Страница 112 из 120
производством,– руководитель объясняет им процессы работы.
Вот здесь с флагом – группа колхозников – шефов над заводом.
Они пришли приветствовать рабочих по поводу выполнения
плана. А вот это группа единоличников. Они стоят совсем в
стороне.
– Как они рты-то разинули! – сказал, засмеявшись, военный.
Штатский, взглянув на военного, тоже засмеялся.
– Сразу видно, что единоличники,– сказал он,– в лаптях и в
рваных полушубках...
– Я хотел показать завод не в индустриальном, а в
социально-революционном его значении,– сказал художник, как
ученик, которому неожиданно поставили лучший балл, и он с
435
красными от радостного волнения щеками сам уже разъясняет
свои достижения.
– А там дальше – шахта, из которой добывается руда. Ее в
действительности там не было, но я соединил это для большей
наглядности.
Военный еще несколько времени постоял перед картиной и,
подавая художнику дружески руку, сказал:
– Поздравляю вас с блестящей победой над собой. Вот вы и
перестроились и стали давать искусство, нужное эпохе.
Штатский тоже подал руку художнику, покрасневшему от
похвалы.
– Как у вас со снабжением? – спросил военный.
– Плохо. Я не приписан ни к одному распределителю.
– Это мы все устроим. Художники, идущие в ногу с эпохой,
не должны нуждаться ни в чем. А это что?.. Старые грехи? –
спросил военный, увидев в углу пейзаж с грозой.– Или, может
быть, и теперь пишете?..
Художник испуганно оглянулся и, весь покраснев, видимо, от
мысли, что его заподозрят в некрасивом поведении, уже по-
другому торопливо сказал:
– Да это старые грехи... пейзаж... я даже не кончил его...
бросил уже давно, потому что почувствовал его полную
ненужность.
Военный, не слушая, подошел к неоконченной картине и
долго молча стоял перед ней, потом почему-то потянул в себя
воздух и сказал:
– Дождем-то как пахнет!.. Долго работали над ней?
– Три года...
– Три года! – воскликнул штатский, посмотрев на военного,–
за это время сколько полезных картин можно было бы написать.
– Ну, еще раз поздравляю,– сказал военный, не ответив на
слова и взгляд штатского.
Достав перчатки, он хотел было идти, но от двери еще раз
оглянулся на пейзаж.
– Да, определенно пахнет дождем и дорожной пылью,–
сказал он с веселым недоуменьем,– а ни пыли, ни дождя нет,
есть только холст и краски. Как вы достигли этого?
– Я об этом сейчас совсем не думаю и не интересуюсь, я весь
сейчас в этой картине, - сказал художник, показав на картину
завода.– И знаете,– с порывом приподнятой искренности сказал
художник,– когда я ее написал, я вдруг почувствовал, что у меня
436
нет оторванности и замкнутости в одиночестве, что благодаря ей
я нашел путь к слиянию с жизнью массы, иду с ней, дышу
одним с ней воздухом.
– А, это великое дело,– сказал военный уже от двери, все еще
продолжая смотреть с прищуренным глазом на картину грозы.–
Но лучше поздно, чем никогда. Душевно рад за вас.
Он подал художнику руку и пошел. Штатский точно так же
пожал руку хозяину. И они оба ушли.
Военный, садясь в автомобиль, сказал:
– Сколько я ни смотрю современных картин, просто оторопь
и тоска берет. Какие-то наглядные пособия для школы первой
ступени. А ведь среди них есть первоклассные мастера. В чем
тут дело?.. Иногда даже приходит в голову нелепая мысль: «Уж
не смеются ли они над нами?» Не может же в самом деле
талантливый человек не видеть, какую бездарь он производит!
Он, видите ли, выписал самым точным образом все детали
машин, на кой-то черта они нужны в искусстве, все тут
соединил – и колхозников, и единоличников, и экскурсии. У нас
в училище висели сытинские издания,– так точь-в-точь! И зачем
мы только тратим на эти заказы такие деньги?.. Для наглядных
пособий довольно бы работ учеников ремесленных школ.
