ведь он так горько плакал во время борьбы с духом.
– Они целы! – вскричал Скрудж, хватаясь за одну из занавесок кровати. – Все цело – я их увижу, – всего того, что могло быть, не будет! Я верю в это!
Он хотел одеться, но надевал платье наизнанку, чуть не разрывал его, забывал, где что положил, – проделывал всякие дикие штуки.
– Я не знаю, что делать! – вскричал Скрудж, смеясь и плача, возясь со своими чулками, точно Лаокоон со змеями. – Я легок, как перо, счастлив, как ангел. Весел, как школьник!
Голова кружится, как у пьяного. С радостью всех! С праздником! Счастливого Нового года всему миру! Ура! Ура!
Вбежав вприпрыжку в приемную, он остановился, совершенно запыхавшись.
– Вот и кастрюлька с овсянкой! – вскричал он, вертясь перед камином. – Вот дверь, через которую вошел дух Якова Марли! Вот окно, в которое я смотрел на реющих духов! Все как и должно быть, все, что было, – было. Ха-ха-ха!
Он смеялся – и для человека, который не смеялся столько лет, этот смех был великолепен, чудесен. Он служил предвестником чистой, непрерывной радости.
– Но какое число сегодня? – сказал Скрудж. – Долго ли я был среди духов? Не знаю, не знаю ничего. Я точно младенец. Да ничего, это не беда! Пусть лучше я буду младенцем! Ура! Ура! Ура!
Громкий, веселый перезвон церковных колоколов – такой, которого он никогда не слыхал раньше, вывел его из восторженного, состояния. Бим-бом-бам: Дон-динь-дон! Бом-бом-бам! О, радость, радость!
Подбежав к окну, он открыл его и высунул голову. Ни тумана, ни мглы! Ярко, светло, радостно, весело, бодро и холодно! Мороз, от которого играет кровь! Золотой блеск солнца. Безоблачное небо, свежий сладкий воздух, веселые колокола! Как дивно-хорошо! Как великолепно все!
– Какой день сегодня? – воскликнул Скрудж, обращаясь к мальчику в праздничном костюме, который зазевался, глядя на него?
– Что? – спросил сильно удивленный мальчик.
– Какой у нас сегодня день, мой друг? – спросил Скрудж.
– Сегодня? – ответил мальчик. – Вот тебе раз! Рождество, конечно!
– Рождество! – сказал Скрудж самому себе. – Значит, я не пропустил его. Духи все сделали в одну ночь. Они все могут, все, что захотят. Разумеется, все. Ура, дорогой друг.
– Ура! – отозвался мальчик.
– Знаешь ли ты лавку на соседней улице на углу, где торгуют битой птицей? – спросил Скрудж.
– Еще бы не знать! – ответил мальчик.
– Умник! – сказал Скрудж. – Замечательный мальчик! Так вот, не знаешь ли ты, продана или нет индейка, висевшая вчера там, – та, что получила приз на выставке? Не маленькая индейка, а большая, самая большая?
– Это та, что с меня величиной? – спросил мальчик.
– Какой удивительный ребенок! – сказал Скрудж. – Приятно говорить с ним! Да, именно та, дружок!
– Нет, еще не продана, – сказал мальчик.
– Да? – воскликнул Скрудж. – Ну так ступай и купи ее.
– Вы шутите?
– Нет, нет, – сказал Скрудж. – Нисколько. Ступай и купи ее. И скажи, чтобы ее доставили сюда, а там я скажу, куда ее отнести. Вернись сюда вместе с приказчиком, который понесет индейку. За работу получишь шиллинг. Если же вернешься раньше чем через пять минут, я дам тебе полкроны.
Мальчик полетел, как стрела из лука, да с такой быстротой, с которой не пустил бы ее и самый искусный стрелок.
– Я пошлю ее Бобу Крэтчиту, – прошептал Скрудж, потирая руки и разражаясь смехом. – И он так и не узнает, кто ее прислал. Она вдвое больше Тайни-Тима… Джек Миллер никогда бы не придумал подобной штуки – послать Бобу индейку!
Почерк, которым он писал адрес, был нетверд. Написав кое-как, Скрудж спустился вниз по лестнице, чтобы открыть дверь и встретить лавочника. Ожидая его, он остановился. Молоток попался ему на глаза.
