Страница 2 из 3
– Что я от них хорошего вижу? – злобно огрызнулась сосулька. – От человеков этих?! Они меня палкой сбивают. От кошек?! Они об меня когти свои точат. От птичек? Они на меня гадят! Чему я должна радоваться? Вишу здесь одинокая. Никому не нужная. Всеми обруганная! Вот накоплю тяжёлой воды, грохнусь с радостью какой-нибудь собаке на голову. Пусть разобьюсь! Хоть удовольствие получу, похихикаю звонкими осколочками.
– Тьфу, гадкая какая! – разозлился Ветер. – Сердца у тебя нет! Погоди, попрошу солнышко, направит оно свои горячие лучи, расплавят они тебя, в мокрую лужу превратят!
– Ха-ха! – зазвенела сосулька. – Испугал! Сердца у меня нет! Нет! Оно мне не положено. Сосулька я. Забыл, что ли? И в мокрую лужу не превратишь. Не доберётся до меня твоё солнышко! Видишь печную трубу? Тень ее, меня надёжно закрывает, с какой бы стороны Жарило, не подкралось! С тенью не поборешься!
Сильно расстроился Ветер, раскрутился юлой и полетел на облако. Солнышко тоже закрылось тучкой. День помрачнел и скукожился. Маленькие тучки без солнышка по небу разбрелись, друг друга потеряли и расплакались.
Вдруг прямо под сосулькой открылась оконная форточка. Песня, которая выпорхнула из неё, была красивая и грустная. Сосулька замерла:
– Что это? Кто поёт? – спросила она.
– Кто поёт? – закричала она громче.
– Кто поёт? – завопила она что было сил.
– Птичка поёт, – обиженно отозвался Ветер. – Соловей!
– Почему так грустно? – тихонько спросила Сосулька, боясь спугнуть песню.
– О доме, о детках скучает! – ответил Ветер.
– Какой он, расскажи? – попросила Сосулька
– Маленький, серенький. На воробышка похож, только меньше…
– Почему не улетает? – прошептала сосулька
– В клетке поет! Не может он улететь. Железные прутья его не пускают. Железные двери, – сказал Ветер и загрустил ещё больше, а про себя подумал, – день не удался. Пойду, высплюсь. Может, завтра распогодится.
Наступила ночь. В темноте Сосульку одолевали грустные мысли. Жалко ей стало маленькую птичку. Первый раз в жизни стало ей кого-то жалко. Услышала Сосулька, как внутри неё зарождается незнакомый звук, как будто маленький молоточек стучит.
– Неужели это сердце во мне проснулось? – удивилась Сосулька. – Значит, оно было? Оно просто спало?!
С этого дня Сосулька стала ждать, когда откроется форточка. Очень ей хотелось вновь услышать дивную песню. С этого дня Сосулька стала плакать. Как услышит песню, так и заливается крупными слезами – каплями.
Слёзы сосульки падали прямо на клумбу. Это были не простые слёзы, а слёзы жалости, и были они вовсе нехолодными, а тёплыми. Клумба начинала оттаивать. Наступила весна. День ото дня песня соловья становилась всё грустнее и грустнее. Слёзы Сосульки всё крупнее и крупнее. Они напоили зёрнышко, прятавшееся от морозов в земле клумбы.
Зёрнышко зашевелилось. Маленький зелёный росток, сначала робко, а потом всё сильнее и сильнее пробивался наружу и, наконец, вылез.
– Мама! – закричала девочка из окна, на котором стояла клетка с соловьём. – Смотри, наша клумба зацвела! Какие замечательные сильные побеги!
Мама девочки перегнулась через подоконник открытого окна и посмотрела вниз.
– Правильно! – сказала она. – Они и должны быть сильными, сосулька над ними растаяла, полила их талой водой. Талая вода, доченька, самая полезная для растений. Молодец, сосулька!
Истекая последними каплями, Сосулька услышала, как её в первый раз в жизни похвалили.
Чуть позже на клумбе выросли цветы, они источали такой чарующим аромат, что прохожие останавливались подышать волшебным воздухом.
Однажды утром, окно с соловьём вновь отворилось, девочка открыла дверку клетки и выпустила птичку на волю.
– Лети домой! – сказала она – Весна! Теперь ты не замёрзнешь!
Если бы Сосулька видела это, она была бы счастлива.