Бедность мысли и однообразие тем ужасающее: завод спереди,
завод – сзади. Рабочий с молотом, рабочий без молота. И везде
трубы, колеса, шестерни.
– Ну, как же Иван Семенович, у него все-таки строительство
показано.
Военный замолчал, очевидно, не желая вступать в
пререкания.
Художник вернулся в комнату, нервно шершавя волосы с тем
взволнованным и возбужденным видом, какой бывает у всякого
художника, только что проводившего похваливших его работу
гостей.
Художник, как бы проверяя какое-то высказанное
посетителями впечатление, остановился перед пейзажем с
грозой.
– Да, действительно, живет! – сказал он, при этом, раздув
ноздри, даже потянул воздух к себе, как это делают, когда после
душного летнего полдня зайдет с юга грозовая туча, над землей
пробежит сумрак и в свежем воздухе запахнет дождем и
дорожной пылью.
437
Он еще некоторое время постоял перед картиной, потом,
вздохнув, перевернул ее лицом к стене и задвинул в самый
дальний угол, чтобы предотвратить возможность попасться на
глаза неожиданным посетителям.
Потом подошел к картине завода с его красной трубой и
колхозниками, постоял перед ней и вдруг, весь сморщившись и
взявшись обеими руками за голову, сказал:
– Позорно!.. Омер-зи-тель-но!..
438
Белая свинья
В деревню приехали сотрудники Союзмяса для контрактации
свиней.
В соседнем селе услышали об этом и, решив, что свиней
будут отбирать бесплатно, порезали в одну ночь всех.
Осталась только у кузнеца одна большая белая свинья с
черной отметинкой на лбу.
Одна на всю деревню.
Он пожалел ее резать, решив положиться на судьбу.
А на другой день прошел слух, что с тех, кто порезал своих
свиней, будет взыскан штраф, и, сверх того, они будут
привлекаться к судебной ответственности за злостное
уничтожение скота.
– Что ж теперь делать-то? – спросил кто-то.
– Что делать – теперь попали все, окромя кузнеца: и деньги
получит и под суд не отдадут.
– У, нас тоже вдрызг всех порезали,– сказал мужик из
ближней деревни, где был колхоз. После вас к нам приедут, что
будем делать?
– С тебя, Пузырев, с первого начнут,– сказал шорник.–
Кузнец пойдет самый последний, его изба на самом краю.
– Едут!..
Все стояли и в волнении ждали, когда подъедут
контрактанты, как ждут приезда следственных властей на месте
убийства.
Пузырев, которому предстояло отвечать первым, вдруг
юркнул в избу, наткнулся в сенцах на жену, шепнул ей что-то и
бросился по задворкам на конец деревни.
Мужики с недоумением посмотрели ему вслед.
– Неужто сбежать хочет?
– Сам сбежит, баба останется,– говорили в толпе.
Приезжие, два бритых человека в кепках, остановили лошадь
у избы Пузырева.
Вдруг на дальнем конце села послышался пронзительный
свиной визг.
Приезжие переглянулись друг с другом, на их посинелых от
холода лицах показались довольные улыбки.
– Есть! Товарищ Холодков! – сказал один.
439
– Помолчи,– сказал другой и погрозил пальцем, как грозит
опытный охотник увлекающемуся сподручному, слишком
оживившемуся при первых признаках близкого присутствия
зверя.
Хозяйка Пузырева вышла из избы и пригласила приезжих
обогреться и закусить.
– А хозяин-то дома? – спросили приезжие, наливая
замерзшими руками водку.
– Дома,– ответила хозяйка,– он скотине корму дает.
Наконец вошел запыхавшийся хозяин и, поздоровавшись с
гостями, повесил шапку на гвоздь у двери.
– Ну как, хозяин, насчет свиней у вас? У тебя, хозяин, есть?
Набившиеся в избу мужики замерли.
– Как сказать...– ответил хозяин,– много не могим, а одну