Страница 3 из 7
возмужавшем юноше своего Шурика.
Вокруг стояли притихшие от волнения солдаты.
Тут же был и Демидов. Неожиданно он, расталкивая
товарищей, вышел из ленинской комнаты, пробежал по
коридору казармы. За ним хлопнули двери. Через минуту-
другую двери открылись, и в них показался Николай. В руках
у него была целая охапка только что срезанных белоснежных
астр.
Потеплели глаза солдат.
Ведь цветы — это было самое дорогое, что они могли
сейчас подарить матери.
ОГОНЕК
Отпуск выпал Сергею в декабре. Думал было на курорт
съездить, и путевку «горящую» ему уже подыскали, да все
обернулось иначе. Утром пришло письмо от матери. Вскрыл
его Сергей, забилось сердце тревожно и радостно. Приезжай,
пишет мать, стосковалась по тебе, мочи нет, а года мои старые,
недолго и до беды. А поглядеть на тебя страсть как хочется.
Отказался Сергей от путевки и на другой день уже
сидел в теплом купе дальневосточного скорого.
На четвертые сутки поздним вечером поезд подошел и
одинокому сибирскому разъезду. Скрипнули, запели на морозе
тормоза, хлынул клубами пар из приоткрытых дверей,
выглянули проводники из вагонов — пусто на заснеженном
перроне, лишь поземка крутит да ветер свистит. Зябко
вздрогнули вагоны, заныли студеные рельсы.
Ушел поезд.
Сергей поспешил к вокзалу. Вокзал маленький,
деревянный. Холодно в нем, пусто. Потрогал Сергей печь —
не топлена. Две тяжелые скамьи у стены, на высоких спинках
буквы вырезаны: «МПС». «Министерские, что ли?» —
усмехнулся Сергей и пошел искать дежурного. У дежурного,
худого, очкастого старика, с прокуренными усами, он узнал,
что попутные подводы на Черемушкино бывают только утром.
Случается, и вечерами кто заезжает, но сегодня вряд ли
дождешься — к ночи, надо думать, разыграется метель.
— А ты не кручинься, лейтенант. Переночуй у нас, —
радушно предложил дежурный. — Печку затопим, ужин мне
старуха принесет, как-нибудь ночь-то и скоротаем.
Ночевать Сергей отказался, решив про себя, что
десяток километров для него пустяки. Дорога ему знакома, а
метели он не боится.
Дежурный обиделся, осуждающе покачал головой,
провор чал что-то про себя насчет чересчур уж прыткой
молодежи. Провожая Сергея за дверь, сердито посоветовал:
— Уши у шапки завяжи. Форсить-то не перед кем. В
такую непогодь и волк в поле не выйдет.
Сначала Сергею шагалось легко. Дорога шла полем,
была хорошо накатана, ветер, взвизгивая, дул в спину и,
казалось, подгонял: торопись, мол, иначе замерзнешь.
Впереди зачернела громада леса. «Акуловский бор», —
подумал Сергей. Дальше, он знал, дорога пойдет кружить по
логам и увалам, а где-то там, за Волчьим логом, его родная
деревня Черемушкино.
В лесу стало вроде потише. Лишь изредка гулко
трещали мерзлые стволы пихт да шумно вздыхали вершины
сосен.
Неожиданно повалил снег. Он сразу ослепил Сергея,
завесил глаза густой, непроницаемой пеленой, засыпал дорогу.
Идти пришлось медленнее. Сергей с трудом нащупывал под
ногами плотный накат зимника. А дорога затейливо петляла то
вправо, то влево, огибая дремучие сосны, крутые обрывы
логов, иногда, казалось, поворачивала назад.
На одном из таких поворотов Сергей сбился с дороги.
Он упрямо пошел целиной, смутно догадываясь, что
находится где-то неподалеку от Волчьего лога. Но где, с какой
стороны?.. Вот если бы сейчас волшебным светом осветило
все вокруг, Сергей сразу же узнал бы где он находится. Ведь
здесь ему знакомы каждая тропинка, каждый взгорок, он еще
мальчишкой исходил эти лога и увалы вдоль и поперек...
Постепенно Сергей стал выбиваться из сил, пальцы ног
закоченели, студеный воздух обжигал легкие.
