Неоконченный полет (сборник)

Бондарь и Глонти почему-то затихли. Дмитрий, подползая к машинам, оглянулся и, увидя серую кепку Сергея на косогоре, на том месте, где они были вместе, подумал: «Догадается ли Сергей переждать, пока хлопцы снова отвлекут на себя огонь гитлеровцев?» Да, Сергей продолжал лежать. Дмитрий пополз дальше. Он понял, что, не мешкая, надо действовать одному. Если он не забросает фашистов гранатами, они рассредоточатся по кювету и займут еще более выгодную оборону. Боевой порыв овладел летчиком. Он уже ни к чему не присматривался, не прислушивался. «Гранаты! Гранаты!» — торопила его мысль. Перебегая, Дмитрий снял с пояса гранату, вставил запал. Выбрался из рва и по пояс мокрый, еле передвигаясь, полез в обход бугра вверх. Прижался, задыхаясь, к земле. Отсюда можно кидать. Докинет ли? Надо еще подползти. Надо, а сил нет. Вот дохнуло дымом от машин. Дмитрий опять вскочил на ноги, пробежал в дыму с десяток шагов. Дым рассеялся, и он вдруг очутился перед пылающей машиной. Что было сил метнул через машину, куда-то дальше, гранату. И тут же упал, хотя здесь не было никакого укрытия. Взрыв. Но Дмитрий воспринял его, как до сих пор воспринимал выстрелы. Приготовил вторую. Снова кинул. Взрыв. Он посмотрел перед собой. Вверх взлетели обломки, земля, какие-то ошметки. Его оглушило. Несколько секунд он ничего не слышал, не придал этому никакого значения. Он видел, как по ту сторону дороги Бондарь и Глонти, низко пригибаясь, бежали к машинам неимоверно широкими шагами.

— Ура-а!

Кто это крикнул? Глонти, Бондарь? Где Сергей? Дмитрий снова посмотрел на косогор, но ему ничего не было видно: дымом или пылью заволокло. Дмитрий понял, что враг уже не способен сопротивляться. Вон и Бондарь уже кинулся к машинам. Дмитрий медленно поднялся и пошел во весь рост.

Бондарь, обвешанный вербными веточками, сквозь которые светились только его горящие сумасшедшим огнем глаза, безо всяких предосторожностей осматривал пожарище:

— Пусто?! Порядок.

Глонти остановился перед тлеющим корпусом легковой машины. Ему попалась на глаза офицерская фуражка, которая откатилась в траву. Глонти схватил ее обеими руками.

— Торман! Оберст Торман! Я знаю.

— Где он, где? — растерянно спросил Дмитрий, тяжело дыша.

Глонти заметил труп Тормана и, схватив его за мундир, отволок в сторону от догорающего кабриолета.

— Заберите его регалии! — приказал Бондарь.

Глонти со злостью сорвал погоны, орденские планки, часы.

Вдалеке на дороге вставала желтая туча пыли: там шла основная колонна автомашин, груженная аэродромным имуществом. Туча росла, надвигалась, ветер гнал ее впереди, относил немного вбок, и она скрывала от глаз солдат, сидевших на грузовиках, другую — черную тучу пожара и боя.

Партизаны увидели желтую тревожную тучу. Стоя большой толпой на пепелище, среди трупов, в копоти, со следами пота на лицах, кое-кто и окровавленный, смотрели на бугор, из-за которого поднималась пыльная туча. В глазах у каждого отражались степь, дым, солнце и светилась беззаветная отвага.

— Если хоть одна машина прорвется через мост, к аэродрому, нам каюк, — заметил кто-то.

— Только через наши трупы! — сказал Бондарь, туго подпоясанный ремнем по самому низу фуфайки: гранаты и Кумова кобура оттягивали ремень книзу.

— Мы перейдем через их трупы! — поправил Дмитрий.

Командир приказал поднести боеприпасы, а группа, не теряя ни минуты, подалась вперед и заняла позиции для решающего боя.

Впереди колонны шел туполобый, большой и быстроходный тягач на гусеничном ходу. Под взглядами десятка пар глаз он спокойно миновал одну засаду, другую. Тот, кто видел его, уже проявлял нервозность, побаиваясь, что тягач так и проскочит невредимым. Партизаны видели уже конец компактной колонны: ее замыкали громоздкие цистерны, идущие на прицепе за грузовиками. Солдат на машинах было немного: кузовы были завалены аэродромным имуществом.

