Страница 80 из 153
- Что вы от меня хотите, люди, или как там вас, не знаю, называть? - с некоторым раздражением спросил Глебов, обдумывая план дальнейших действий.
- Говори, кто ты такой? - настаивал тот, что в стеганке. Очевидно, он был старшим.
- Я мельник. Механик с мельницы.
- А документы покажи, - сказал второй, весело подмигнув первому.
- Документов нет.
- А без документов тебе и веры нет. Так брехать каждый может, - хорохорился тот, что в полушубке. Он явно был глупее своего приятеля.
- А у вас есть документы? - с ухмылкой съязвил Глебов.
- У нас есть - вот они наши документы. - Старший потряс винтовкой.
- У меня, к сожалению, таких документов нет, - сказал Глебов и спросил: - Так чего ж все-таки вы от меня хотите?
- Зачем на хутор ездил? - быстро спросил старший.
- По делу.
- По какому?
- По личному. Дивчина у меня там есть. На свидание к ней ездил.
- Как фамилия твоей красотки?
- Это зачем? Хотите сплетню пустить?.. Не стоит. А вы что, следователи или?..
- Да что с ним волынку тянуть, - нетерпеливо поморщился в полушубке. - Отведем до начальства, там разберутся. Там он живо все расскажет.
- А тебе, дядя, не холодно в полушубке? - поддел его Глебов.
- В самый раз. Ты гляди, кабы тебе не было жарко, - огрызнулся второй, поняв наконец издевку.
- Значит, мельник, фашистский прислужник? - резюмировал старший. - А фамилия твоя какая?
- Вот это вам совсем ни к чему, - ответил Глебов.
- Никакой он не мельник. Это ж управляющий барона Крюгера - Куртшнапс Леммер, - опять невпопад сказал тот что в полушубке. Он был оскорблен язвительной репликой Глебова и теперь, не в силах себя сдержать, старался ото мстить ему, как умел. Ведь и льстит и мстит каждый по-своему. Зато у Глебова теперь не оставалось больше никаких сомнений, что перед ним переодетые полицейские, посланные Штанглем и Твардовым.
Глебов пытался догадаться, что с ним должны делать дальше? Если это действительно полицейские, в чем он теперь не сомневался, то не поведут же они его к партизанам. Если ж это все-таки партизаны, то они должны вести его к командованию, а там уж как-нибудь разберемся. Здесь в радиусе ста километров есть один партизанский командир - Егоров, а Емельян его заместитель. Вдруг тот, что в стеганке, вплотную подъехал к Емельяну, проворно сунул руку в карман его куртки, вытащил оттуда маленький кольт, сказал самодовольно:
- А говоришь, господин хороший, что без оружия. А это что, по-твоему? Игрушка? Между прочим, за такие игрушки по фашистским законам тоже расстреливают. Или тебе, как немецкому прислужнику, разрешили иметь при себе оружие?.. А, господин мельник? Нехорошо обманывать, нечестно с твоей стороны. А теперь поехали. Поворачивай-ка оглобли обратно.
Приказав своему напарнику ехать впереди, Емельяну в середине, старший поехал позади, предупредив:
- Тикать не вздумай - стреляю без промаху.
- Вполне верю и бежать не собираюсь, - покорно сказал Емельян и сделал вид, что он порядком струхнул. - Надеюсь на ваше милосердие. Бывают же и среди вас, партизан, добрые люди… Может, отпустите? Я человек смирный, безвредный.
- То-то смирный, а сам с пистолетом. Знаем мы вас, фашистов. Давай топай, да помалкивай.
Поехали гуськом обратно в лес, только не в сторону хутора Седлец, а другой дорогой. Метров двести ехали молча. "Довольно странно, - думал Глебов. - Кто все-таки они и куда ведут? Если полицейские, как он считал, то должны были отпустить его. А пистолет взяли как вещественное доказательство для Твардова". Емельян давно уже мог без особого труда разделаться со своими конвоирами, но у него снова появлялись хоть и ничтожные, маленькие, но все-таки сомнения насчет личности этих с подделанными усами. А вдруг это и в самом деле партизаны? Нет, не может такого быть. Емельян решил терпеливо ждать, что будет дальше.
