Неоконченный полет (сборник)

Затем в мыслях улетал в свой полк. Стоял перед друзьями, чувствовал себя виноватым, говорил; «Друзья, я вернулся к вам таким же, как и был. Я не покидал самолет, пока была хоть малейшая возможность бороться. Я не изменил боевым обязательствам. Вы верите мне? В гибели штурмана нет ни капли моей вины... Други мои, я поступил так, как поступил бы каждый из вас...»

Эти раздумья взволновали Дмитрия. Он словно замечал на себе чей-то недоверчивый, злой взгляд, который пронизывал его, ища в его душе что-то припрятанное. Дмитрий начинал обороняться, защищаться... И вдруг среди десятка пар глаз, которые он как бы увидел перед собой, заметил глаза Зои...

Ходил, ходил, останавливался, слушал и опять ходил. Взор его задержался на самой яркой звезде. Она стояла над темной стеной леса, дрожала и переливалась чистым голубоватым кристаллом. Дмитрий словно узнал ее и удивился, что ни разу не заметил ее в дни разлуки. Эту звезду они примечали и рассматривали с Зоей во время вечерних прогулок на околицах Лебединого.

Он смотрел и смотрел на звезду, забыв обо всем. Ему ясно представилось Зоино лицо. Оно почему-то изменялось перед его мысленным взором, становилось непохожим, не таким, каким он его помнил. Вот оно кажется вовсе чужим. Он берет ее руку в свою, и рука тоже холодная, равнодушная. Дмитрия это напугало. По телу пробежала дрожь.

Замер. Прислушался. Ничего не слыхать. Нет, где-то слышен разговор. Это возле соседней кучи хвороста. Он прошелся по траве, остановился. Почему-то потрогал нагрудный карман старой гимнастерки и, закутавшись в накинутую на плечи шинель, пошагал дальше. Вдруг застыл, окаменел. Только слух летчика мог поймать легонькое пофыркивание.

— Летит! — радостно вскрикнул Дмитрий.

Сперва показалось, что где-то далеко стрекочет кузнечик, но потом явственно послышалось гудение мотора.

— Поднять огни! — подал команду Дмитрий.

— Есть! — бодро ответили ему.

Вспыхнули костры. Самолет сделал круг, пронесся над вершинами деревьев и пошел на посадку. Дмитрий, не чувствуя ног, побежал к самолету.

Придерживаясь одной рукой за крыло, Дмитрий помог самолету развернуться. Бежал и бежал рядом, пока самолет не остановился. Дмитрий взобрался на крыло. Запах бензина и дух горячего мотора вконец разволновали его.

— Можно выключать? — прокричал пилот Дмитрию.

— Выключай! — сказал Дмитрий.

К самолету подвезли тяжелораненого.

Выгружали тюки почты, посылки, груз, грузили партизанскую почту. Суетились, носили, то и дело прислушивались. Торопились, но все-таки прошло около получаса.

Когда самолет, сделав пробежку, оторвался от земли, у Дмитрия похолодело в груди, очень похоже, как тогда, когда он впервые поднимался на учебной машине еще в авиашколе.

Раскрывалась ночная даль, а внизу все видимое словно оседало в темную бездну. Только изредка кое-что напоминало о земле.

И прежде всего — огни... Вон до сих пор светится один из тех, что остались на поляне, с которой взлетели.

Почему его не потушили?

Дмитрий понял, что самолет, развернувшись, снова проходил как раз над поляной. Он наклонился над бортом. В свете костра увидел людей. Но их было больше, чем до сих пор. Там вон две лошади! Откуда они? Выхваченные из темноты фигуры махали руками. Дмитрий тоже помахал им, хотя его никто не мог увидеть. И вдруг Дмитрию показалось, что он распознал среди них Бондаря. Он еще больше перегнулся через борт. «Неужели прискакали, услышав самолет? Эх, опоздали...» — жалея подумал Дмитрий.

Костер погас или, может быть, пропал из виду. Темнота окутала всю землю, и только звезды поблескивал над ней.

Дмитрий поудобнее устроился на своем месте, а перед глазами все еще стояли: костер, освещенные фигуры людей, лошади...

Опоздали ребята.

Дмитрий чувствовал себя виноватым за то, что так поспешно улетел, что сегодня так торопливо прощался со всеми, и за то, что ничего никому не подарил, и, вообще, за то, что оставил их.

