Страница 8 из 153
Марьяна представила сестре:
- Наш новый квартирант. Простите, не знаю вашего имени?
- Всегда все звали почему-то Емельяном. Зовите и вы так, - весело ответил Глебов и добавил: - Емельян Прокопович Глебов.
- Очень приятно, - обворожительно улыбнулась Марьяна. Без белого передника и чепчика она показалась Глебову еще очаровательней. - А вот моя сестренка Галя.
Если бы Емельян знал так стихи Есенина, как знал он Маяковского, то непременно повторил бы известную строку российского соловья: "Я красивых таких не видел…" Но Глебов тогда еще не знал стихов Есенина, потому что их в то время не издавали, и он подумал о Гале все же по-есенински: да, красивей никого в жизни не видел. Не видел потому, что еще не успел: лишь года два-три как начал более или менее разбираться в женской красоте. Но эти годы прошли в стенах военного училища, где единственной женщиной, которую курсанты видели довольно часто, была преподавательница немецкого языка Клавдия Басманова, на фронте, где ему вообще не пришлось видеть женщин, а затем на заставе, где тоже единственной женщиной была Нина Платоновна Мухтасипова, милая, обаятельная жена замполита.
Когда-то для Емельяна Глебова идеалом девичьей красы была Фрида Герцович, маленькая белолицая девчонка с озорным прищуром вишневых глаз и обольстительной улыбкой. Фрида была почти невестой его друга Ивана Титова, и засматриваться на нее Емельян не смел.
Галя чем-то напоминала Фриду: должно быть, античным овалом лица, обрамленного темными как ночь волосами, гибкой изящной статью и маленькой узкой рукой. Глаза у Гали, хотя и не вишенки, а бирюза, тоже напоминали Фридины, особенно когда улыбались. У Фриды они были резко переменчивые: то настороженные, то лукавые, то доверчиво-мягкие, то жестоко-холодные. Они играли, как играет бриллиант своими гранями, и эта игра Емельяну нравилась - в ней таилось что-то неразгаданное. И еще у Гали был Фридин голосок - тоненький, звенящий, со сверкающими переливами - и насмешливый чувственный рот. А в глазах, как у Фриды, - лукавство и властность.
Сестры показали Емельяну его комнату - квадратную, с небольшим окном, выходящим во двор. За окном на грядках цвели астры и флоксы, и на подоконнике в двух вазах стояли свежие астры и флоксы. Все в комнате пахло свежестью: начиная от только что вымытого пола и кончая белоснежным кружевным покрывалом, наброшенным на кровать, приготовленную для нового квартиранта.
- До вас тут жил один военный, летчик, - пояснила Марьяна, внимательно наблюдая за Емельяном: ей хотелось знать, рассказал Титов Глебову о предыдущем квартиранте или нет? Емельян промолчал. Он обратил внимание на то, что двери в его комнате нет: вместо нее - голубая плюшевая портьера. - Нравится вам? - спросила с хитрой, что-то таящей улыбкой Марьяна.
- Хорошо у вас тут, - ответил Емельян и тоже улыбнулся. Щедрая, доверчивая натура, он никогда не отличался расчетливостью и говорил, что думал. Ему, человеку, никогда не знавшему домашнего уюта, здесь нравилось все, даже плюшевые портьеры.
Через узенький коридорчик была гостиная с круглым столом посредине. Из нее дверь вела в спальню, или "девичью", как шутила Галя.
Марьяна предложила всем сесть и коллективно решить, как провести остаток воскресного дня.
- Пойдемте на танцы, - сказала она, глядя на Титова. - Как ты, Ваня? Подари мне сегодняшний вечер… Хотя бы на танцплощадке.
- Всегда готов! - бойко отозвался старший лейтенант и лихо сбил фуражку на затылок. - Ради такого случая - встречи с другом…
- А вы, Емельян? Пойдете?
- Я не танцую, - застеснявшись, как будто даже виновато ответил Глебов. - Не умею.
- Я тоже сегодня пас, - вставила Галя игриво, со значением.
- А ты почему? - откровенно удивился Титов. - Из солидарности к Емельяну? Ну, держись, дружище, - Иван шутливо погрозил Глебову пальцем.
- Хорошо, оставайтесь вдвоем и приготовьте ужин. Через час мы вернемся, - сухо распорядилась Марьяна и, не теряя времени, увела Титова на танцы.
- Грозная у вас сестра, - заметил Емельян, продолжая сидеть на диване в гостиной. Ему показалось, что Марьяна ушла чем-то недовольная.
- У-у, она у меня строгая: командир! - отозвалась Галя с преувеличенной серьезностью, вытягивая в трубочку губы. - Вы отдохните, а я буду ужин готовить. Хорошо?
- Погодите, Галочка, с ужином успеется, - Емельян решительно задержал ее руку и до корней волос залился румянцем. - Посидите лучше, поговорим.
- Еще наговоримся… за целый месяц, - очень мягко ответила Галя и посмотрела на Емельяна ласково тающими и немножко то ли грустными, то ли усталыми глазами. Но вопреки ожиданию Глебова руку не отдернула. Рука ее маленькая, горячая, кожа бархатистая, от одного прикосновения к ней захватывает дух и голова наполняется хмелем.
- Мне сейчас показалось, Галочка, - начал Емельян, медленно растягивая слова и прикрыв глаза длинными плотными ресницами, - будто я давным-давно уже встречал вас и отлично знаю. Почему это так?
Вместо ответа она спросила:
- А вы на самой границе служите? Не в штабе?
Он утвердительно кивнул, не сводя с нее глаз.
- Наверно, страшно? - Глаза у Гали расширились, округлились и потемнели, рука незаметно ускользнула. - Говорят, немцы много шпионов засылают, к войне готовятся?
Он слышит ее слова, не вникая в их смысл, - он думает о другом: как хорошо, что Грачев разрешил начальникам застав на время сборов устраиваться на частных квартирах, - до чего ж осточертела казарма! - и как здорово, что он встретился с Галей. А вдруг она окажется его судьбой, той самой, лучше и красивей которой, по словам Титова, не бывает на свете? Не она ли будет той девушкой, другом, спутником в жизни, о которой мечтал его разум и все чаще и настойчивей тосковало сердце? Эх, Емеля, всегда тебе везло, а вдруг довезло и на этот раз?..
- А если начнется война, мы сразу все погибнем? Так? - спрашивает чуточку встревоженный Галин голос и взгляд. - Ну что же ты молчишь?
Он встрепенулся, обрадованный и удивленный: она назвала его на "ты" первой!.. Даже встал с дивана, подтянулся, подошел к ней вплотную, мысленно положил свои руки на ее круглые трепетные плечи - взаправду не осмелился - и дрожащим, в странном ознобе голосом ответил:
- Будет война или нет, но мы с тобой, - он подчеркнул последнее слово интонацией, взглядом, паузой, - будем жить, и никакой черт, Галочка, нас не возьмет!
Но его решительный и такой самоуверенный ответ нисколько не успокоил девушку, и она, не сводя с него пытливого взгляда, сказала тоном опытного, мудрого, вполне взрослого человека:
- Черт-то, может, и не возьмет, а вот танки… Говорят, у них много танков. Ползут темной тучей, и ничто их не может остановить. - Не ожидая ответа, вдруг перевела разговор: - У тебя родные есть?
- Мама есть.
- А у нас никого нет. Мы одни… - И опять без всякого перехода: - Ты расскажешь о себе? Хорошо? Только потом, когда я ужин приготовлю.
- Хочешь, я тебе помогу?
- Нет, не хочу. Я сама. Ты мне будешь только мешать. Иди отдыхай. Поспи немножко, а когда придут Марьяна с Иваном, я тебя разбужу. Иди. Иди-иди!..
Взгляд ее просил, голос умолял и приказывал. Емельяну приятно было исполнять такой приказ.
Конечно, Емельян не спал. Лежа на мягкой кровати, он тревожно прислушивался к тому шумному прибою, который зародился в нем самом, и в его мятежном грохоте Емельян отчетливо различал лишь ее, Галины, слова. Их было совсем немного, но для Емельяна они казались такими значительными, весомыми, что в каждом из них вмещалась огромная, тайная, невысказанная мысль. Галя боится войны. "Ползут темной тучей, и ничто их не может остановить". Эта фраза с тончайшими оттенками тревоги, вопроса, надежды. звучит в ушах ясно и отчетливо, будит мысли. А и в самом деле, чем остановит застава лейтенанта Глебова гитлеровские танки?.. Он вспоминает, как учили в военном училище стрелять по смотровым щелям, бросать под гусеницы связки ручных гранат, бутылки с горючей смесью. Финская война показала, до чего ж это все примитивно и неэффективно. Другое дело - артиллерия, танки - против танков. Но на участке заставы Глебова нет ни танков, ни артиллерии. "Будут, когда потребуется", - так утешали его старшие, но он не очень верил в эти успокоительные слова. Вот теперь здесь, в тихом прохладном домике, в тихом переулке тихого города, он как-то неожиданно для себя понял, что его застава не обучена борьбе с танками. Он достал свою маленькую записную книжку, в которой были записаны крылатые высказывания Суворова и Маяковского, данные о вооружении немецкого батальона, пометил: "Занятия по противотанковой обороне. Связки гранат, лисьи норы, бутылки".