Страница 46 из 153
В оружии и боеприпасах недостатка не было: на поле боя подобрали восемь немецких автоматов и один легкий пулемет. Кроме того, Шаромпокатилов и Ефремов извлекли из первого дзота станковый пулемет. Не хватало гранат для противотанковых связок - трофейные немецкие гранаты для этой цели не годились. Наиболее мощными огневыми средствами располагала группа четвертого дзота: станковый и ручной пулеметы, три автомата. Четыре автомата и один ручной пулемет - во втором дзоте. Трофейный ручной пулемет и два автомата на КП. Большие надежды Глебов возлагал на засевших в танках Мухтасипова и Шаромпокатилова.
Когда Емельян, обойдя все огневые точки, возвратился к себе на КП, там кроме Ефремова и Савинова он встретил Ефима Поповина и совсем молоденького летчика, который тут же официально представился Глебову:
- Лейтенант Братишка… Сбил меня фриц.
- Видали, - сказал Глебов, пожимая руку летчику. - Да ведь сначала ты одного прикончил. Так что, выходит, квиты.
- А то, что вы одного кокнули, то разве не в счет? - летчик восхищенно посмотрел на Глебова. Емельян не сдержал улыбки. - Что вы усмехаетесь?
- Фамилия у тебя веселая, первый раз такую слышу, - откровенно признался Глебов.
- Фамилия моя правильная, - согласился с достоинством летчик, - можно сказать, морская. А ваше имя весь наш истребительный полк знает.
- Как так? - не понял Глебов.
- Говорят: это тот Емелька, который весь округ по тревоге поднял.
Все рассмеялись, и даже Савинов выдавил улыбку на тонких потрескавшихся губах.
Столкнувшись вдруг глаза в глаза с Поповиным, Глебов погасил улыбку и спросил:
- А что с Матвеевым?
- Товарищ лейтенант, старший наряда пограничник Матвеев убит в первом бою с превосходящими силами противника, - доложил Поповин заранее подготовленное. - Нами уничтожено на воде и на берегу около двадцати фашистских солдат и офицеров. - На шее Поповина висел трофейный автомат, который он подобрал, подходя к заставе, возле второго дзота, как подтверждение его боевых подвигов.
- Хорошо. Благодарю за службу, товарищ Поповин, - сказал Глебов, еще раз ощупав Поповина взглядом с ног до головы.
Поповина никогда еще не благодарили за службу, поэтому ему не приходилось отвечать на благодарность. Сейчас же, считая себя чуть ли не главным героем дня, он решил щегольнуть знанием устава, но второпях перепутал статьи и в ответ на благодарность лейтенанта вместо "Служу Советскому Союзу" закричал:
- Ура-а!..
Получилось так смешно, нелепо и глупо, что все присутствующие на КП, несмотря на крайнюю напряженность, суровость обстановки, ахнули таким хлестким хохотом, что можно было подумать - дело происходит где-нибудь на вечеринке или на привале. Поповин понял свою оплошность, залился багрянцем, пряча смущенные глаза.
- Идите в распоряжение командира второго отделения, - приказал ему Глебов.
- Одну минуточку, товарищ Поповин, - быстро перехватил Савинов. Враз согнав со своего бледно-серого лица веселость, заговорил ровно, мягко, с легким подчеркиванием своего превосходства: - Пятая застава сражается героически - тут двух мнений быть не может. Мы попали в невероятно тяжелую обстановку. Но, дорогие товарищи, об этом никто не знает там, наверху. И, быть может, поэтому не идут нам на помощь.
- Нет, товарищ капитан, - летчик замотал головой. - Я видел с воздуха, что там делается. Жутко… Там еще больший ад, чем тут. Фашистов как саранчи - тьма-тьмущая. Танки, машины, пехота. Я видел, как танки на танки шли… Все горит. Бомбили город, бомбили наш аэродром, бомбили лагерь танковой бригады. Какая там к черту помощь! Командир нашего полка сгорел в воздухе. Ах! - Он отчаянно и безнадежно махнул рукой.
- Все, что вы говорите, лейтенант, не имеет отношения к тому, о чем я хочу сказать, - с деланным хладнокровием продолжал Савинов. - У заставы нет связи с вышестоящим командованием. Вы пытались, товарищ Глебов, связаться с начальником отряда или с комендантом участка? - Савинов довольно дружелюбно посмотрел в глаза Глебову. - Вы посылали им донесение?
