Страница 33 из 153
Иван Титов, сняв фуражку и расстегнув ворот гимнастерки, рассказывал:
- По пути в Москву домой заехал - в Микитовичи. Решили так: сначала сыграем свадьбу в Москве, у невесты. Потом, как положено, по пути в часть заедем в Микитовичи, погуляем у моих. Все было здорово распланировано. В Москве нас, конечно, ждали. Оля как раз последний экзамен в техникуме сдала. Вечер у них был выпускной, дипломы вручали и все такое. Тут мы с отцом приехали. Познакомил их. Родители Олины - люди славные, простые: отец сторожем работает на фабрике, мать уборщицей в кинотеатре. Сестра у Оли старшая замужем, брат младший в школе учится. Хороший парнишка. Свадьба была скромная, посидели вечерок, повеселились. Гостей немного. Но все дружные, как-то понимаешь, Мелька, душевно все было, сердечно. На другой день мы с Олей по Москве целый день бродили. Где только не побывали! В Мавзолее, в парке Горького, по набережной Москвы-реки гуляли, потом в Третьяковской галерее очутились. День был неповторимый. Такой бывает раз в жизни. Ты себе не можешь представить. Вот когда полюбишь, женишься, тогда поймешь.
Емельян понимал его радость и радовался за друга. Он вообще умел радоваться счастью других. Но, слушая Ивана, думал о другом - о своей матери, о которой, поглощенный приятными воспоминаниями, Иван все еще ничего не сказал. Емельян простил ему эту невнимательность, но все же, подкараулив паузу, спросил:
- Как мама моя? Ты был у нее?
- Прости меня, я не с того конца начал. Виделся с ней. Рассказал о тебе, привет и все прочее. Она сразу же, как только я приехал, сама к нашим зашла. Ждет тебя денно и нощно. Уж больно ей хочется повидать. Какой, говорит, он, соколик мой? Глаза, говорит, все проглядела. Сяду, говорит, У окна и все на большак гляжу - не идет ли?
- Ну а здоровье? Не хворает? - волновался Емельян.
- Постарела. И как-то, знаешь… сдала заметно. Я ведь Думал на обратном пути, когда с Олей из Москвы заедем, обязательно зайду к ней. Но вот, вишь, как все получилось…
- А что именно? - Емельян остановился выжидательно.
- А то, что на второй день после свадьбы в Москве я получил телеграмму немедленно возвращаться в часть. Решили к нашим в Никитовичи уже не заезжать, а прямо из Москвы сюда. Но тут опять история. В Третьяковской галерее мы с Олей встретили знаешь кого? Хотя нет, ты его не знаешь. Есть такой генерал наших войск, Дмитрий Минович Якубец-Якубчик. В тридцатых годах он работал за границей военным атташе. Потом у нас в училище преподавал тактику. Умница, талант, чудесный человек, он стал любимцем курсантов. Мы его боготворили. Участник гражданской войны, командовал полком во Второй Конной армии. Награжден орденом Красного Знамени. После событий на Хасане его из училища вдруг отозвали и послали в Монголию. Там он участвовал в боях на Халхин-Голе. Потом был на финском фронте… Ты не очень торопишься?
- Да нет, нет, рассказывай, - оживленно заговорил Емельян, ожидая чего-то главного в рассказе друга.
- Я к тому, что, может, посидим на поляне или на опушке под березами? - Иван горящими черными глазами, посмотрел сначала на млеющее от жары далекое небо, потом на березовую рощу, что ближе других подступала к дороге. - День-то какой!.. Красо-та-а!..
- Идем! - поддержал Емельян и тоже посмотрел на березовую рощу. - Знаешь, кого мне березы напоминают? Серых лошадей в яблоко. Помнишь, у Новиковых была пара таких лошадей?.. Гривы зеленые, косматые - до самой земли.
- Фантазер ты, Мелька. Каким был, таким и остался выдумщиком-сочинителем.
- Я люблю смотреть восходы и закаты, - сказал Емельян, - всегда любуюсь ими. И знаешь почему? Они никогда не повторяются. Мне часто хочется быть художником, чтобы навечно оставить на картине то, что в жизни бывает один раз и больше не повторяется.
Сели под березами на траву. Иван снял сапоги, встал, прошелся босиком, вслух изливая свое блаженство:
- До чего ж приятно, черт побери!
