Страница 2 из 8
Как оказалось, это была обычная реклама — ноль информации.
– Прошу прощения.
В магазин вошел посетитель. Хэдли двинулся ему навстречу.
«О господи! Неужели скатлер Сэндса еще не починили?» — подумал Петель, узнав клиента, и поднялся с кресла, зная, что только он и никто другой сумеет успокоить доктора Лэртона Сэндса, который из-за семейных проблем стал в последнее время чересчур требователен и вспыльчив.
– Слушаю вас, доктор, — сказал Петель, подходя к клиенту. — Чем могу помочь?
Можно подумать, он сам этого не знал. У доктора Сэндса хватало заморочек: ему нужно было как-то избавиться от Майры, сохранив при этом любовницу, Кэлли Вэйл, — и джиффи-скатлер был ему крайне необходим. От этого клиента нельзя было просто так отделаться.
Задумчиво теребя пышные усы, кандидат в президенты Джим Брискин неуверенно сказал:
– Похоже, мы зашли в тупик, Сол. Мне следовало бы тебя уволить. Ты пытаешься представить доводы цветных, хотя прекрасно знаешь, что я двадцать лет играл по правилам белых. Честно говоря, мне кажется, что нам повезет больше, если будем искать поддержки у белых, а не у темнокожих. К ним я давно привык и знаю, как с ними обращаться.
– Ошибаешься, Джим, — ответил Солсбери Хайм, руководитель предвыборной кампании Брискина. — Послушай меня внимательно. Те, к кому ты будешь обращаться, — это какой-нибудь до смерти напуганный цветной и его жена. Единственная перспектива для них — стать гибами в одном из государственных хранилищ. Они хотят, чтобы их «законсервировали». В тебе эти люди видят…
– Но я чувствую себя виноватым.
– Почему? — спросил Сол Хайм.
– Потому что я фальшивка. Я не могу закрыть хранилища Департамента общественного благосостояния, и ты прекрасно это знаешь. Я дал слово, и с тех пор из кожи вон лезу, пытаясь что-нибудь в этом направлении придумать. Но пока все бесполезно. — Он посмотрел на часы; до выступления оставалось пятнадцать минут. — Ты читал речь, которую написал для меня Фил Дэнвил?
Он полез в туго набитый карман пиджака.
– Дэнвил? — поморщился Хайм. — Я думал, ты от него избавился. Покажи. — Схватив сложенные страницы, он начал их просматривать. — Дэнвил — кретин. Смотри!
Он помахал страницей перед носом Брискина.
– По его словам, ты намерен запретить сообщение между Штатами и спутником Фисбы. Это же безумие! Если «Золотые врата» будут закрыты, рождаемость подскочит до прежнего уровня. И что тогда? Как Дэнвил собирается решать эту проблему?
– «Золотые врата» аморальны, — помолчав, ответил Брискин.
– Ясное дело, — фыркнул Хайм. — А звери должны носить штаны.
– Нужно придумать что-нибудь более пристойное, чем этот спутник.
Хайм снова углубился в чтение текста речи.
– Он хочет, чтобы ты поддержал допотопную, полностью себя дискредитировавшую технологию орошения планет Бруно Мини. — Он бросил бумаги Джиму Брискину на колени. — Что же ты, в конце концов, собираешься делать? Если выскажешься за возвращение уже испробованного двадцать лет назад и вскоре отвергнутого плана колонизации других планет и предложишь закрыть «Золотые врата», то, несомненно, добьешься популярности. Вопрос лишь в том у кого. Скажи мне, пожалуйста, к кому ты будешь обращаться со своей программой?
Он ждал ответа. Брискин молчал.
– Знаешь, что я думаю? — вновь заговорил Хайм. — Для тебя это просто благовидный предлог сдаться, послать все к черту. Таким образом ты хочешь избежать ответственности. Ты уже пытался сделать это на съезде, выступив с безумной пораженческой речью. Твои странности приводят всех в замешательство. К счастью, кандидатура Джима Брискина уже выдвинута, и съезд не может ее отозвать.
– В той речи я выразил свои искренние убеждения, — сказал Брискин.
