Подгоряне

выглядеть значительно старше своих лет, к старику, мол, не будут липнуть, не

станут пялить на него глаза сельские красавицы.

А "пялить" было на что. Вернувшись с войны, после балканской кампании,

своею статью дедушка чуть было с ума не свел всех женщин. Казалось, любая

молодуха с превеликой радостью вышла б за него. А он женился на вдове, взяв

ее с двумя дочками. Да как взял! Если б подобру-поздорову, как все люди. А

то его избранница сама убежала к нему от родителей. Обвенчались ночью в

нашей церкви: как-то уговорили, умаслили священника...

Надо полагать, дедушка был очень привязан ко мне, коль бросил все свои

дела и пришел посмотреть, как меня приготовили к отправке в школу. Он принес

мне книжки и тетради. Да еще подарил деревянный пенал с задвижной крышкой.

Хлебнул же я потом, уже в школе, горюшка с этим пеналом! Завидя его в моих

руках, ученики старших классов - похоже, из зависти - отнимали у меня его,

смачивали крышку слюной, она приклеивалась так, что я не мог сдвинуть ее с

места, оставаясь на уроках без карандаша, ручки и перьев. На помощь мне

приходила наша учительница, попадья, матушка, как мы ее называли, но и она

не могла ничего поделать с разбухшим от слюны пеналом.

Говорят, что детство - самая счастливая порл в жизни человека. Мне же

кажется, что это не так. Это легенда, придуманная взрослыми. Они, взрослые,

очевидно, забывают, что каждый шаг ребенка сопряжен с немалыми испытаниями,

потому что это шаг познания жизни, и он нелегок, нередко награждает малыша и

синяками, и шишками. Отец с матерью, скажем, садятся в повозку и весело едут

на базар, а я остаюсь главой хозяйства. Стало быть, мне нужно будет

накормить кур, сварить похлебку для прожорливых свиней. Делаю быстро то и

другое, тороплюсь, потому как я должен в конце концов научиться скакать на

коне верхом, а не на прутике и не на баране. Пока Наших овец не сдавали в

общее стадо, у меня и Никэ был свой "конь"...

Мы садились верхом на серого каракулевого барана. На выгоне нас никто

не видит - мы и гарцуем в свое удовольствие. Барану, конечно, не очень

нравится, что превращаем его в коня, он делает все, чтобы сбросить нас со

своей спины. Нередко ему удается это, но мы не внакладе: эка беда - падать

на траву. А сидеть на спине барана - одно удовольствие, сидишь, как на

перине, - хорошо!

Теперь же и барана нету - пасется в общем стаде. На палке скакать

надоело, да, пожалуй, и стыдно малость: вырос же, в школу собираюсь. А

настоящих лошадей родители запрягли в повозку и уехали на базар.

Мы вспомнили вдруг, что за оградой лежат, зарывшись наполовину в землю,

два хорошеньких кабанчика. Отличная идея! К сожалению, пришла она в наши

головы с явным опозданием. Мне и моему брату Никэ, оседлавши кабанов,

удалось сделать на них за оградой всего лишь несколько кругов, затем мы

неожиданно угодили спинами под отцовский кнут. Охаживая нас, отец еще и

страшно ругался. Мать старалась утихомирить его, но это ей не удавалось.

Никэ ревел. Я же носился по клети и никак не мог перемахнуть через изгородь.

Само собой разумеется, что большая часть отцовских ударов приходилась на мою

долю, поскольку я был старшим и оставался главою дома и всего нашего

хозяйства. Над моей головой свистел кнут и гремел отцовский голос:

- Ах вы дьяволята проклятые!.. Чего удумали!.. Я ведь на днях только

кастрировал кабанчиков, а вы их..? а вы на них верхом!.. На них еще и раны

не затянулись!.. Аль не видите, что кровь еще не запеклась... Ну ничего!..

Дорого вам обойдется это катанье!.. Я вас проучу!.. Я отобью у вас охотку

делать из кабанов коней!.. Ну и ну!..