Зато это видел Ветер перемен:
– В следующую зиму, – подумал он про себя, – обязательно расскажу эту историю Сосульке. Пусть знает, что слёзы сострадания обязательно согревают чьё-то сердце.
О степном коне Буране и чахлой кобыле Лауре
Буран родился в свободной степи свободным конём. Его спина никогда не чувствовала седла, а голову никогда не опутывала узда. Табун, в котором Буран был вожаком кочевал по степи к морю, от моря в степь. Море Буран любил больше. Он похож был на большую волну: огромный, темно-серый, с серебристой гривой, полыхающей белыми бурунчиками кудрей. Только в глазах его поселилась тоска, поселилась и не уходила.
– Прогони её, Буран! – однажды сказал коню Ветер Перемен. – Не должна тоска жить в тебе. Сожрёт она тебя, погубит окаянная! Когда тоски много, в душе для радости места не остаётся. Смотри, в табуне все кони с кобылками парами ходят, а ты всё один и один…
– Нет у меня пары, была да сплыла! – Буран опустил голову низко-низко, так чтобы Ветер не видел его слёз. – Угнали мою кобылку в плен. Мою Лауру! Родились мы с ней в табуне в один день, вместе росли. Любила Лаура весенние степи. Вихрем проносилась по цветущей земле. После неё ещё долго колыхалась степь красными волнами маков, жёлтыми волнами тюльпанов, синими ирисов. В этой степи, накинул злой человек на шею Лауры аркан, увёл мою подружку. С тех пор кочую, ищу её. Пока не нашёл. Ты не встречал её, Ветер?
– Может, и встречал, разве всех упомнишь? Кого я только на этом свете не встречал! Какая она?
– Статная, белая в серых яблоках. Грива чёрная, как смола, глаза карие. В глазах искорки, солнечными зайчиками прыгают. Веселушка, хохотушка, надо мною подтрунивала: « Б`урушка, Бур`ушка, на голове два ушка»
– Полетаю, посмотрю, если увижу, что передать?
– Передай, жду её. Всю жизнь буду ждать! Любую! Больную или здоровую, счастливую или несчастную, статную или хромоногую……
– Встряхнись, Буран! – прикрикнул на коня Ветер. – Негоже вожаку табуна раскисать, киселём растекаться…
Буран поднял голову. Тряхнул гривой. Вздыбился. Из ноздрей пар повалил. Копытом так по земле стукнул, что искры посыпались.
– Э-ге-гей, табун! – протрубил конь. – Травы молодой сочной отведали? Воды ключевой из ручья напились? Теперь к морю, купаться! Пошли! Пошли!
Табун еле успевал за вожаком. Клином мчал по степи. Буран бежал, как летел, грудью воздух на куски рвал, в разные стороны разбрасывал.
Ветер Перемен залюбовался конём:
– Нет, этот не пропадёт! – улыбнулся Ветер. – В молодости я таким же озорным был. Как вспомню, что лягушку в Василису Прекрасную превращал, царь-девицу в лебедя, на кота сапоги одевал и маркизом делал, неловко становиться, но весело……
Полетел Ветер дальше, много дел у него на свете. Летел мимо посёлка дома в том посёлке богатые стоят. Палисадники чистенькие, красивыми цветами расцвеченные. В каждом дворе хозяйство. У кого куры гомонятся, у кого козы блеют, а у кого коровы в хлевах помукивают. У одного из дворов увидел Ветер чахлую лошадь, впряжённую в телегу с тяжёлыми бидонами молока. Стояла она в тени большой раскидистой берёзы. Вокруг неё бегал толстый неопрятный коротконогий человек и орал что было мочи, разбрызгивал слюни в разные стороны:
– Ах ты, Кляча! Встала тут! Устала она, видите ли, – толстяк скрежетал зубами, сучил кулачками. – В бидонах молоко прокисло! Куда я теперь его дену? Убыток какой! Ой-ой-ой! Разорила ты меня, Кляча! Разорила! Деток моих обездолила, на что я теперь им шоколад, конфетки покупать стану?
Лошадь стояла, от страха не шелохнувшись, старалась не дышать. Хозяин бил её хлыстом, оводы больно жалили ноги, но она стояла будто каменная.
– Не хватило мне сил дотащить эти проклятые бидоны с молоком до приёмного пункта, – оправдывалась про себя лошадь. – Уж больно они сегодня тяжёлые! Вчера меня забыли покормить, позавчера тоже. Сил не хватило…