– Что? Ты и впрямь считаешь, что общество обречено из-за перенаселения? В самый раз для первого в истории цветного президента! — Хайм встал и подошел к окну, глядя на центр Филадельфии, на садящиеся реактивные вертолеты, на потоки автомобилей и толпы пешеходов, появляющихся из дверей небоскребов и исчезающих в них. — Мне кажется, — негромко сказал он, — ты чувствуешь, что общество обречено, поскольку выдвинуло кандидатом негра и, возможно, выберет его своим президентом. Таким образом ты сам себя принижаешь.
– Нет, — ответил Брискин, вытянутое лицо которого оставалось невозмутимым.
– Я скажу, о чем будет твоя сегодняшняя речь, — проговорил Хайм, продолжая стоять спиной к Брискину. — Сперва ты еще раз опишешь свои отношения с Фрэнком Вудбайном, поскольку люди обожают исследователей космоса. Вудбайн — настоящий герой, не то что ты или этот, как там его, — твой соперник. Представитель КДП.
– Уильям Шварц.
Хайм выразительно кивнул.
– Именно. А потом, когда ты наговоришь всякой чуши про Вудбайна и мы покажем несколько фотографий с вами двоими на разных планетах, последует анекдот про доктора Сэндса.
– Нет, — возразил Брискин.
– Почему? Он что, священная корова? Его и тронуть нельзя?
Джим Брискин ответил, тщательно подбирая слова:
– Сэндс — прекрасный врач, и средства массовой информации не должны его высмеивать, как это происходит сейчас.
– Наверняка он спас твоего брата, найдя для него в последний момент новенькую печень. Или спас твою мать, когда уже…
– Сэндс спас сотни, тысячи людей. В том числе множество цветных, независимо от того, могли они заплатить или нет. — Помолчав, Брискин добавил: — Я знаком и с его женой Майрой, которая мне не слишком понравилась. Имел с ней дело много лет назад; одна девушка забеременела от меня, и нам требовалась помощь консультанта по абортам.
– Великолепно! — неожиданно воскликнул Хайм. — Мы можем это использовать. Девушка забеременела от тебя. Мы скажем об этом, когда тебе будут задавать вопросы борцы за бесплодие. Сразу видно, что ты предусмотрительный человек, Джим. — Хайм хлопнул рукой по лбу. — Всегда думаешь наперед.
– Осталось пять минут, — заметил Брискин.
Собрав страницы с написанной Филом Дэнвилом речью, он запихнул их в карман пиджака. Брискин до сих пор даже в жару носил темный костюм, который вместе с огненно-рыжим париком был его визитной карточкой еще в те времена, когда он изображал клоуна в телевизионных новостях.
– Если произнесешь эту речь, твоя политическая карьера закончена, — заявил Хайм. — А если…
Он не договорил. Дверь открылась, и на пороге появилась жена Хайма, Патриция.
– Прошу прощения, если помешала, — сказала она, — но ваши крики превосходно слышны снаружи.
Хайм бросил взгляд на огромный зал за спиной жены, заполненный девочками-подростками — поклонницами Брискина, юными добровольцами, прибывшими со всех концов страны, чтобы поддержать кандидата от Либерально-республиканской партии.
– Извини, — пробормотал Хайм.
Пэт вошла в комнату и закрыла за собой дверь.
– Думаю, Джим прав.
Невысокая, с изящными формами — когда-то она была танцовщицей, — Пэт села в кресло и закурила.
– Если Джим будет выглядеть наивным, это пойдет ему только на пользу. — Она выпустила из бледных губ клуб серого дыма. — За ним до сих пор тянется репутация циника — в то время как он должен стать вторым Уэнделлом Уилки.
– Уилки проиграл, — заметил Хайм.
– И Джим может проиграть, — сказала Пэт, тряхнув головой, чтобы откинуть длинные волосы с глаз. — А в следующий раз выиграет. Суть в том, чтобы он представил себя ранимой и простодушной личностью, которая готова взвалить на свои плечи все страдания этого мира лишь потому, что такой уж он человек. Он ничего не может с этим поделать — и вынужден страдать. Понимаешь?
– Любительщина, — недовольно поморщившись, подытожил Хайм.
Шли секунды, камеры бездействовали, но стояли наготове. Наконец подошло время выступления. Джим Брискин сел за столик, из-за которого всегда обращался к публике. Перед ним на расстоянии вытянутой руки лежал лист с речью Фила Дэнвила. Погруженный в задумчивость, он ждал, когда телеоператоры подготовятся к записи.