Не только мы с Никэ, но и кабанчики страшно испугались и теперь,

смешавшись с нами, с пронзительным визгом и хрюканьем носились по клети -

кнут отца прохаживался и по ним, хотя свиньи-то вряд ли этого заслуживали. В

конце концов они свалили главного хозяина на землю. Мы с Никэ

воспользовались этим, перескочили через изгородь и выбежали на улицу. Отец

все-таки догнал младшего сына, схватил, орущего, на руки и понес во двор. Я

мигом оценил благоприятный для меня момент и наддал так, что в несколько

минут промчался через все село и остановился лишь на опушке леса, а затем и

вовсе скрылся в его чащобе.

Шум и крики во дворе вновь оторвали меня от не совсем веселых для нас с

Никэ воспоминаний. Отец опять выскочил во двор с непокрытой головой. Вслед

за ним выбежал и я. На этот раз - на защиту дедушки. Выбежали вовремя,

потому что увидели старика с плотничьим топором в руках, которым тот мог

наделать большой беды. До этой минуты дедушка преспокойно колол дрова, рубил

для плиты сухую виноградную лозу. В это время на голову старика и свалился

Иосуб Вырлан, человек, на которого была возложена обязанность следить, в

порядке ли содержатся дымоходы в избах нашего села.

- Это ты надумал закрыть трубу в моем доме? - кричал дедушка на

Иосуба. - Попробуй только дотронуться до дверной ручки!.. Глянь-ка на этот

топор - острый как бритва!.. Гоняли-выгоняли тебя, а ты опять объявился... И

теперь норовишь закрыть мою трубу!.. Если тебя не схватили евреи и не

выпустили из тебя кишки, когда ты задвинул заслонку в их синагоге, то от

меня ты так не увернешься!.. Поганец несчастный! Свинья ты этакая!.. И в

школе ты закрывал дымоход!

Дедушка, как водится, все перепутал. Иосуб Вырлан не был замешан в том,

что касалось школы и городской синагоги. Дымоход в еврейской школе и

городской синагоге (было это еще до войны) закрыл один учитель, член

кузистской партии [Кузистская партия и Железная гвардия - профашистские

партии в королевской Румынии]. Много шуму наделала та история, потому что

несколько учеников погибли от угара. Иосуб же в то время бесчинствовал в

Кукоаре: держал при себе босяков, вооруженных дубинками, совершал с ними

погромы, во время выборов устраивал драки. Будучи посмешищем всего села, он,

однако, являлся единственным делегатом [Делегат - помощник примаря, главы

селения], который находился у власти вместе со своим шефом Горе Фырнаке,

впрочем, всего трое суток, не успел даже укрепить знамя своей партии на

крыше примарии - сельской управы. Каждый из них водружал флаг лишь над своей

печной трубой, большую часть времени поклоняясь Бахусу, то есть

необузданному пьянству. Так продолжалось до тех пор, пока к их подворьям не

подкатил сам шеф жандармского поста. Обоих голубчиков заставили снять флаги,

сдать ключи от примарии, а заодно и свои должности. Как уже сказано, всего

лишь несколько дней продолжалось "царствование" Фырнаке и Вырлана: не успев

даже опохмелиться, наши дружки-приятели оказались и без знамени, и без

ключей от примарии. Им бы, по логике вещей, надобно было примириться с таким

обстоятельством, но они подняли неистовый вопль. Орали на всю округу, что

это евреи подкупили румынского короля, лишившего их, настоящих патриотов,

"законной власти". Но, как известно, до бога высоко, а до царя далеко, до

короля - не ближе. Не услышал он Фырнаке с Вырланом, не внял их благородному

гневу - так и не удалось им вновь прийти к власти.

Теперь Иосуб хвастался, что у него самая высокая зарплата в совхозе.

Устроившись пожарником, он совал свой нос во все дымоходы и кухонные плиты

односельчан. Недаром же говорится: ежели хочешь узнать истинную цену

человеку, увидеть его насквозь, дай ему хотя бы самую малую, какую-нибудь

завалящую, но власть. Власть над всеми печными трубами заполучил в свои руки

Иосуб Вырлан. Сделавшись непомерно важным и строгим, он ходил по всем дворам