Неоконченный полет (сборник)

Дмитрий остановился за порогом и стоял до тех пор, пока не услышал голос Сергея?

— Садись.

Они уселись на санях друг возле друга.

Марфа положила возле их ног мешок с одеждой Дмитрия. Конь тронулся. За воротами они оглянулись. Дмитрий поднял над собой руку.

Марфа стояла посередине двора в одной кофточке. Дернула было рукой, хотела помахать вслед, но ощутила, как жалость вдруг затеплилась в ее глазах, и подняла фартук, чтобы вытереть слезы.

— Только бы ни с кем не встретились.

— А что им кто-то? Твой братец никого не боится. Запасся автоматом, — насмешливо промолвил Петро.

— Автоматом? Горенько ж ты мое! — страшно вздохнула Марфа. — Накличет беду на наши головы.

— Думает он как раз о наших головах.

— О ком же ему еще думать? — Марфа побежала прямо через рыхлый, разбитый конем сугроб. Снег набирался в черевики, прилипал к белым круглым икрам.

Задержать бы Сергея, пригрозить бы ему.

Остановилась за воротами, встревоженная, решительная и гневная. Позвать бы, крикнуть вдогонку. «Автомат», — прошептала слабыми губами.

Сани уже скрылись в балочке.

Над вершинами деревьев шумел ветер, кружился снег, а в лесу стояла удивительная тишина. Густые, разлапистые снежинки лениво опускались на землю. Лишь изредка порывистый ветер, заплутавшись в раскидистых ветвях, проносился по просеке, поднимал метелицу.

Облепленные, обсыпанные снегом, наши ездоки не торопились на своем тревожном пути. Сергей хорошо знал, что делает.

...Группа мужчин из лесных хуторов еще летом собралась в небольшой партизанский отряд. Возглавил его ямпольский, высокого роста, толстый, одетый в кубанку и фетровые бурки, мужчина. Кое-кто из бельчан видел его в селе, когда он появился здесь перед самым вступлением оккупантов. Он разговаривал только с доверенными лицами, давал им определенные задания: куда сносить подобранное оружие, где прятать продукты, где собираться. Однажды, в конце лета, Сергей с такими же, как и он, молоденькими парубками отвозил из Белицы в Гутку взятые из колхозных амбаров мешки с мукой. Ехали этим же лесом, по этой же дороге. Везли, как им было велено, «тому, кто их встретит». И их встретили. Здоровенный мужчина, выступив в лесу из-за дерева, сел на бричку и только кинул: «Трогай!» В Гутке он приказал завернуть во двор Сергеевой сестры Марии, учительницы хуторской школы, муж которой с первого дня войны на фронте. Мария в последнее время чуть ли не ежедневно бывала в Белице, у Марфы, и вела себя как-то совсем загадочно: выходила ночью из хаты на чей-то стук в окно, зачем-то часто ездила в Ямполь. Сергей тогда не понимал, что происходило в Белице, Гутке, Ямполе, но со временем ему все стало ясно. Родной дядя, колхозный конюх, послал его однажды с арбой сена в лес, аж за Гутку, по такому же адресу: «Кто встретит». Сергей привез тогда сено в небольшой табор, что вдруг вырос перед его глазами. Табор с вооруженной охраной, землянками, возами, лошадьми и стираным бельем на веревке...

Возвратись домой со строгим предупреждением молчать, Сергей совсем перестал слушать Петра. С Марфой тоже спорил, а когда она особенно наседала на него, упрекая тем, что он «ест и ничего не делает», уходил на несколько дней к Марии. Мария и теперь была вроде бы чужая, к ней частенько приходили какие-то мужчины и женщины, о чем-то шептались, что-то брали, что-то приносили. Сергей с жадностью следил за всем своими зелеными ястребиными глазами и безошибочно угадал: Мария что-то знает. Но сестра ничем не утешила Сергея. Тогда он как-то вечером, что называется, на ночь глядя, подался пешим ходом по знакомому пути к табору. Хлопца остановили часовые. Высокий человек в землянке устроил ему допрос и, узнав, кто его родня, сказал прямо: «Раздобудь оружие и приходи. Но только умей держать, это дело, язык за зубами». Все же Сергей открыл свою тайну Марфе. Она испугалась его слов, может, на самом деле, может, притворно, и очень просила, чтобы, сохрани господь, не сказал, этого Петру. С того дня у Сергея появилась обособленная жизнь, с Белицей его связывала только девушка, которую он любил. Девушка, которую недавно схватили немцы, увезли куда-то в Ямполь, на аэродром, и заставили там работать. Сергей жил у родственников, иногда спал на конюшне — это случалось во время дядиного дежурства, — все время расспрашивал людей об Оксане, не убежала ли она из Ямполя, не появилась ли дома... Жил впроголодь, словно одичалый, и был сосредоточен на какой-то своей тайной задумке...