- Устав обязывает старшего устанавливать связь с младшими, - ответил Емельян, чувствуя в словах капитана правоту.
- Но устав не запрещает младшим устанавливать связь со своим начальником, - парировал Савинов. - Донесение направить вы обязаны были сразу же после первого боя.
Глебов понимал: Савинов прав - допустил оплошность. Надо было послать связного с донесением. Он попробовал найти оправдание своему досадному упущению, сказал без вызова, тоже миролюбиво и как бы размышляя вслух:
- Обстановка, товарищ Савинов, сложилась так, что надо было одно из двух выбирать: либо писать донесение, либо отражать атаки немцев. Посылать человека в тот момент, когда здесь каждый боец дорог…
- Я понимаю, - перебил снисходительно Савинов. - Обстановка не из веселых. Но лучше поздно, чем никогда. Мне кажется, надо сейчас немедленно послать связного с донесением. Не раненого, а здорового бойца, который может пробиться. Вместе со мной и пойдет. Вдвоем будет легче пробиваться. Я ведь тоже должен был гораздо раньше, еще в самом начале боя, уйти. Но обстановка не позволила.
- Тогда зачем же мне отвлекать лишнего человека, когда я могу послать донесение с тобой? - сказал вполне искренне Глебов.
- Нет, так не делается. Ваш связной - это ваш связной. А у меня свои дела, свои задачи, - возразил Савинов, и в этот же миг Ефим Поповин сделал быстрый шаг вперед и вытянулся перед Глебовым:
- Разрешите мне, товарищ лейтенант? Я пробьюсь.
И столько в его движениях было невесть откуда взявшейся прыти, а во взгляде готовности и решительности, что Глебов не устоял, сдался:
- Ладно, пойдете вы, - и стал писать донесение.
Савинов был доволен своей изворотливостью. Мысль улизнуть с заставы под любым предлогом, вырваться из этого огненного ада, где все обречены на гибель, родилась в нем еще в самом начале боя, но снаряды, мины и пули не выпускали его из четвертого дзота, где он в смертельной тревоге высидел обе ожесточенные атаки гитлеровцев.
Минуты неожиданного затишья показались ему единственным и неповторимым случаем, когда можно было бежать. Но он боялся оказаться в глазах пограничников трусом и дезертиром: нет, он должен оставить заставу в силу крайней служебной необходимости, исходя из высших государственных и военно-стратегических интересов, наконец, в интересах самой же заставы. Так родилась в нем идея - на самом деле всего лишь более или менее благовидный предлог - посылки связного с донесением. На худой конец Савинов сам готов был выполнить роль связного, лишь бы вырваться, пока еще не поздно, из огненного мешка, в котором оказалась пятая застава. Конечно, лучше уйти вдвоем - надежней и безопасней. Но если бы Глебов решительно отказался выделить посыльного, Савинов ушел бы и один. Но Глебов, к удивлению Савинова, оказался податливым.
Емельян, конечно, правильно оценил поступок Савинова: трус спасает свою шкуру.
После ухода Савинова и Поповина Глебов вместе с Братишкой обсуждали вопрос, кто должен возглавить группы пограничников, защищающие второй и четвертый дзоты. Были разные мнения: в один дзот пойдет сам Глебов, в другой -лейтенант Братишка. Но летчик на этот счет высказывал свои сомнения: дескать, тактику сухопутного боя он знает плохо, с пограничниками не знаком, так что ставить его во главе группы бойцов, уже обстрелянных и получивших суровый боевой опыт, просто не резон. Глебов готов был согласиться с ним, и тогда рождался иной вариант - о необходимости иметь подвижный резерв, которым можно было бы маневрировать в ходе боя, держать этот резерв между четвертым и вторым дзотами - в дзоте номер пять, на КП начальника заставы. Этот резерв состоял всего лишь из трех человек - лейтенантов Глебова и Братишки и ефрейтора Ефремова.
Не успели принять окончательное решение, как в пятый дзот вбежал Ефремов и тревожно доложил, что на заставу летят три фашистских самолета. Глебов передал на огневые точки по телефону команду "Воздух!", вместе с Братишкой вышел из дзота и остановился у самого входа. Три "юнкерса" действительно друг за другом заходили на цель, делая характерный разворот.