Граната взорвалась под гусеницами тягача, на колонну посыпались пули. Задние машины попытались было обойти те, которые подбили с первых выстрелов, чтобы укрыться за ними или, свернуть на обочину и удирать, но обстрел был таким уничтожающим, что, казалось, не. было уголка ни на машинах, ни под ними, где бы не свистели пули и осколки. Цистерны начали было поворачивать назад, но их настигли пули. Огромный взрыв пламени и дыма поднялся над тем местом, где они находились. Солдаты кинулись врассыпную, в степь, и только некоторые из них еще пытались отстреливаться.

Горели машины, какие-то тюки одежды, брезент, в кузовах что-то грохотало, лопалось. Горела политая бензином земля. Партизаны, которые еще несколько минут назад смотрели на колонну как на угрожающую, страшную силу и прижимались к земле, укрывшись за кустами и бугорками, теперь стояли во весь рост перед стеной огня и дыма и сами были удивлены тем, что произошло на их глазах. Они и не думали, что смогут натворить такое своими силами, своим оружием. Это их наполняло еще не изведанной гордостью и вместе с тем беспокоило, пугало. Перед делом своих рук, своего мужества они предстали даже немножко растерянными. Вот так и стояли они какой-то миг в темной, измятой одежде, с черными лицами, а перед ними бушевала пламенем, корчилась, грохотала, стонала дорога...

Когда услышали, как на одной из машин начали взрываться снаряды, Бондарь подал знак немедленно отходить к оврагу, к своим возам. Теперь, опомнившись от боевого азарта, словно вырвавшись из огромной тучи сплошного горького дыма, каждый оглядывался на окружающий его мир, поворачивался к нему лицом и замечал, как он прекрасен, этот мир, и вспоминал о тех, кто шел рядом...

Дмитрий увидел на косогоре лежащую недвижимо серую фигуру. Что было силы побежал, задыхаясь, к ней.

Сергей лежал в той же борозде, где его оставил Дмитрий несколько минут назад. Серела его кепка, серела фуфайка, чуть более светлые, чем сухой, выбеленный ветром суглинок. Юноша лежал, уткнувшись лицом в землю, будто не слыша, что бой уже затих, и выжидал, когда можно будет перебежать.

Дмитрий с разбегу упал около него.

Сергей держал правой рукой автомат, а левую выбросил вперед, впившись пальцами в землю. Казалось, он вот-вот поднимется и пойдет. Только пожелтевшее его лицо, только темное пятно на пахоте, к которой он припал щекой, говорили о другом... Дмитрий, стоя на коленях, поднял тело Сергея перед собой, встал и пошел полем в сторону оврага, к возам. На его большие истоптанные сапоги капала кровь и скатывалась малыми комочками пыли на землю.

Навстречу шла, почти бежала, в ужасе закрывая лицо руками, Оксана.

Сергея похоронили на опушке леса, под молодыми березами. Яму вырыли неглубокую: торопились. Молча привалили землей обернутое в старую плащ-палатку тело.

Бондарь произнес:

— Мы потеряли дорогого товарища. Он только начинал жить и бороться. Не один оккупант отплатит нам своей кровью за его честную кровь!

— Не забудем, друзья, эту могилу под березами, пока будут биться наши сердца, — сказал Дмитрий.

Оксана стояла, прислонясь к березке, плакала и плакала.

Из белых березовых палок Лука сделал крест и поставил на могиле.

— Зачем это? Он ведь комсомолец! — запротестовал Дмитрий.

Лука не ответил. Постоял малость и еще глубже вогнал крест в землю.

Оксана сидела в бричке рядом с Дмитрием. Покачивалась, словно неживая, смотрела перед собой какими-то незрячими глазами. «Из-за меня он погиб, — обращалась сама к себе. — Если бы я не пришла в табор, ничего бы этого не было. Что же я наделала?»

Оксане вспоминалось самое дорогое: свое село, родные поля, подруги, вечера, клубные игры. И о чем бы она ни вспоминала, везде рядом с ней был Сергей, живой, милый. И вдруг все это радостное, солнечное, полное движения и красок в один миг заслонилось бледным, мертвым лицом с запекшейся на губах кровью... Лицом, покрытым голубым платком... И вот на лицо сыплется, сыплется земля... Оксана хваталась руками за голову и снова в голос рыдала...