Страница 8 из 23
— Да ни на что я не надеюсь! — возмутилась я.
— Ага, рассказывай, колдунья, рассказывай, а я послушаю, — усмехнулся Вовка.
— Инквизитор, — буркнула я.
— Еретичка! — бросил друг.
— Ты… ты… — я почему-то не находила слов. А Вовка посмеивался, доставая чашки из шкафа.
Засиживаться у Володьки долго не стала, поспешила домой. Замечательно, что мы помирились, я этому искренне радовалась, но меня ждал Василий… После очень сокращенного варианта семейного ужина я скользнула в свою комнату, закрыла дверь и, расставив по кругу свечки, повернула кольцо. Вася… Если раньше я вызывала его, потому что жалела, то теперь, после вчерашней откровенности, мне было любопытно. Ой, сдается мне, что я не обманулась. Его взгляды, то, как он не решался что-то сказать, смущался, делал робкие комплименты… Приятно и очень романтично.
На следующий день я начала осаду дяди Кости. Давно еще заприметила у него очень старое настольное зеркало в деревянной раме. Думаю, это именно искомое зеркало. Я всегда удивлялась тому, что дядя держит его в доме. Тетя Наташа давно хотела от него избавиться, и я ее понимаю. Ведь древнее зеркало выполняло свою функцию плохо, — амальгама была повреждена, отчего в отображаемой картинке отсутствовали значительные куски. Дядя Костя все говорил, что это венецианское зеркало, что в амальгаме есть примесь золота, отчего создается впечатление, что смотрящийся светится внутренним светом. Сетовал, что теперь такое покрытие не делают, и что зеркало от реставрации только проиграет… Помню, я уговаривала его привести зеркало в порядок, тетя Наташа уговаривала его выкинуть, а дядя обещал подумать. Что он решил, я не узнавала, но зеркало не видела очень давно. Теперь от мысли о том, что после реставрации оно больше не то самое колдовское, а самое обычное, меня прошибал холодный пот. А стоило подумать, что зеркало давно выброшено или разбилось, и меня начинало трясти крупной дрожью от ужаса…
Зеркало, к моему огромному облегчению, ретроград дядя Костя решил оставить так, как есть. Да, он запрятал его на антресоли с глаз жены долой, но оно было, хвала всем святым, целым. Отдать его мне дядя согласился довольно легко. Если легким путем считать бутылку Хеннесси… Когда я выпалила 'Хорошо, будет тебе коньяк', он удивился и сказал, что вообще-то пошутил… Но если я буду очень настаивать, коньяк он, так и быть, примет.
Зеркало домой я несла так, словно от него зависела моя жизнь… хотя, почему 'словно'? Она от зеркала действительно зависела. Поставив на стол драгоценную реликвию и присовокупив к ней добытый у мамы подсвечник, я задалась вопросом, а не погадать ли? Ну и что с того, что еще не Святки? Когда я на Святки гадала? Да никогда… А тут возможность хорошая, и настроение есть. И родителей дома нет, в гостях. А вдруг 'сила колдовская', про которую мне Володька все уши вчера прожужжал, проснется?
Сказано — сделано. Мне бы еще научиться между этими двумя действиями думать… Но это, видимо, в следующей жизни. Достала из нижнего ящика стола восковую свечку, установила ее в подсвечнике. Кажется, колдовская сила уже проснулась, потому что подсвечник, против обыкновения, свечу не выронил.
Гадание… боязно как-то… Это я к ним несерьезно отношусь, а раньше отношение было другое… Может, учитывая семейную ведьму, и мне нужно относиться с пиететом? Может, и гадать не стоит?… Но решение принято, а отступать в таких случаях я не люблю. Пошла, налила себе бокальчик красного вина для храбрости…
Так, как там гадать надо? Зажечь свечу сбоку от зеркала… с какого боку? Слева или справа?… А, без разницы, главное, зажечь. Потом, кажется, нужно сесть и глядеть в глубины зеркала в надежде увидеть суженого. Ну, не могу сказать, что так уж старалась разглядеть этого неведомого мужчину, — отвлекалась на бокал. Когда через полчаса и после еще одного бокала я все еще ничего не увидела, зато заметно развеселилась, разглядывая неровные пятна на зеркале, и чуть не сшибла подсвечник, решила попытки увидеть хоть что-нибудь прекратить. Встала задуть свечу и тут случайно глянула в зеркало… Весь хмель как рукой сняло… Ноги подкосились, и я рухнула обратно на стул, как загипнотизированная глядя на изображение.