Минут через пятнадцать старший скомандовал:
- Сто-о-ой! - Потом, обращаясь к своему приятелю, спросил: - А что, дядя, может, отпустим его на все четыре? Парень, видно, не вредный, да к тому ж милашку имеет. Может, когда-нибудь и для нас, партизан, доброе дело сделает. А, окажешь партизанам услугу?
Да, это были полицаи. Уж слишком нарочито нажимают и на слово "партизан". Последние сомнения исчезли. Емельян вплотную приблизился к старшему и сказал наигранно:
- Спасибо вам, родимые. Век не забуду. Только зачем вы себя маскарад напускаете? - И с этими словами он сорвал у полицая искусственные усы и добродушно рассмеялся. Потом, не давая им опомниться, весело продолжал: - Борис над вами пошутил. А вы, два дурня, целый час разыгрываете передо мной глупую комедию. Эх вы, болваны!..
Его начальнический самоуверенный тон обескуражил полицейских. Старший сказал виновато:
- Мы ж не знали, господин Леммер. Мы действовали, как было приказано.
- Кем приказано? Штанглем или Твардовым? - строго, с высокомерием спросил Глебов.
- Оба инструктаж давали, - ответил старший.
И тут Глебов совершил то, что он должен был совершить как солдат: взмахнул левой рукой и выстрелил в упор сначала в старшего, затем во второго полицейского. Он стрелял в своих врагов, во врагов своих товарищей, в предателей своего народа, в тех, которые, может, завтра стреляли бы в него, безжалостно и хладнокровно.
В имение он прискакал чрезмерно взволнованный, но веселый и сразу побежал к сержанту Штанглю. Тот ждал его и встретил деланно-удивленным вопросом:
- Что с тобой, Курт? Ты бледен, как мелованная бумага.
Емельян с маху влил в себя стакан воды и, отдышавшись, ответил:
- Хотел бы я видеть тебя на моем месте. Ты себе не представляешь, Отто, что я пережил!
- Не представляю. - Штангль с преувеличенным вниманием выпучил бледно-зеленые глаза.
- Так вот, слушай. Утром поехал я туда, в филиал имения. Возвращаюсь обратно. При выезде из леса есть перекресток дорог. Только это я выехал на поляну, как на меня с двух сторон наскочили конные с винтовками и - "Руки вверх!". Вижу, дело плохо. Давай хитрить. Я, говорю, мельник, на мельнице работаю. Не действует. Врешь, говорят, фашистский холуй.
- Что такое холуй? - перебил Штангль.
- Ну, это в России так прислужников называют.
- И что ж это за люди были? - опять перебил сержант, преднамеренно пробуя запутать нить рассказа.
- Партизаны, конечно! Представляешь, такие два здоровенных усача. И, веришь, к себе в логово решили меня затащить. Я прикинул в уме, что там со мной сделают. В лучшем случае расстреляют, в худшем - повесят. Пришлось выбирать между петлей и пулей. Я выбрал пулю и, как видишь, остался жив.
- О, я понимаю, тебе повезло, Курт. Твои враги, должно быть, оказались сентиментальными ребятами. Ты их разжалобил, и они тебя отпустили и приказали в другой раз не попадаться. Так или нет?
- Совсем нет, дорогой Отто. Ты плохо знаешь русских партизан. Они мстительны и жестоки.
- А как же тебе удалось от них избавиться?
- А вот так!
При этих словах Емельян мгновенно выхватил из кармана куртки тот самый браунинг, которым разделался с двумя полицаями, подбросил его вверх и поймал на лету. Глаза у сержанта вдруг недоуменно округлились, он приоткрыл рот и, казалось, смотрел на управляющего имением не этими остекленелыми глазами, а открытым рыбьим ртом. Потом сразу закатился буйным хохотом, приговаривая:
- Вот порадуешь Бориса, черт возьми!..
- Чем именно?
- Он не может поймать одного партизана, а ты сразу двоих уложил.
- Это естественно, Отто: я немец, а он русский. Я вообще не склонен доверять русским, даже если они состоят на службе у нас. Я их ненавижу.
- Отлично, Курт! - Сержант похлопал Глебова по спине. - Твой подвиг положено отметить хотя бы графином хорошего "Куртшнапса".
- О, конечно. Заходи вечерком обязательно. Бориса пригласить?
- Конечно, конечно, пусть позавидует. И своего помощника Барзига пригласи.