Лога сменялись увалами, лесные поляны —
непроходимой чащей векового бора. Иногда Сергей
останавливался, прислушивался: не потянет ли дымком, не
взлает ли где собака?
Взбираясь по обрыву, он оторвал ручку от чемодана.
Пришлось взять его под мышку. Поднявшись на взгорок,
Сергей решил передохнуть, собраться с мыслями. Он уже
подумывал о том, не остаться ли ему в лесу да у костра
переждать буран, как вдруг. . Показалось ему, что ли?
Словно крохотная звездочка, впереди слабо мерцал
огонек. Далеко ли, близко ли, трудно было разобрать, теплился
он последней искоркой в потухающем костре — живой,
единственный, домашний.
Сергей подхватил чемодан и бросился напрямик. Он
падал, чемодан выскальзывал из рук, рыхлый снег забивался
Сергею в рукава, за воротник. А огонек впереди все мерцал,
звал, манил...
Уже за самоваром, потягивая с блюдца душистый
малиновый чай, Сергей спросил у матери:
— Мама, чей это дом с краю деревни, у Волчьего лога?
Ведь я туда вышел на огонек.
Мать удивленно всплеснула руками:
— Неужто запамятовал? Да Анны Степановны дом,
учительницы твоей. Она у нас во всей деревне одна за полночь
сидит. Далеко ее огонек-то виден. Каждому светит.
БЕРЕЗКА
От Мартыновского до Талицы четыре километра. От
Талицы до Мартыновского — тоже четыре. Всего восемь
будет. Эго Димка так считает. И правильно считает. Ведь
ходит-то он туда и обратно. Каждый день. По восемь
километров. В школу. Вот уже пятый год ходит.
По обе стороны дороги поля раскинулись. Телефонные
провода над головой гудят. По обочинам донник растет. И ни
кустика, ни деревца вокруг.
Только в одном месте, как раз на полпути между
деревнями, стоит березка. Тоненькая, беленькая. Зимой она
под ветром клонится, будто Димке путь-дорогу указывает. Не
заблудись, мол, Димка, в буране! Весной — зеленая, кудрявая,
ласково шелестит, будто с добрым утром поздравляет. А вот
сейчас, осенью, сыплет березка Димке под ноги звонкие
монисты червонного золота. Ничего, мол, для друга не жалко.
Эх, березка, березка, веселая подружка! Привык к ней
Димка, родной она для него стала.
Идет Димка из школы, шлепает резиновыми сапогами
по размытой ночным дождем дороге, песню про космонавтов
напевает. Ту самую, в которой говорится, что на Марсе будут
яблони цвести. А что? И будут! Сегодня Димка во все верит.
Радостно Димке. Пятерку по русскому получил.
Машина Димку обогнала. Помахал ей Димка вслед
рукой. Давай, жми, шофер! Только смотри, вон там, у березки,
осторожней. Рытвина там большая. Застрянешь еще, чего
доброго.
Смотрит Димка: так и есть. Застряла машина,
забуксовала. Подергалась взад-вперед. Замерла на месте.
Мотор заглох. Выскочил из кабины шофер-солдат, вокруг
машины обошел, под колеса заглянул. Потом полез в кузов.
Спрыгнул на землю. А в руке — топор. К березке солдат
направился.
У Димки сердечко так и захолонуло.
— Дяденька! — закричал. — Постой, дяденька, не руби
березку!
Не слышит солдат. Топором замахнулся.
Припустил Димка что есть мочи, кричит на бегу:
— Дядя-а! Дяденька!..
Подбежал к солдату. Тот смотрит на Димку. Глаза у
солдата сердитые. И лицо усталое.
— Ну, чего тебе? — говорит.
А Димка чуть не плачет:
— Дяденька, не трогай березку. Она же маленькая...
— Сам вижу, что маленькая, самому жалко, — говорит
солдат. — Да видишь, машина буксует. Надо что-нибудь под
колеса подложить.
А сам улыбается так, вроде провинился в чем.
Осмелел Димка.
— Давайте я в деревню за трактором сбегаю.
— Еще чего выдумал! Пока ты бегаешь, время уйдет. Я