Сейчас, на пути, Сергей сказал Дмитрию только о том, что Мария бывает весь день в школе, потому им лучше не торопиться, а приехать под вечер. Тогда можно будет и во двор въехать, и коня в затишок поставить, да и накормить его заодно.

Сидя в санях, Сергей то и дело посматривал по сторонам, к чему-то прислушивался (это даже Дмитрий заметил), а его зеленые глаза, когда он заговаривал с летчиком, быстро бегали. Сергею было чего беспокоиться. Он знал, что связные приезжают к Марии только ночью, так что можно будет все устроить, но он так много думал о том часе, когда предстанет перед командиром отряда с оружием в руках, так отчетливо представлял свою жизнь в лесу, в окружении мужественных людей, что сейчас все это, близкое к осуществлению, стало ему непередаваемо дорогим. Когда он хоть на миг допускал, что этой ночью все задуманное не сбудется, — он ужасался.

Уверенно шагает конь, неся на спине шапку снега; шумят с гудящим стоном деревья, отодвигаясь назад, закрывают одно другое, сливаясь в единую темную стену.

— Карабаба теперь чешет в затылке, — отозвался Сергей, которому непосильно было дальше думать о своих заботах.

— Какой Карабаба?

— А тот, дискант, которого цепом побили.

— А-а.

Как только выехали из Белицы, Сергей рассказал про Карабабу: его единственного они встретили на улице. Уже куда-то плелся в такую раннюю пору. Сергей, увидя встречного, отвернулся, чтобы тот не признал его, а Дмитрий, беспечно проводив Карабабу глазами, даже кивнул ему в ответ на его слишком подчеркнутое «здравствуйте», Сергей тут же заговорил о нем. Сказывают, Карабаба доносит коменданту обо всем, что творится в Белице. Может быть, и не так, но то, что он подносил хлеб-соль немецкому офицеру, это Сергей лично видел. Карабаба хлопотал, чтобы открыли церковь в Белице, — и ее открыли. Теперь он продает при входе свечки, попу на клиросе подпевает. Его давно по-уличному зовут дискантом, он и раньше, при батюшке, пел на похоронах.

Гнется перед немцами Карабаба, надеется заслужить у них почести, но они о ним не очень-то почтительны. Однажды пришли немецкие солдаты с приказом, чтобы возил хлеб на станцию из артельного амбара. Карабаба в амбаре молотил цепом ячмень — он порядочно запасся немолоченым еще летом. Один из солдат взял цеп в руки, хотел попробовать, как это выбивают снопы, ну и трахнул не умеючи себя по голове. Со злости немец тут же изломал цеп в щепы. Карабаба ощерился на солдата: «Я служу великой Германии, как и ты служишь». И схватил второй цеп, чтобы не сломали и этот. Солдатам показалось, что он им угрожает. Они и дали ему — и сапогами, и цепом. Ко всему на второй день вывезли весь его хлеб со двора. «Не думал, не думал я, чтобы верующие люди ни за что ни про что молотили цепом такого же верующего...» — жаловался людям Карабаба.

— А сейчас он знается с комендантом? — спросил тогда Дмитрий парня, выслушав рассказ до конца.

— Говорят, нет. Разве что нашепчет на кого старосте, кто теленка зарежет.

— Нельзя, значит, резать?

— У-у, ферботен!

«Борьба... И тут борьба, — размышлял Дмитрий, пряча руки в рукава, сутулясь от холода. — И зачем мне все это: кто «за», кто «против», черт его тут разберет. Все перепуталось. Вот бы встретить одного такого шептуна, или старосту, или полицая, и посмотреть ему в глаза. «Продажная шкура!» — сказать бы ему и пристрелить паскуду на месте. Хотя бы одного... Чтобы недаром здесь плутать. И партизан мне разыскивать ни к чему... Зачем влезать в трясину всех этих взаимоотношений, которые тут сложились сейчас? Кто на кого доносит, кто и почему засиделся дома — во всем этом разберется наша власть. Мне бы найти человека, с которым бы податься к линии фронта. В отряде такой непременно отыщется. Военный бы, обстрелянный... Мы бы в такой экипировке где угодно пролезли. Эх, Лебединое, Лебединое! Если бы, как в сказке, стать вдруг Телесиком, и — крылья, хотя бы какие-нибудь крылья! Земля вокруг родная, но не видеть бы ее такой, не плутать бы по ее холодным дорогам. Бить, бить надо на ней врагов бомбами, уничтожать до тех пор... Ты, Сергей, не задумываешься над этим — выручишь меня, а там вернешься домой и будешь возить немецких солдат, куда тебе прикажут».