– Всю жизнь буду любить его! – воскликнул Скрудж, потрепав его. – А прежде я почти не замечал его. Какое честное выражение лица! Удивительный молоток! А вот и индейка! Ура! Как поживаете? С праздником!
Ну и индейка! Вряд ли эта птица могла стоять на ногах! Они мгновенно переломились бы, как сургучные палки!
– Да ее невозможно будет отнести в Камден-Таун! – воскликнул Скрудж. – Придется нанять извозчика.
Со смехом говорил он это, со смехом платил за индейку, со смехом отдал деньги извозчику, со смехом наградил мальчика – и все это кончилось таким припадком хохота, что он был принужден сесть на стул, едва переводя дух, хохоча до слез, до колик.
Выбриться теперь, когда так сильно дрожали руки, было нелегко: бритье требует внимания даже и тогда, когда вы совершенно спокойны. Ну да и то не беда – если он сбреет кончик носа, можно будет наложить кусочек липкого пластыря, и дело в шляпе!
Одевшись в самое лучшее платье, Скрудж вышел, наконец, на улицу. Толпа народа сновала так же, как и во время его скитаний с духом нынешнего Рождества. Заложив руки назад, Скрудж с радостной улыбкой смотрел на каждого. Выражение его лица было так приветливо, что трое добродушных прохожих сказали ему: «Доброго утра, сэр! С праздником!» – и впоследствии Скрудж часто говорил, что из всего, что он когда-либо слышал, это было самое радостное.
Сделав несколько шагов, он встретился с пожилым представительным господином, приходившим вчера в его контору и сказавшим ему: «Скрудж и Марли, не так ли?» – и что-то кольнуло его в сердце, когда он подумал, как-то взглянет он на него. Все же он отлично знал теперь, что надо делать, и прямо подошел к нему.
– Дорогой сэр, – сказал Скрудж, ускоряя шаги и беря господина под руку. – Как поживаете? Полагаю, что вы поработали успешно. Как это хорошо с вашей стороны. Поздравляю вас с праздником!
– Мистер Скрудж?
– Да, – ответил Скрудж. – Меня зовут Скруджем, но я боюсь, что это неприятно вам. Позвольте попросить у вас извинения. Будьте так добры… – И тут Скрудж шепнул ему что-то на ухо.
– Боже мой! – воскликнул господин, с трудом переводя дух. – Вы не шутите, дорогой Скрудж?
– Нет, нет, – сказал Скрудж. – И ни полушки менее! За мной много долгов, с которыми я и хочу теперь расплатиться. Прошу вас!
– Дорогой сэр! – сказал господин, пожимая ему руку. – Не знаю, как и благодарить вас за такую щедрость.
– Ни слова больше, пожалуйста, – быстро возразил Скрудж. – Не откажитесь навестить меня. Навестите? Да?
– С удовольствием! – воскликнул господин, и таким тоном, что было ясно, что он исполнит свое обещание.
– Благодарю вас, – сказал Скрудж. – Я многим обязан вам. Бесконечно благодарен вам.
Он зашел в церковь, а затем бродил по улицам, присматриваясь к людям, торопливо сновавшим взад и вперед, заговаривал с нищими, ласково гладил по голове детей, заглядывал в кухни и в окна домов – и все это доставляло ему радость. Ему и во сне не снилось, что подобная прогулка могла доставить столько радости! В полдень он направился к дому своего племянника.
Но, прежде чем он отважился постучать и войти, он раз двенадцать прошел мимо двери. Наконец стремительно схватился за молоток.
– Дома ли хозяин, милая? – сказал он горничной. – Какая вы славная! Просто прелесть!
– Дома, сэр.
– А где, милая моя?
– Он в столовой, сэр, вместе в барыней. Я провожу вас, если вам угодно.
– Благодарю. Он знает меня, – сказал Скрудж, берясь за дверь в столовую.
Он тихо отворил и украдкой заглянул в комнату. Хозяева осматривали обеденный стол, накрытый очень парадно, ибо ведь молодые в этом отношении очень взыскательны, очень любят, чтобы все было как у людей.