Емельян лежал на спине, обласканный и зацелованные солнцем. Вдруг ему захотелось отрешиться от всех дум, забот и тревог, просто лежать вот так в густой и мягкой траве под кудрями берез, смотреть на ленивые, изнеженные облака упиваться нектаром цветов, слушать птиц и мечтать. Мечтать о том, как он поедет в Москву в военную академию, как встретит и полюбит самую красивую, самую умную и нежную в мире девушку. Может, это будет Женя Титова, а может…
- Рассказывай дальше, - попросил Емельян.
- Ну так вот - слушай. Встретились мы с Якубцом-Якубчиком в Третьяковской галерее. Как раз возле картины "Иван Грозный убивает своего сына". Он узнал меня и как будто даже обрадовался. Ну, а я само собой - рад безмерно. Представил ему Олю, все как полагается, сказал, что вчера поженились. Он поздравил и пригласил к себе домой вечерком на стакан чаю. Телефон свой оставил. Договорились, что зайдем мы к нему на следующий вечер. Домой вернулись усталые. А тут телеграмма - срочно прибыть. Вот те раз. Я опешил: все планы мои рушатся. Сразу масса вопросов - почему немедленно, что случилось? Может, бригаду куда-нибудь перебрасывают или меня переводят. Да разные догадки и предположения в голову лезли. И как быть с Олей - брать ее с собой или погодить до выяснения? Отец советует на денек-другой задержаться - все-таки заехать в Микитовичи, показать жену. Ничего, мол, не произойдет. Но я, конечно, категорически отметаю всякие задержки: сказано срочно, - значит, немедленно. Мы люди военные. Решил в тот же вечер позвонить Якубцу-Якубчику. Так и так, говорю - телеграмма. А он мне: "Знаю, приезжай-ка сейчас ко мне, потолкуем". Поехал я к нему один, без Оли. Встретил ласково, тепло, как сына. Оп вообще человек душевный. Расспрашивал о службе, об учебе. Выяснилось, что мы плохо знаем не только тактику немцев, но и техническое оснащение их войск, боеспособность. Говорил он о том, что немцы - сильный враг, а наши командные кадры. особенно средний комсостав, недооценивают их. Он много говорил о немцах, об их танках, был чем-то очень обеспокоен. Но главное, он посоветовал мне повременить везти с собой жену, до осени подождать. Доверительно сообщил, что обстановка на западной границе острая, что отношения наши с немцами сложные. Одним словом, дал понять, что дело пахнет порохом. И возвратился в часть я один. Даже в Микитовичи не заехал. Дело, выходит, серьезное.
- Обстановка, Ваня, сложная, - вполголоса сказал Емельян. - Скажу тебе, не для разглашения только, с сегодняшнего вечера трое суток подряд будем держать заставы в дзотах. На всякий пожарный. Мы тут одного задержали - с той стороны перешел, сообщил, что двадцать второго начнется война. Гитлер нападет.
- Вот оно что-о-о? - озадаченно протянул Титов и начал натягивать на ноги сапоги. - То-то, я гляжу, комбат наш что-то такое знает, намекает на всякие неожиданности.
- Перебежчик может, конечно, наврать. Но есть много других фактов, которые заставляют думать, что Гитлер что-то замышляет против нас.
Титов с усилием натянул хромовые сапоги, встал, задумался. Потом, услыхав совсем рядом птичий игривый, задорный голосок, будто выговаривающий "чечевицу видел?", сказал, моргнув:
- Слышишь? Чечевица озорует.
- Видел, видел, - ответил Емельян птичке, чуть приподнявшись с земли и глядя на березу. - Вон она, розовогрудая. На снегиря похожа, только поменьше.
Птичка спросила еще раза три: "Чечевицу видел?" - и затем упорхнула в чащу.
Иван стал рвать цветы, которыми была покрыта небольшая поляна: рвал колокольчики, львиный зев, клейкую гвоздику, первые ромашки и первые васильки у края ржи, подпиравшей рощицу. Спросил Емельяна, довольно любуясь букетом:
- Ну как? Хорош?
- В Москву не пошлешь, - ответил Емельян грустновато.
- К сожалению. Но я сам люблю цветы. У нас дома от весны до осени на столе стоял букет. Помнишь?
- А я больше люблю, когда они не сорваны. Представляешь луг или поляну в цветах - с травой, с пчелами, со всем на свете. Хорошо!.. А время идет, - он посмотрел на часы.