«Через несколько часов у меня начнется совсем иная жизнь, — думал Дмитрий, — а они... Не один из них еще погибнет так, как Сергей. — Дмитрий вспомнил о Сергее и даже оглянулся назад, туда, где только что видел костер. — Мария, Сергей, Шолох... Я остался жив ценой их жизней. Но я не спасал себя ценой их жертв. Нет! — решительно сказал сам себе. — Я шел рядом с ними и мог погибнуть так, как и они... Лечу», — с радостью убеждался через некоторое время.

Пилот, что сидел в передней кабине, обернулся к Дмитрию. Дмитрий склонился над переговорным аппаратом.

— Говорили, пилотягу какого-то буду вывозить... разведчика. Не подкинули к площадке, что ли?

— Подвезли.

— Ты?!

— Я.

— Один из экипажа остался?

— Штурман упал с машиной.

— С кем летал?

— Капитан Шолох. Может, слыхал?

— Алеша Шолох?

— Да.

— «Повій, вітре, на Вкраїну»... Одно училище кончали.

Замолкли.

— Лебединое на Дону заняли, не знаешь? — спросил погодя Дмитрий.

— Скоро покажется слева... Пошлешь воздушный поцелуй. Горит твое Лебединое...

Дмитрий откинулся назад, примолк. «Неужели осталась там? Неужели я ничего не узнаю о ней завтра, послезавтра?» Мысль отозвалась в глубине сердца тупой болью.

Снова слышал, как гудит мотор, видел едва заметные крылья. Склонился за борт и смотрел в глубокую темноту, как в воду. Огнями, которые то тут, то там появлялись внизу, земля подступала совсем близко. Дмитрий ощущал ее, понимал. Огни разговаривали с ним таинственно, тревожно. Вспышки, трассы, пожары... Но они не пугали его. Ему хотелось поскорее быть там, среди них, на Большой земле.

1956—1957 гг.

ЧЕРНАЯ БУРКА

Маршалу авиации Красовскому Степану Акимовичу посвящается

Как быстро летит время, как меняется все вокруг!

Война... Конница... Ночной бомбардировщик «кукурузник»... Где они? Когда это было?..

И все же я поведаю именно о них. Расскажу про экипаж У-2, про черную казацкую бурку и непременный атрибут войны — секретный пакет.

Пусть каждая жизненная история тех дней будет помниться нами.

1

Однажды зимой, в холодную метельную пору, командующий воздушной армией генерал Красицкий вызвал к себе из полка ночных бомбардировщиков экипаж У-2 и вручил ему очень важный пакет.

Это событие, конечно, было обусловлено другими предыдущими событиями. Как раз тогда наши войска, прорвав оборону немцев на Дону, гнали противника на запад по глубокому снегу. В этом наступлении одна кавалерийская дивизия, преследуя врага, зашла так далеко, что затерялась среди широких зимних просторов.

Затерялась дивизия... Не правда ли, звучит смешно? Но оперативники штаба фронта именно так и определили потерю связи с ней. Может, боевой, азарт так овладел обмороженными, завьюженными метелью конниками, что они забыли обо всем, кроме клича: «Вперед!» Может, вышли из строя средства связи... Одним словом, штаб решил: пора авангардным частям остановиться на достигнутых рубежах, окопаться в мерзлой земле. Таким образом, необходимо срочно разыскать конников, увлекшихся своими сабельными атаками.

— Найти, приземлиться и отдать в руки командиру, как я отдаю вам! — нажимая на каждое слово, приказал командарм, пристально вглядываясь в лицо пилота лейтенанта Синюты.

Внушительный вид генерала, густой голос придавали его словам убедительность, которая сразу подчиняет себе человека.

— Есть! — поторопился штурман, лейтенант Жатков, переполненный искренним чувством преданности. Он не сводил глаз с командарма.

Синюта, глядя на генерала, никак не мог проникнуться тем, о чем тот говорил.

Было время, когда лейтенант Синюта не однажды брал из рук генерала пахучую московскую папиросу и в свою очередь смело подносил ему огонек безотказной самодельной зажигалки. Но теперь генерал, сияя орденами, выбритой до лоска головой, привел лейтенанта в полное замешательство. На это были свои причины.