Страница 28 из 135
берега: пришлось отходить к острову.
Первыми подняли на борт потерпевших рыбаков. Вслед
за ними на палубу ступили гребцы. Все они, и спасенные и
спасители, были покрыты с ног до головы жестким ледяным
панцирем и в таком одеянии напоминали не то древних
рыцарей, не то русских былинных богатырей. Впрочем,
сходство было не только внешним.
Валерий Панков оставался в шлюпке. Я думал, он
ожидает, пока спустятся в нее новые гребцы, чтобы потом
уступить место своему помощнику, стоящему тут же у борта. Но
Панков, оказывается, и не намерен был выходить из шлюпки.
Приподнявшись на ноги и слегка шатаясь от качки, он крикнул
мне: - Прошу разрешения отойти!
- Погоди, Дунев тебя сменит, - не очень решительно
сказал я. - Ты устал.
- Никак нет, - кратко ответил он. - Я уже изучил маршрут.
Прошу разрешения на второй рейс.
Я внимательно смотрел на него, стараясь в полутьме
поймать его глаза, светящиеся из-под нахлобученной ушанки,
густо покрывшейся серебром сосулек. А в это время рядом,
почти над самым ухом у меня, раздался негромкий голос Юрия
Струнова, голос, в котором вместе с настойчивой просьбой
звучало и предупреждение:
- Товарищ капитан третьего ранга, кроме командира,
никто не сумеет дойти до траулера. Вы не представляете, что
там творится.
Нет, я представлял, что там творится, и разрешил
Панкову идти во второй рейс, только уже с новыми гребцами.
Экипаж траулера был спасен и в соответствии с приказом
доставлен в Завируху, куда мы прибыли ночью. У причала нас
встретил начальник штаба базы с представителями госпиталя,
услуги которых, к счастью, не понадобились, потому что все
были живы-здоровы и чувствовали себя хорошо. Рыбаков
разместили в одной из палат госпиталя, накормили, обогрели.
А Панкову я разрешил уйти домой ночевать, и он тотчас же
покинул корабль. Мы сидели с начальником штаба базы в моей
каюте, и я подробно докладывал ему о всех перипетиях,
связанных со спасением рыбаков.
- Так говорите - герой дня Панков? - переспрашивал
меня начальник штаба.
- Я восхищен им. Он проявил такое мужество, умение и
отвагу, которые граничат с геройством.
- Офицер он хороший, - согласился начальник штаба.
- Человек он чудесный. Большой души человек.
- Да, только вид у него какой-то подавленный, - заметил
начштаба.
- Он просто устал, представляете, чего это стоило!
- Да нет, я вообще говорю о нем. Всегда он какой-то
мрачный и как будто рассеянный. Вы не находите?
- Я знаю Панкова давно, еще по училищу. Хорошо знаю.
Да, курсантом он не был таким угрюмым. Напротив, это был
самый веселый и живой человек в нашем классе.
- Что ж, доложу командиру базы. Не знаю, какое он
примет решение, а я лично считаю, что надо поощрить
наиболее отличившихся, и в первую очередь, конечно,
Панкова. Я бы его к ордену представил.
Он поднялся, пожелал мне покойной ночи и ушел. А
полчаса спустя ко мне в каюту ввалился Валерий Панков. Я
взглянул на него и опешил. Передо мной стоял не капитан-
лейтенант Панков, а какой-то маленький, неказистый,
раздавленный горем человек.
Не говоря ни слова, он опустился на диван, схватившись
за голову обеими руками, так что ушанка его сползла и
шлепнулась на пол, а он даже не стал ее поднимать.
Я решил, что случилось нечто ужасное, поднял его шапку,
сел рядом с ним и спросил так, как спрашивал когда-то в
училище:
- Валерка, что произошло? Ну говори же, может, нужно
что-то немедленно предпринять?
Он отрицательно покачал головой, не отнимая от нее
своих розовых натруженных рук, и через силу выдавил:
- Не нужно об этом, Андрюша. Семейные дела - штука
сложная. Как-нибудь сам распутаю.
Сказал, как отрезал, и я не стал его больше ни о чем
расспрашивать.
Мы долго молчали, сидя друг против друга и думая
общую думу. Мне больно было за друга, обидно за судьбу,
постигшую его в семейной жизни. Чем я мог помочь ему?
Откровенно говоря, я еще сам не искушен в семейных делах, и
кто знает, что ждет меня впереди на этом поприще. Вспомнил,
как Марина однажды сказала мне: "Если я когда-нибудь
разлюблю своего будущего мужа, я приду и скажу ему об этом
прямо и честно. А потом прощусь и уйду навсегда". - "А если у
тебя будет куча детей?" - спросил я ее. "Тогда я попрошу его
уйти и не мешать мне их воспитывать". - "Одной воспитывать
детей трудно. Ты этого не забывай". - "Ничего, я сильная". И
мне верится, что это но шутка и не угроза: у нее хватит и силы
воли и решительности.
Когда я рассказал Марине о нашей эпопее по спасению
рыбаков, она отвечала с тихой задумчивостью:
- В человеке все-таки есть какое-то предчувствие. Ко мне
не приходил сон. В душе поселилось что-то беспокойное, и я
долго не могла от этого избавиться. Я все время думала о тебе
с необъяснимой тревогой. И чем сильнее старалась отогнать
ее, тем она больше разрасталась во мне. В полночь я оделась
и вышла на берег. Ты понимаешь, этого, наверное, нельзя
ничем объяснить, но меня туда тянула какая-то страшная
сила. Я спустилась вниз к нашей бухточке. Помнишь первое
свидание? Ветер был сильный. Море гудело не сердито, а
жалобно, точно по ком-то выло. Ты был там, в море. От тебя
быстро бежали ко мне волны, встревоженные, запыхавшиеся,
ложились у моих ног и наперебой что-то лопотали, о чем-то
сообщали, только я не могла разобрать. Наверное, людям не
дано понимать их язык. Но сердце ныло, оно предчувствовало
что-то недоброе.
- Ой, Маришка, какими ты книжными словами говоришь,
- ненужно и совсем неуместно перебил я.
Она обиженно и с холодным укором взглянула на меня,
точно была удивлена моей выходкой. Спросила:
- Книжными? Разве это не все равно - книжные и
некнижные? Вот никогда не думала, что книга - это одно, а
жизнь - совсем другое.
- Да нет же, я хотел сказать - красивые слова, - с
опозданием попытался поправиться я.
- А разве только в книгах могут быть красивые слова? -
Помолчав решила: - А может, и правда, что в книгах пишут о
том, что в жизни не получилось.
- Это как же?
- Да очень просто: мечтал писатель о чем-нибудь
хорошем, пробовал в жизни так сделать, а жизнь по-своему
все повернула. Помешала его мечте. Тогда от обиды он взял
да и описал в книге все то, что в жизни не получилось.
- Фантазерка ты, Маришка.
- А ты сухарь, - ответила она беззлобно, улыбнувшись
лукавыми глазками.
Приказ о переводе Панкова в другую базу был
неожиданным для меня. Но служба есть служба. "Так надо", -
ответил Валерий на мой недоуменный вопрос. Мне
вспоминались юношеские грезы - какие-то удивительно
светлые, недосягаемо высокие и чистые, как небо над
петергофскими фонтанами в солнечный майский день. У
гранитных невских берегов, глядя на сверкающую золотом иглу
Адмиралтейства, мы мечтали о будущем, о поприще своем, не
судьбой приготовленном, а собой избранном и отвоеванном
собственными руками. Оттуда, от великого легендарного
города на Неве, начинали мы жизненный путь.
Глава шестая
Прошел год. Быстроногим оленем промчалось короткое
полярное лето. В августе появились первые ночи, еще
недолгие, матово-серые и холодные. А дни иной раз
выдавались солнечные и неожиданно теплые, особенно в
безветренную погоду. Метеослужба предсказывала хороший
август, но ее предсказаниям здесь не очень верили, потому что
не она делала погоду: совсем недалеко по соседству с нами в