Страница 11 из 19
Маргит виновато молчала. Все это было правдой.
— Так не допускайте этого в будущем! — назидательно добавил кузен. — Подобными выходками вы принесете вашей семье мало чести!
Девушка утомилась после бала. Поцеловав мать, она сразу направилась в спальню. Горничная помогла ей раздеться. Маргит бросилась на кровать, и, когда служанка вышла, поспешно схватила дрожащими пальцами ридикюль, вынула платок. Она выдернула булавку, взяла записку Балдуина и прочла:
«Я должен поговорить с вами! Будьте завтра в полночь на еврейском кладбище! Это самое уединенное место в городе, там нас не увидит ни один человек».
Ночная бабочка впорхнула через балконную дверь и закружилась вокруг пламени свечи. Маргит смяла записку — и вновь разгладила ее. Грудь ее бурно вздымалась, в сердце отчаянно боролись противоречивые чувства. «Да, я должна идти!» — прошептала она наконец. Она не подозревала, что снаружи, с ограды сада, за ее тенью в окне неотрывно следит смуглая цыганская девчонка. Когда графиня погасила свечу, Лидушка перебежала сад, взобралась на балкон по прочным стеблям плюща и затаилась у двери.
Скоро в тихой благоуханной спальне послышалось ровное дыхание спящей Маргит. Дверь балкона тихо отворилась, цыганка скользнула в комнату, осмотрелась в ярком лунном свете, быстро схватила платок, булавку и лежавшую рядом смятую записку — и исчезла бесшумно, как и появилась...
* * *
Маргит провела следующий день в мучительной тревоге. Утром она сразу обнаружила пропажу. Что же — служанка, ее горничная нашла булавку и письмо? И что это должно означать для нее? Боязливо вглядывалась девушка в лица родителей и домашних. Но ничего подозрительного не заметила; отец и мать были так же приветливы, как обычно...
За волнениями она не заметила, как настал вечер. Когда часы на камине пробили десять, Маргит поднялась и попросила мать позволить ей лечь пораньше. Беспокойно садилась она на постели, подходила к балкону, выглядывала, ложилась снова.
В половине двенадцатого Маргит, одевшись и закутав голову и плечи в черный шерстяной платок, незаметно скользнула в калитку сада...
* * *
...Когда она спускалась по узкой улочке, дорогу ей с писком перебежали две крысы и исчезли в щели забора. Улица круто сворачивала. Маргит очутилась у длинной пологой деревянной лестницы, растрескавшейся и почерневшей от времени, которая уводила в черно-зеленую мглу. Теперь улица пошла вверх.
Графиня остановилась. Луна то выглядывала, то вновь скрывалась за облачными громадами, время от времени озаряя крыши. Впереди, на третьей или четвертой ступени, высвеченной бледно-зеленоватым лучом, прикорнул, привалившись к старому забору, тощий человек в черном. Очертания его фигуры четко выделялись на сером фоне, а тень падала на деревянную мостовую.
Отчасти болезненный страх, отчасти любопытство задержали Маргит около нее. Где-то она уже встречала подобную фигуру. Она вспоминала и не могла вспомнить с уверенностью, где и когда. К тому же лицо человека оставалось в тени.
Незнакомец не обращал на Маргит ни малейшего внимания. Он был всецело погружен в свое занятие, очень странное и даже пугающее. Он жестикулировал — время от времени воздевая к небу руки и что-то тихо бормоча, потом сгребал что-то на земле, скреб и хлопал ладонями по ветхим доскам, сучил руками, тянул, махал и как бы лепил что-то в воздухе.
И Маргит вдруг с ужасом и омерзением увидела, что стены, забор и деревянный настил ступенчатой улочки вокруг таинственного человека оживают, — омерзительные мелкие твари копошатся в лучах лунного света. Из щелей ползли подвальные мокрицы, орды рыжих тараканов сбегали со стен...
И вся эта мерзость двигалась в строгом порядке, словно повинуясь чьей-то воле, выстраиваясь в отряды по породам, шествуя в одном направлении. Стая крыс пронеслась мимо — вверх. За нею — стая мышей... Девушка готова была завизжать и броситься прочь... Но мерзкие твари неслись и ползли мимо нее, не приближаясь к ней.
Ее миновала целая команда мерзких жаб и быстро исчезла во мгле. И вдруг луна ярко брызнула светом, сразу высветив пергаментное лицо с крючковатым носом, козлиной бородкой и глубоко сидящими, голыми — без ресниц — старческими глазами. Графиня закричала... — Кто вы? — срывающимся голосом спросила она. — Что вы здесь делаете?
Ей ответили блеющим смешком...
— Я — камер-егерь, — проскрипел старик, — меня зовут Скапинелли. К услугам вашей милости! Я ловлю мышей, крыс и всякую нечисть. Городской совет мне платит за это.
Он встал, приблизился, неожиданно поднял край ее платка и заглянул в лицо.
— Ага, — прекрасная графиня! Так поздно — и на этой улице? Все идет, как я хочу, — все идут, как мне надо — клопы, крысы и нежные барышни! Вам туда, графиня!
Он протянул руку, указывая ей путь. Дрожа от ужаса, Маргит побежала по улице в обратную сторону — налево, к мосту. В этот миг на колокольне Святого Витта раздался первый удар полуночного звона. Под раскатистый гул колокола она добежала до Карлова моста, потом — мимо клементинского монастыря, в Йозефштадт, обходя сзади Альтнойшуле. Конечно, она сильно запоздала, но теперь уже не сбивалась с пути.
У калитки еврейского кладбища она увидела мужскую фигуру и сразу узнала Балдуина. Кинулась к нему. Он схватил ее руки, горячо их целуя.
— Спасибо, спасибо вам, Маргит!
Она была еще слишком взволнована и не могла говорить. В свете фонаря он увидел ее белое лицо, на котором запечатлелся безотчетный ужас.
— Что случилось? — воскликнул он.
— О, ничего... Не заставляйте меня вспоминать об этом!
Он повлек ее, безвольную, доверчиво прижимающуюся к нему, между могилами с еврейскими письменами на надгробиях и довел до каменной скамьи, над которой склонилась плакучая ива.
Нежно, успокаивающе обнимал Балдуин дрожащую Маргит, прижимал ее к своей груди. Им столь многое нужно было сказать друг другу в этот полночный час...
* * *
Балдуин стоял на коленях перед Маргит, обнимая ее ноги и зарывшись лицом в ее юбку. Она тихо гладила его волосы.
— Ты мой милый мечтатель... — шептала она.
Потом он встал, обнял ее, и девушка разомкнула губы, отвечая на его страстный поцелуй. Но именно тогда, среди поцелуев, он уставился вдруг на старый памятник, над которым купались в лунном сиянии ветви плакучей ивы...
— Что с тобой, любимый? — испугалась Маргит.
Он продолжал смотреть в ту сторону. Потом указал рукой:
— Вон, там! Ты не видишь?!
Его руки и колени дрожали. Маргит никого не заметила, но внезапный ужас Балдуина передался и ей. Она вскочила, а студент, разжав объятия, попятился перед кем-то невидимым и через мгновение исчез за высокими надгробиями...
Маргит, оставшись в одиночестве, всецело покорилась страху. Она схватилась за сердце, тяжело дыша и озираясь: одни забытые могилы, да откуда-то — тихий крик козодоя...
И тогда ей почудилась за старым памятником фигура Балдуина. Она робко шагнула вперед и вновь остолбенела: это был как бы он — и не он... На том была студенческая шапка с большим козырьком, бекеша и высокие сапоги, как в тот миг, когда он спас ее от понесшей лошади. И какие странные глаза! Пустые и необычайно печальные — они пугали ее еще больше. Так не мог смотреть живой... Зажмурившись, она хотела и не могла вскрикнуть; потом открыла глаза — видение исчезло. А еще через мгновение она услышала шаги — Балдуин, ее Балдуин подбегал к ней, опомнившись от кошмара. Он обхватил ее руками, она прижалась к нему, уже уверенная в надежной защите. И так, обнявшись, они пошли к выходу с кладбища.
* * *
...Вот и утро засияло ярким солнцем на безоблачном небе. Со двора замка барон Вальдис слышал веселое чириканье воробьев. На листьях и траве еще блестела роса, когда конюх барона вывел из стойла рыжего ирландского жеребца и препроводил его в сарай к кузнецу, чтобы сменить подковы.