Зеркало словно подернулось дымкой и отражало оно не мою комнату… Помещение, видимое в нем, казалось маленьким и затхлым. На столе там тоже горела свеча, ее тусклое трепещущее пламя выхватывало из окружающей тьмы небольшой кусок пространства. Грубо сделанный стол, шершавые стены, низкий потолок и человека, сидевшего за столом ко мне спиной. 'Хочу видеть его лицо', - прошептала я. И картинка, словно услышав мое желание, сдвинулась, показывая незнакомца ближе… Василий… Он задумчиво, серьезно смотрел на свою работу, любовался ею. Послушное моей воле изображение снова шевельнулось, показывая листок в его руках. Это был портрет, выполненный углем. Вася добавлял к нему незначительные штрихи. Но в этих штрихах не было необходимости, — и так было ясно, что на портрете изображена я…
До субботы я ходила сама не своя. После такого откровения вызывать Васю я боялась, стеснялась… Было неловко ужасно, потому что свои чувства я не понимала, а давать ложные надежды не хотелось… Он был мне симпатичен, очень. Он мне даже нравился… Но увидеть в его руках свой портрет я была не готова. Василий несколько раз появлялся вечером в тенях, словно прося позвать его. Но я делала вид, что не замечаю.
Стараясь отвлечься от мыслей о 'призраке', я готовилась к поездке в Крынычки. На сей раз фонарик упаковала. Взяла лопату и даже раздобыла незаменимую в хозяйстве вещь — металлоискатель. И, конечно, не подумать о Васе я не могла. Поэтому приготовила и знатную продовольственную передачу. Он же говорил, что домовые и лешие могут в межмирье заходить. А у меня как раз появились знакомые домовые и леший.
Володька обещание сдержал, отвез меня в Крынычки. По дороге туда он заявил, что пойдет со мной на поляну. Я, понятное дело, воспротивилась. Он уступать не собирался, даже грозился повернуть назад в Харьков, если я не позволю ему сопровождать себя. Но эти провокации я сразу раскусила и, напомнив о святости обещаний, все разговоры на тему поляны и ведьм свернула, как смогла. Володька заставил меня поклясться, что я мобилку из рук выпускать не буду и, если мне вдруг что-нибудь привидится, сразу ему позвоню. Ну, на эту уступку мне пришлось пойти. Вовка вцепился в руль и изредка бросал на меня обеспокоенные взгляды. Надо же, как переживает… Приятно. В этом он очень похож на Витальку, тот меня так же опекает и так же называет Каштанкой.
Как и собирались, подъехали максимально близко к развалинам избушки. Когда стало темнеть, я оставила хмурого и справедливо недовольного друга в машине и ушла на полянку. Там меня уже ждал Емельян. Продуктам, которые я хотела передать Василию, домовой не удивился.
Ждать пришлось долго, очень долго. Точнее пять часов. Почему я так точно знаю? Да потому что аккурат раз в полчаса звонил Вовка и спрашивал, жива я еще или нет! Такая вот колдовская ночь… Но я постаралась насладиться и ею. В холодном небе появились звезды, взошла луна… Мы с Емельяном сидели на краю поляны и разговаривали. Он рассказывал мне о прапрабабушке, о разных случаях из ее жизни, о ее детях, о ее муже… О доме, о так называемом сердце дома — точке, в которой положительной энергии больше всего. О том, как ее находить, что там нужно делать спальню. Тогда отношения между супругами всегда будут полны любви. Семья будет счастливой. Представив план своей квартиры, план квартиры дяди Кости, я поняла, что спальни в обоих случаях были как раз в сердцах домов. Случайность? Почему-то не думаю. Домовой говорил и о плохих местах, которые могут появиться в доме, и о том, как убирать плохую энергию. Я такими вещами раньше не увлекалась, но было интересно, конечно. С удивлением узнавала, что прежде многое делала интуитивно правильно.
После очередного Володькиного звонка в два часа ночи я решила, что ничего и не произойдет, и собралась уходить. Меня остановил даже не домовой, а странный оптический эффект. Лунный свет серебрил полянку, окутывая невыгоревшие бревна и высокую траву прозрачным мерцающим покрывалом. Везде, кроме одного места. Идеально ровный небольшой прямоугольник вызывающе чернел аккуратной заплаткой рядом с разрушенной печью. Я подошла к нему и, повинуясь непонятному порыву, погладила землю ладонью. Земля была теплой и мягкой, пушистой, нежной, как пуховая перина. Захотелось опустить руку в эту землю, ощутить ее. Я, прикрыв глаза, так и сделала. В ладонь легко скользнуло что-то плотное, гладкое. Я с удивлением вытащила на поверхность небольшую книжку в кожаном переплете с медными застежками и принялась ее рассматривать. Рядом всхлипнул Емельян, утирая слезы платочком: