Страница 129 из 135
безразличием, а комиссар, притворяясь несведущим, весело и
простодушно посмеивался. Вообще он умел, когда
требовалось, прятать хитрость под маску откровенности и
простоты.
Закрыв свой роскошный "фирменный" блокнот, Гольцер
обратился к начальнику МУРа:
- Мне, товарищ полковник, поручено написать очерк об
интересном случае раскрытия преступления. Хотелось бы
показать самоотверженную работу уголовного розыска,
героические будни нашей милиции. И желательно взять
эпизоды последнего времени, не старые.
- Найдем. Сколько угодно, - добродушно заметил
Тихонов.
- Можно будет взять самый последний, о котором мы
только что говорили. - Полковник многозначительно посмотрел
на комиссара. Тот понимающе кивнул.
- Надо, чтобы с острым сюжетом. Чтоб в самом эпизоде
был и драматизм и, так сказать, увлекательность, - важно
заговорил Гольцер, щурясь и намереваясь сказать, что у него
есть мысль написать потом и пьесу на уголовный сюжет. Но
полковник перебил его:
- Не только драматизм - трагизм. Зверское убийство. -
Он, конечно, имел в виду дело Суровцевой и заговорил об
этом с определенной целью. Гольцер ему решительно не
нравился. Он сразу разгадал в нем фальшь и понял: этот
журналист чего-то домогается.
- Отлично! Я очень рад и буду вам весьма признателен! -
воскликнул Гольцер.
- Но дело пока не закончено, - добавил полковник,
посматривая то на Гольцера, то на Тихонова.
- А нельзя ли, Владимир Сергеевич, - обратился Гольцер
к комиссару, осененный внезапной мыслью, - мне посмотреть
сам процесс раскрытия преступления? Чтобы воссоздать
более полную картину. Ведь в нашем деле важны детали,
краски, отдельные штрихи.
Эта нехорошая настойчивость настораживала
полковника. "Почему он с этой просьбой обратился не ко мне,
а к комиссару? - думал начальник МУРа. - И что ответит ему
комиссар?"
- Я думаю, что это возможно, - сказал Тихонов, глядя на
Гольцера, и добавил после внушительной паузы: - В
определенных пределах, разумеется. Вы оставьте свой
телефон начальнику уголовного розыска. Он вам позвонит.
В душе полковник ликовал: ответ комиссара ему
понравился. И когда Гольцер поднялся, чтобы проститься,
полковник вдруг сказал:
- У меня к товарищу Гольцеру есть частный вопрос. У вас
в "Новостях" гостил некий Дэйви. Вы, очевидно, слышали? Кто
бы нам мог рассказать о нем, что это за человек? Кроме,
конечно, редактора. Лично вам не приходилось с ним
встречаться?
- Конечно, - быстрее, чем требовалось, подтвердил
Гольцер. - Марат Степанович поручил мне опекать его, вернее,
сопровождать иногда в качестве гида.
- Вот видите, как удачно: на ловца и зверь бежит, - снова
двусмысленно отозвался полковник. - Вы не расскажете, что он
собой представляет, этот Дэйви? Вы, очевидно, знаете, что
ему, мягко выражаясь, показали на дверь?
- Да, слышал, - так же торопливо и с какой-то
безразличной рассеянностью отозвался Гольцер. - Я только не
знаю, за что его выдворили. У нас ходили слухи, что он якобы
из гостиницы унес какой-то сувенир.
"Притворяется, и довольно грубо", - подумал полковник, а
комиссар пояснил:
- Совсем напротив: он оставил у нас кое-какие сувениры
вроде сионистской литературы и еще кое-что.
Гольцер сделал уже совсем несведущее лицо и, явно
переигрывая, поинтересовался:
- Простите, а что?
- Сильнодействующий наркотик, - сказал Тихонов.
- Он разве был наркоман? - Теперь на лице Гольцера
появилась маска изумления,
- Вот об этом я и хотел вас спросить, - сказал полковник.
- Вы не замечали?
- Видите ли, - стараясь опять казаться важным и
спокойным, заговорил Гольцер, - мне вообще не приходилось
сталкиваться с подобной категорией людей, и о наркотиках я
имею самое смутное представление.
- Нас интересует, не общался ли Дэйви с советским
гражданином Ивановым Игорем? - сказал полковник, уже
заранее уверенный в отрицательном ответе Гольцера.
- Он кто такой, этот Иванов? - Спрашивая, Гольцер
почему-то смотрел на Тихонова.
- Работает на киностудии, - вяло и без интереса пояснил
полковник.
- Нет, не знаю такого, - сказал Гольцер. - Дело в том, что
я ведь постоянно не находился при Жаке-Сиднее. Встречался
с ним всего каких-то три-четыре раза.
- Ну хорошо, - сказал комиссар вставая. - До свидания.
Желаю успехов.
Гольцер поблагодарил обоих галантным поклоном и,
пожимая руку полковнику, напомнил:
- Так я жду вашего звонка.
- Мы вас разыщем, - ответил полковник.
- Желательно бы не затягивать. Дело в том, что я
должен ехать за границу в командировку. Жду визу, - сообщил
Гольцер.
- Ничего, спешить некуда. Вернетесь - напишете. Да и с
визой в МИДе могут еще проволынить, - сказал комиссар.
И едва за Гольцером закрылась дверь, полковник сказал
комиссару:
- О визе проговорился. Сейчас небось ругает себя. Я бы
попросил, Владимир Сергеевич, походатайствовать о
задержании ему визы. Он меня настораживает.
- Не понимаю, чем он расположил к себе Инофатьева, -
как бы рассуждая вслух, заговорил Тихонов. - Особым умом не
блещет. Талантом? Ты читал что-нибудь им сочиненное? Нет.
И я тоже.
- Наглости в избытке. Хотя перед нами всячески
старался не показать ее, - отозвался полковник. Потом,
столкнувшись с задумчиво-суровым взглядом комиссара,
сказал: - Иванова я ему подбросил нарочно. За Ивановым мы
наблюдаем. Важно будет установить, связан ли он с
Гольцером. Если да, то вполне вероятно, что Гольцер
постарается как можно быстрее встретиться с Ивановым.
- Совсем не обязательно. Опытный преступник не
сделает такого шага. С Ивановым он может снестись через
третье лицо.
- По опыту знаю, Владимир Сергеевич, в подобных
случаях страх оказывается сильней предосторожности.
Комиссар оказался прав: ни Гольцер, ни Иванов не
сделали попытки связаться друг с другом ни непосредственно,
ни через третье лицо.
Андрей Ясенев уже собрался было пригласить на беседу
Лилю - артистку ансамбля "Венера", как вдруг его отвлекла
неожиданная мысль: каким образом у Суровцевой оказался
рецепт на морфий с поддельной подписью Шустова? Делом о
хищении бланков спецрецептов в клинике Семенова
занимался другой сотрудник, сидящий в соседней комнате, и
Андрей решил с ним поговорить. Оказалось, что хотя
следствие еще не закончено, но уже установлено, что бланки
рецептов воровала Дина Шахмагонова. Она же подделывала и
подпись Василия Алексеевича. Шахмагонова отказалась
назвать имена тех, кому она передавала рецепты на морфий.
Она утверждала, что занималась этим отнюдь не ради
наживы, а из желания оказать услугу несчастным наркоманам.
Андрей решил немедленно допросить Дину Шахмагонову,
потому что по логике выходило, что раз Шахмагонова дала
Суровцевой рецепт, значит, они были близко знакомы. И потом,
вполне вероятно, что наркотик Суровцева могла получить у
того же самого человека, который снабдил ее рецептом на
морфий. Как и на предыдущих допросах, Дина решительно
отказывалась назвать имена тех, кого она
"облагодетельствовала" рецептами на морфий из
соображений, как она выразилась, этического характера. Тогда
Андрей сказал, что ее упорство может ей же и повредить.
- Дело в том, что особа, которой вы вручили вот это, -
Андрей показал Дине рецепт, изъятый у Суровцевой, в
надежде, что она, быть может, каким-то образом узнает его, -